По дуге большого круга - Станислав Гагарин

Это был завхоз столовой.

— Ты куда намылился, пацан? — до противности ласковым голосом спросил меня завхоз. От мамы я знал уже, что это ловкий мужик и подонок, прилепившийся к летной части то ли по какой броне, а может быть, по мнимой инвалидности… Ряшка у него была луноподобной, силы как у бугая, а вот голос тонкий, как у скопца или того хуже… Противным типом был этот первый, но, увы, не последний завхоз в моей жизни. — Воруешь, значит? — вновь спросил он меня. — Нехорошо… Тюряга по тебе, пацан, плачет.

Мне стало страшно. Никогда не знавший за собой ни одного проступка, исключая разве привычные ребячьи шалости, я больше всего на свете боялся тюрьмы.

Рука завхоза оставила мое плечо, и тут я был схвачен ею же за ухо. Другой рукой он вырвал у меня котелок, высоко поднял его и визгливо закричал.

— Бабы! Эй, бабы! Подите сюда и гляньте, какого мазурика изловил…

Мне было стыдно, уже замаячили в дверях лица столовских женщин, вот сейчас выйдет мама и увидит этот позор…

Я зажмурился.

— Отпусти ребенка, паразит, — услыхал вдруг мамин голос и открыл глаза.

Мама стояла рядом. Вот она решительно шагнула к завхозу и подняла руку, будто собираясь ухватить его за грудки.

— Отпусти!

Завхоз отступил назад, при этом ему пришлось выпустить из тисков мое бедное ухо, но котелок остался у него в руках.

— Ты потише, потише, Волкова… Чего распетушилась? Твой, что ли, жульчонок? Распустили пацанов, у́рок из них растите…

— Тебе что? — подала голос одна из женщин. — Помоев для мальчонки жалко? Сам жрешь, как…

— Это не помои! — взвизгнул завхоз. — Числится, как корм для гарнизонных поросят… Кормовые отходы называются. И я должен их оприходовать… Так вот!

С этими словами он опрокинул наш котелок-самобранку в бак с картофельными очистками и пустой уже швырнул мне под ноги.

Я успел заметить, что на этот раз там была целая — целая! — котлета.

— Иди домой, сынок, — грустно сказала мне мама. — У меня еще много работы сегодня.

В ту же ночь я выбил камнями все стекла в доме, где квартировал завхоз. Дом был не его, он принадлежал известной в Моздоке базарной торговке и спекулянтке, а я уже научился объединять таких людей воедино.

…— Как зарабатываешь на преподавательской стезе? — спросил я Стаса.

— Конечно, не сахар, в море побольше, только на жизнь хватает, — ответил он.

— Ты по-прежнему работаешь в школе? — спросил я Галку.

— В школе.

— Значит, так и живете… Оба на ниве просвещения, сеете разумное, доброе, вечное. Ну что ж, благородный труд, ничего не скажешь.

Галка сощурилась.

— Издеваешься? — сказала она.

— А хотя бы и так. Должна же когда-нибудь наступить и моя очередь.

Я вдруг стал по-настоящему злиться, но тут подошла официантка.

— Нести горячее? — спросила она.

— Может быть, еще по одной? Под холодную закусь, а? — предложил Решевский. — Хотя ты и с минералкой…

Злоба душила меня, я старался пересилить себя… Как это было нелегко!

— А я яичницу хочу, с ветчиной, понял? — грубо сказал я. — Несите, барышня, горячее, ваш клиент жрать оченно хочет.

«Барышня» зыркнула на меня треугольными глазами и помчалась по залу. Я проводил ее взглядом и увидел, как навстречу официантке выходят музыканты в бежевых пиджаках и голубых брюках.

— Вот и лабухи, — бодро сказал я. — Сейчас и музы́чку какую для нас оторвут.

И снова сощурилась Галка.

