Тебе не пара - Род Лиддл

Услышав свое имя и подняв взгляд, она, слегка поблескивая ртом, стряхивает с волос веточки, сглатывает и, схватив за плечи, притягивает его трясущееся тело к своему. Ей нравится ощущать эту густую, вязкую солоноватую жидкость у себя в горле, больше даже, чем мужское тело, напирающее на ее собственное; это можно принять за некую извращенность. Они обнимаются — по привычке и от изнеможения, в запоздалой попытке придать этому наспех организованному мероприятию некое подобие эмоциональной вовлеченности, а потом Дениз, разинув рот, резко отстраняется, напуганная каким-то шевелением в мягком зеленоватом сумраке всего в нескольких дюймах от уха Эдди. Заметив ее внезапное беспокойство, Эдди в панике оборачивается, быстро застегивая ширинку. С нижней ветки липы на него в упор глядят два коричневых глаза. Эдди никак не может взять в толк, чего это они так необычно близко посажены.

Внезапно глаза исчезают; это сопровождается потусторонним шелестом и слабым колыханием воздуха рядом с их головами. Дениз облегченно смеется; «Пошла вон, белка».

Эдди не смеется — у него нет сил; полный отвращения, смущенный, он снова оседает, прислонившись к можжевеловому кусту. «Я уж думал, это…» — но тут его голос замирает, он трясет головой. Белка убежала, вместо нее перед ним стоит Дениз: на коленях, одна рука между ног, белая хлопчатобумажная юбка скомкана на бедрах. У Эдди возникает отталкивающее чувство. От запаха можжевеловых ягод, свежеразмазанной грязи, ее кофейного дыхания и сладких цитрусовых духов его обволакивает тонкая пленка тошноты. «Пошли лучше. А то Джули…»

Он снова не может закончить предложение. С трудом поднявшись, он склоняется над ней и отряхивает грязь со своих черных брюк. Потом закрывает глаза и пытается на долю секунды представить, что ее здесь нет.

Откуда-то с юга, из-за Бекенэма, доносится низкий, глухой рокот грома.

Эдди трясет головой, пытаясь найти нужные слова.

— Бред какой-то, — неуверенно говорит он, наблюдая за тем, как она в задумчивости гладит себя, а тем временем зеленый солнечный свет вокруг них меркнет до темной охры.

Она вытаскивает руку, одергивает юбку, произносит с издевкой, сделав большие глаза:

— Ну конечно, только что ж тебе три минуты назад это в голову не пришло? Остановил бы меня.

— Чего тут непонятного — не смог бы, даже если бы захотел. Говорю же, бред.

— И кто же это, интересно, бредит?

Эдди качает головой.

— Не знаю, — он улыбается. — Бред, и все.

— Да нет, Эдди, это всего лишь минет. С тобой и раньше такое случалось, причем не раз.

Дениз раздраженно шмыгает носом и похлопывает себя по заду, отряхиваясь от веточек и запекшейся грязи, слегка откинувшись на тонкие, благоухающие побеги можжевельника. Промелькнувший по ее лицу последний солнечный луч напоминает медленную, далекую вспышку молнии. Она наклоняется вперед и целует его шею; под ее губами мускулы Эдди коченеют в сопротивлении.

— Ну ладно, — говорит она ему злодейским театральным шепотом, — посмотрим, удалось ли твоей женушке найти ларек с мороженым.

2. Придурок гребаный

Они пробираются через кусты, перешагивают через низкую бревенчатую изгородь и вместе идут к входу в парк мимо лужайки для боулинга; розово-сиреневое небо над ними делается все темнее.

Он думает о том, как кончил ей в рот, и недоумевает, почему ему неизменно хочется кончать именно туда. Подумаешь, рот как рот, в конце концов. Но когда она нагнулась расстегнуть ему ширинку, там, в этом странном зеленоватом солнечном свете, — даже тогда ему пришлось сдерживать себя, такого с ним не бывало лет с семнадцати. Объяснить, с чего это, откуда такая одержимость, такая неукротимая сила, он не в состоянии.

Он чувствует себя дураком и слюнтяем из-за того, что назвал происходящее между ними бредом: язык развязался от семяизвержения, как у пьяного. Рядом с ней он почти всегда кажется себе идиотом, словно у нее есть какие-то неопределенные преимущества перед ним. Нет для этого никаких причин, думает он.

Пожилой паре — оба закутаны в толстые пальто от какого-то мнимого холода, у мужчины под носом красуется странная, поражающая воображение растительность, делающая его похожим не на человека, а на жалкую карикатуру, — видно, как Эдди и Дениз вылезают из кустов. Но они никак не реагируют, даже неодобрения или беспокойства не проявляют, а только продолжают медленно идти по направлению к озеру.

