Озеро во дворе дома - Александр Шкурин

– Буду рад за вас, – с чувством произнес Лау.

– Дериктор пришел, – шепотом произнесла восточная женщина.

Он подошел к директору. Обычный мужчина в сером костюме, невзрачный, такого встретишь на улице и тут же забудешь. Разве что необычно бледный и губы синие. Поверх костюма были небрежно намотаны бинты, пропитанные черной кровью. От мужчины неприятно пахло сладковатым запахом разлагающейся плоти.

Лау по привычке  поздоровался и поймал себя на мысли, что в первый раз в жизни собирается разговаривать с покойником. Это показалось в высшей степени забавным. Никто не поверит, что он разговаривал с покойником.

Дериктор не ответил на приветствие, а сразу взял быка за рога

– Зз-ччем прр-ехалл? – запинаясь, прошептал покойник.

Лау уже устал удивляться здесь, ну, разговаривает покойник с ним, ну и что? Может, он такой разговорчивый, еще надоест в гробу в молчанку играть. На погосте, наверное, все соседи-покойнички давно окуклились, и не реагируют на внешние раздражители, а тут новенький, пусть его. Поболтает и надоест. Еще же не снесли и не зарыли.

Он пожал плечами и нейтрально ответил:

– В командировку послали.

– З-з-зрря.

– Я человек маленький, подневольный, меня послали, и я приехал.

– Зззрря, – повторил Дериктор.

– Что зря? – он не понял.

– Сссюда прр-ехалл, прропад-дешшшь.

Лау пожал плечами. Говорить банальности не хотелось, на ум кроме глупой сентенции «никто не знает своей судьбы» ничего не приходило. Ему не нравилось изрекать с умным видом банальности,  поэтому промолчал.

– Трр-ри дд-дняя, – прошелестел Дериктор. – Трр-ри дд-дняя.

Он уже слышал про три дня от дневной красавицы. И этот туда же!

– Что за три дня? – решил уточнить Лау.

– Есс-сли чч-черезз трр-ри дд-дняя нн-не уу-уедд-ешшь, пп-прропадд-дешшшь.

Под покойником на полу стала разливаться вода. Доски пола неожиданно разошлись, и директор провалился в воду и стал медленно тонуть. Следом за покойником стал тонуть Лау, но, как ни странно, не испытал никакого испуга и ужаса. Как-никак он герр Лаукерт цур Зее. Водоплавающий. Вот и есть повод поплескаться в водичке.

Вода была прозрачной, кристально-чистой. Сначала на желтый песок опустился покойник, а потом Лау. Песок под ногами взметнулся вверх, окутал их по колено, и опустился на дно. Дно было на удивление чистое, вокруг шныряли какие-то мелкие рыбешки, а недалеко на дне было что-то темное, плохо различимое.

Покойник взмахнул руками, от него испуганно порскнули рыбки и еле слышно пробормотал. Воздух при этом не вырвался изо рта пузырями:

– Нне-нна-вижу воду.

– Что? – опять не понял  Лау. Вместе с директором они оказались в гостинице. Даже одежда не намокла.

– Ненавижу воду, – отчетливо произнес покойник и стал перебирать ногами, как лошадь. – Н-не хх-ххоччу т-то-ннуть. Х-хоч-чу уп-покоиться в с-сухом м-месте, на пр-ригорке, ч-чтоб г-гроб в в-воде не пл-лавал.  Прр-оклятое оз-зеро во дворе дома!

– Что за озеро? – не понял Лау. – Какое озеро?

Дериктор не удостоил ответом, неуклюже выбрался и лужи и поскакал по полу, как стреноженная лошадь, к двери своего кабинета. Едва Дериктор выбрался из лужи, как вода тут же всосалась в пол из мраморной крошки.

