Живой - Дмитрий Быков

— Ростов, — сказал Игорь.

От автобусного вокзала до железнодорожного рукой подать. Народу на улицах было много. Все что-то праздновали.

— День города у них, что ли? — спросил Никич.

— Да ну, — ответил Кир. — По-моему, они просто так празднуют. Вся жизнь — сплошной праздник. Я уезжал — тоже какая-то пьянка-гулянка была.

— Ну а хули делать, — сказал Игорь. — Работать без толку, так давайте гулять. При таких ценах на нефть скоро вообще можно будет не работать, слышь. В феврале какие были?

— Что-то сорок, — сказал Никич.

— Ну во. Сейчас пятьдесят уже, небось.

— Бабы довольно ничего, — сказал Никич. — Вообще очень приятно. Гораздо, блядь, лучше, чем по степи. Только холодно.

— Какое холодно?! — не выдержал Кир. — Это ж юг! Градусов тридцать!

— Ага, — сказал Игорь, глядя куда-то в пространство.

— Ты чего высматриваешь?

— Да вон тип какой-то идет прямо на нас.

— Мент? — вздрогнул Кир.

— Ни хуя не мент. Мент нас не увидит, — успокоил его Игорь.

— Разве только мертвый, — добавил Никич.

— Блядь, не хватало только мертвого мента… Они живые-то как оборотни, а мертвый, ты прикинь…

Но это был не мент. Это был алкаш, еле стоявший на ногах.

— Мужики, — сказал он, подняв руки в приветствии. — Мужики, трубы горят. Я убедительно… я удивительно… я удивидительно и охренебительно… прошу вас.

— Кир, дай ему денег, — сказал Никич.

— А у вас нет? — спросил алкаш у Никича.

— Мои вам не подойдут, — деликатно ответил Никич.

— А, — спокойно кивнул мужик. — Понял. Валюта. Господа, я имею сказать. Да-да, пятнадцать хватит. Ну, можно сорок. Бла-да-рю вас. Я имею шо сказать. У женщин арт-рофи… аритрофирован важнейший орган. Они лишены чувства от-вет-ственности. То, что вы говорите им, они повторяют как свою мысль. Как свою соб-ствен-ную мысль. Вы замечаете это?

— Замечаем, — сказал Игорь.

— И после этого… они попрекают вас всем, что вы сделали для них! Ведь, в сущности, все, что есть они… это есть вы! Они фар… они фаршированы вами!

— Жуткое зрелище, — сказал Никич. — Ну, счастливого пути.

— Да, бла-да-дарю вас, — сказал алкаш и растворился в толпе.

— Вот это, — сказал Никич, — и называется «упиться вусмерть». Не до смерти, а в усмерть, то есть до состояния, в котором видишь мертвых.

— А еще кто видит? — спросил Кир. — Я слышал, что коты…

— Пиздеж, — ответил Игорь. — Коты мышей видят, а люди, дураки, думают, что это они на призраков кидаются.

— Тьфу, — сказал Никич. — Что же он пил? Что, блядь, за дрянь? Я минуту рядом стоял — и то меня сейчас вывернет!

— Не вывернет, — успокоил его Игорь.

— Но согласись, что дрянь?!

— Дрянь, дрянь. Вот ему и видятся всякие мудаки.

И они опять заржали, все трое. Киру начинала нравиться эта компания.

9

— Ну что? — спросил Никич. — Вот моя деревня, вот мой дом родной?

— Да типа того…

— Ну, мы тогда к тебе, — сказал Игорь. — Сам видишь, деваться некуда.

— Ладно, — сказал Кир. — Много места не займете.

— У тебя комната хоть есть своя?

— Найдется. Мать вам понравится. Она добрая.

— Мы постараемся вести себя тихо, — чинно сказал Никич. — Что я, полтергейст — посуду бить?

— Может, это и надо, — сказал Кир. — Я вообще не понимаю, что надо. Вы ведь должны чего-то сделать, так?

— Ну, так.

— Может, как раз посуду побьем?

Он чувствовал себя очень странно. Вот станция Кораблин, сто километров от Рязани. Вот на сырой после дождя платформе стоят двое в белой маскировке, с полным вооружением, и он, в зеленой летней форме, с сумкой денег. Живая иллюстрация на тему «Война приходит к нам».