Джули осталась купить всем троим мороженого, пока Эдди с Дениз ходили к озеру — по выражению Эдди, «поглядеть на новые шпалеры для роз». Эдди издали рассматривает жену: сидит на зеленой скамейке прямо рядом с «Мистером Уиппи», просто сидит себе и ждет с этим вечно озабоченным выражением на лице, а из тающих рожков ей течет на запястья. Просьба купить мороженого была глупой — ясно ведь, что для отвода глаз, думает Эдди. Правда, теперь, спустя два месяца после начала их романа, любой предлог выглядит столь же очевидным и смехотворным, и тем не менее проходит, не вызывая ни малейшей тени подозрения у пострадавшей стороны.

Джули поднимает глаза и ухмыляется при их приближении, пытаясь отмести рукой прядь светло-каштановых волос, когда легкий ветерок ерошит деревья позади нее. Она протягивает им два мороженых, от которых ей не терпится избавиться; при виде густой ярко-желтой массы — замороженного химического крема — у Эдди в желудке начинается шевеление, от которого все его чувства сливаются в одно, образуя тонкую пленку тошноты.

— Вы чего так долго, — кричит она, — держите скорее, а то течет везде… — и встает им навстречу.

С преувеличенными изъявлениями благодарности они берут у нее рожки и все вместе идут по асфальтированной дорожке к выходу из парка, по направлению к Барри-роуд. В Дениз словно бес вселился, она перевозбуждена, она чем-то переполнена. Дождавшись, пока Джули посмотрит в другую сторону, она принимается лизать мороженое, словно член, так, чтобы Эдди видел, как оно размазывается по всему рту и густая тающая жижа стекает у нее по подбородку.

Где-то на юге, им не видно, где, в небе снова гулко ворчит гром — слабое бормотание-жалоба. По футбольному полю перед ними проносится ветер.

Эдди резко отворачивается от Дениз, но ему не остановить навязчивого возбуждения, поднимающегося у него в животе. От этого у него подергиваются плечи, пересыхают губы. Он держит Джули за руку, но каждый раз, глядя в сторону, видит Дениз, которая похотливо лижет верхушку своего мороженого или всасывает его здоровенными глотками, закрыв глаза в притворном восторге. Эдди эта манера кажется трюком опасным и дешевым, более того — в некотором смысле издевательским, но прекратить наблюдать, как она ест это мерзкое мороженое, он не может.

Затем ветер сзади раздувает ей юбку, и первые капли дождя расплываются у нее на блузке. Впереди с травы поднимается троица ворон и, бесшумно помахивая крыльями, летит к липам.

Джули говорит немного. Эдди гадает, что с ней такое; может, дозналась как-то, думает он. Он всегда так думает, независимо от ситуации, независимо от того, насколько это маловероятно, независимо от того, как странно было бы, если бы она каким-то образом вдруг узнала.

И хотя подобные опасения должны бы внушать осмотрительность и осторожность, он приотстает на шаг, легонько прикасается к низу куртки Дениз и шепчет:

— Я тебя опять хочу.

Дениз бросает быстрый взгляд на Джули, проверить, слышала ли она, и шепчет в ответ, чуть-чуть более скромно, скромно и с иронией:

— А я думала, это бред.

— Все равно хочу.

Теперь Джули идет немного впереди; остатки своего мороженого она выбросила в металлическую урну. Она оборачивается и, кажется, вот-вот заговорит, но тут ей попадается на глаза светло-коричневое пятно на юбке у Дениз, спереди.

— Мам, что это с тобой произошло? — спрашивает она с улыбкой.

Дениз ничего не говорит в ответ, потому что не понимает, о чем Джули спрашивает. Но до Эдди доходит. Он продолжает наблюдать за женой, наблюдает и нервничает, в желудке у него что-то скребется, что-то странное и парализующее, вроде страха.

— Упала твоя мамаша, — говорит Эдди, усмехаясь. — Похоже, ее уже ноги не держат.

Джули замечает странные нотки в его голосе; в последнее время она стала замечать их все чаще и чаще. Она считает, что дело, наверное, во враждебной, напряженной атмосфере. В первое время после женитьбы, всякий раз, когда Джули настаивала на визите к ее родителям, Эдди дулся и раздражался. Он был против того, что Джули проводит с ними столько времени, это выглядело неестественно, вроде вмешательства в их взаимоотношения. «У нас дружная семья, понятно?» — только и отвечала на это Джули. А потом, как бы в порядке компенсации, она тоже предприняла огромные усилия, стала общаться с его родней — или, по крайней мере, с его несчастным, озабоченным, навеки облученным отцом.