Лау никогда не видел стреноженную лошадь, но встречал такое выражение в художественной литературе, и скачки покойника лучше всего описывались этим выражением. Он был в раздрае. Фокус с водой его не впечатлил. Его занимала другая проблема. Сначала девица, потом Дериктор. Может, на все плюнуть и сдернуть отсюда с приятным приложением в виде девицы? Кажется, она намекала на оплату наличными.  Что он скажет шефу? Запугали покойнички? У него с головой все в порядке или насмотрелся на ночь ужастиков? Или, под белы рученьки и пожалуйте к Кащенко? Тогда придется искать новое место работы. Не хотелось бы. Не будем поддаваться на провокации. Он не чувствительная кисейная барышня, чтобы бояться нечисти, и поддаваться панике по малейшему поводу. Поэтому – вперед! Труба зовет! Играет  марш победы!

2. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Лау уезжал из насквозь промороженного Moskaubad’a. С торцов зданий на него смотрели огромные портреты Фофана Великого Объединителя Всея Руси. Портреты шептали ему вслед: не забудь вернуться, чтобы потесниться и принять новых граждан страны!

Он чувствовал себя птицей, устремившейся в теплые края, которой всячески пытались подрезать крылья. Его несколько раз останавливали патрули нацгвардейцев в защитных масках и задали один единственный брутальный вопрос, навечно записанный в генетическую память русских: HALT! ALE PAPIEREN6! Глаза из-под уреза каски по-поросячьи добрые, чуть ли не умоляюшие: «ну нахрена тебе папирен, я тебя немножко постреляйт, и разойдемся по-хорошему» Задавался этот вопрос на отвратительном русском с сильным азиатским акцентом, но своей сути вопрос не менял. Причиной проверок была его славянская внешность, что резко контрастировала со смуглыми лицами переселившихся сюда из бывших среднеазиатских республик  и Северного Кавказа. Лау показывал аусвайс, с вклеенным разрешением на проживание в столице, отметками о прохождении прививок, а также пропуск-вездеход, разрешавший передвигаться по городу в любое время суток, командировочное удостоверение и проездной билет. Лау намерено отмечал нацгвардейцам на чистом русском языке, хотя и владел таджикским языком, ставшим вторым, полуофициальным языком. Росгвардейцы грозно хмурились, пыхтели, они бы с удовольствием придрались к урусу, по недоразумению занимавшего их законное место в столице, с удовольствием бы отпинали и сдали в отделение за неповиновение, но документы были в порядке, и его неохотно отпускали.

Перед отъездом он посмотрел сводку погоды теплого места, куда он, как перелетная птица, устремился, поэтому оделся легко, и пока добрался до железнодорожного вокзала, продрог и с трудом удерживался, чтобы не отбивать зубами собачий вальс.

На перроне он попал в толпу только приехавших – новых граждан страны. Перед глазами замелькали яркие восточные одежды, а в нос шибануло вонью немытых тел. Перед выходом на перрон он предусмотрительно перевесил рюкзак со спины на грудь. Приезжие нагло хватали за одежду, останавливали и что-то настойчиво не то просили, не то требовали. Несколько раз пришлось крепко дать по рукам чрезмерно любопытным восточным воришкам, решившим проверить содержимое его карманов. Когда с него попытались сорвать рюкзак, он выхватил электрошокер. Охранники на перроне, ни во что не вмешивавшиеся, увидев электрошокер, синхронно отвернулись, чтобы не записать факт его применения. Иначе бы Лау пришлось платить огромный штраф и униженно просить прощения у воришек, которые, едва сошли на перрон, превратились в новых граждан страны, к ним было необходимо относиться с почтением и уважением.

В вагоне было тепло. Он сразу лег в постель и предался мечтам, что скоро увидит курносые славянские лица, услышит мелодичный суржик и наконец-то отогреется в теплой южной осени, где солнце не застилают низкие свинцовые тучи и в садах ветви яблонь клонились долу от тяжести краснобоких яблок. Жаль только, что на юге не растут антоновские яблоки. В юности он зачитывался, повестью И.Бунина «Антоновские яблоки», но не довелось их попробовать. Лау, несмотря на