Однажды Киру, кстати, снился сон — зимний, темно-синий. Ему было лет двенадцать, что ли, или побольше. Он сидит в сквере около дома и понимает, что должен что-то сделать. Надо пойти к ребятам — он бегает по лестницам, звонит ко всем друзьям со своего двора, но никто не открывает. Значит, нужно что-то другое — он кричит, сзывает их, но никого нет. Может, надо побежать на станцию, купить билет, уехать куда угодно? До станции далеко, но он бежит туда, через синеющие сонные дворы, где лежат на снегу золотые квадраты окон. Очень много горящих окон, а на улице почти никого. Может быть, он вообще один на улице, потому что все уже сделали что-то, а он еще нет. Надо торопиться. Он прибегает на станцию — но окошко кассы заколочено, и в углу стоит, греется у печки, одинокий старик. Это как в компьютерной игре, Кир играл в такую в салоне — надо что-то спросить, и старик ответит, но правильного вопроса никак не придумывается. Старик только качает головой. Кир бежит обратно — и видит, что сквер волшебным образом изменился: падает мягкий, пушистый снег, и, как всегда, когда глядишь на падающий снег, кажется, что поднимаешься куда-то сам. И он поднимается. Значит, пока бегал на станцию, он действительно сделал что-то важное, но что — не понимает сам. Главное произошло, и теперь он в этом снегу подлетает к какому-то желтому окну, и знает, что это именно его окно, и так счастлив, что просыпается от счастья. Этот сон не повторялся, а жаль. Но понятно было, что если надо что-нибудь сделать — лучше не думать, а просто делать. Тогда, может быть, получится само собой.

Он попытался это объяснить Никичу, но тот с самого начала завозмущался. Он вообще начинал спорить, не дослушав.

— Как — твой? Это мой сон! Только летом.

— Да нет, я тебе говорю, зимой…

— Какая зима! Летом сижу в лесопарке. У нас рядом с домом лесопарк был. Сижу, курю. Надо куда-то пойти, а куда — не знаю.

— И чего ты сделал?

— Не помню. Помню только, что я как бы завис в этом лесопарке. Все ушли, а я гуляю. Уже вечер. И надо чего-то сделать. Так и не придумал, кажется.

— Врете вы оба, — сказал Игорь. — Это вы во сне хотели кончить, а поскольку были малы, то и не знали, как это сделать.

— Ладно, — сказал Кир. — Пошли. Но чего-то я робею. Не так я думал вернуться, честно говоря.

— А как? На своих двоих?

— Да не в ногах дело. Я как-то думал, что мы кого-нибудь победим.

— Блядь, — сказал Никич. — Живой, а еще чего-то хочет.

— Я вот чего думаю, — сказал Кир. — Что, если у меня там менты?

— В смысле?

— В смысле, засада.

— Да ну, ты что. Это как они быстро должны сработать? Они небось еще там опрашивают во дворе. Какой ты был и как выглядел.

— Там только девчонки были, — сказал Кир. — Одна все считалку кричала.

— Это его и была, наверное, — сказал Игорь. — Сам пошел машину мыть, а ее гулять вывел.

— Да ну, — не поверил Кир. — Может, не его…

— Та, что кричала, — не его, — сказал Никич. — Его дочку звать Иринка.

Катилась мандаринкаПо имени Иринка…

— Ты откуда знаешь?! — не поверил Кир. — Не можешь ты этого знать.

— Сам не знаю, откуда знаю, — загадочно отвечал Никич, — мы, покойнички, много чего знаем. И осталась пацанка сиротой…

— Слушай, Никич! — невыдержан Игорь. — Ты мать Тереза прямо какая-то. Ребенок остался… У меня вот двое остались!

— Это что, начфин виноват?

— Да никто не виноват!

— Ладно, бойцы, — сказал Кир. — Может, вы бы правда… по старой памяти… на разведку?

Они замолчали. Он чувствовал, что с его стороны не совсем честно посылать их к нему домой, какое-то в этом было, что ли, использование. Нельзя же использовать друзей, хотя бы и бывших разведчиков. Ими и так попользовались при жизни, а теперь они призраки. Но Кир в самом деле боялся идти домой. Было не то чтобы страшно, а жутко обидно. Он любил воевать, но мечтал все-таки вернуться. И вот вернулся. И повязали на пороге, на глазах у матери, которая уж точно ни в чем не виновата.

— Ты извини, Кир, — выговорил Никич.

— Да ладно, чего извини, все понятно.

— Ни хуя тебе не понятно! — взорвался Игорь. — Че, мы не сходили бы? Но нельзя.

— Как нельзя?

— Ну не можем мы от тебя отрываться! Так, на метр-два… В другую комнату в крайнем случае.

— Да я бы адрес сказал…

— При чем тут адрес! Ну как это тебе объяснить?! «Солярис» смотрел?

— Смотрел давно когда-то, нудьга…

— Ну вот там тоже были призраки! Пока мудак этот рядом, у нее все в порядке. А как вышел — ее начинает клинить. Она всюду за ним таскается, что в кают-компанию, что еще куда… Даже срать…

— Ужас, — сказал Кир. — Но ходил же я срать в поезде, и ничего…

— Там ты рядом был. Пойми, мы не можем отрываться. Ну, это пока… Может, потом… Мы, короче, и рады бы. Это как с пулеметом этим сраным. Ты думаешь, я люблю его таскать? Я его оставить не могу.

— Интересно, — сказал Кир. — То есть от вас никак не уедешь?

— Сами бы от тебя, мудака, уехали, — сказал Игорь. — Но как-то пока не выходит.

— Ну ладно, — сказал Кир. — Вы не парьтесь, мужики. Я не против, в принципе.