— В дикаря играешь? — сказала она. — Ты б еще для ресторана ватничек надел и кепочку с пуговкой… Или ждешь от нас, когда в ноги тебе упадем, а ты нас резать будешь? Так пошли, доставай свою финку, или как там еще, по-вашему, «перышко», что ли…

Наверное, сам был во всем виноват, уж ежели сел за стол, то веди себя так, как принято у приличных людей. Она права. С чего это я свалился в блатной минор?.. Нехорошо.

— Галка, ты что? — сказал Решевский. — Зачем же так…

— Брось, Стас, она верно говорит, — ответил я, — может, и вправду одичал… Как-никак, а два года сроку оттянул.

В последнем, конечно, схитрил, диким себя совсем не чувствовал, может, где и есть глухие места, а я сидел в образцовой колонии общего режима, где были нормальная средняя школа, библиотека, техническое училище. Отработал свое в рабочей зоне — шлифуй интеллект. Опять же кино, газеты, самодеятельность, Лопе де Вега ставили, и никаких тебе зряшных трат времени.

— Ладно, «завяжем» эту тему, — сказал я.

И тут принялся за работу оркестр.

Начали они с «Голубого вальса» и без перерыва ударили твист. Танцующих было немного, вечер едва еще начинался, и вот мне принесли яичницу, потом и заказ для них.

И снова захотелось, чтоб на столе были свечи, вспомнился тот, Галкин, вечер и всякое другое вспомнилось, пока Стас наполнял рюмки.

К ребятам, что были с Мокичевым, подошли совсем молодые девчонки. Я слышал, как громко их приветствовал Васька, отдавал команды придвинуть соседний стол, Олю посадить сюда, а Раю туда, принести шампанского и апельсинов, словом, Васька, как водится, был на коне.

После той драки на первом курсе мы не то чтоб сдружились, но относились друг к другу терпимо и даже бывали вместе в компаниях.

Васька нравился начальству, а наши ребята Мокичева не любили, любить Ваську было не за что, но парнем он был компанейским, веселым и потому его просто принимали. На втором курсе он стал старшиной группы, а на последнем уже и роты. Конечно, льгот у него при выпуске было до черта. Мокичев пошел в Морагентство, а мы с Решевским на средние рыболовные траулеры — ловить селедку.

Правда, там быстро мы стали капитанами, но Мокичев и младшим штурманом на перегоне судов жил пошикарнее нас.

«Ладно тебе, перестань, — подумал я. — Чему завидуешь, парень? Тому, что денег у него больше или романтике переходов? Не в этом, Игорь Волков, цель твоей жизни…»

«А в чем она, цель? — спросил я себя. — Зачем вообще ты стал моряком? Зачем уходил на долгое время в океан, рискуя потерять и жену, и друзей, и жизнь?»

Человек — существо земное…

Это не Бог весть какая истина, люди постигли ее, сделав первые шаги в океане. Но только побывав в нем, можно до конца понять, что земля — колыбель человечества.

На море человеку неуютно. Штормы, оглушающий рев ветра, гибельное обледенение, извечная тоска по родным и близким, земной тверди — велик арсенал испытаний, уготованных покинувшим землю смельчакам. И замкнутость жизненного пространства, на котором обстоятельства свели вместе самых разных людей, это тоже не для всякого.

Но вот отданы швартовы. Судно медленно вытягивается на рейд, и прощальные гудки разрывают воздух. Все дальше и дальше уходит берег, а вместе с ним исчезают и житейские мелочи, играющие — увы! — далеко не малую роль в нашей жизни.

Человеку в море нелегко, но тем и силен человек, что не ищет он легких путей. И истинные моряки никогда не говорят о трудностях профессии, равно как никогда не станут ударять себя кулаками в грудь, повторяя, что жить, дескать, не могут без моря…

И все-таки почему же мы снова и снова уходим в океан? Сначала нам трудно, мы боремся сами с собой. Романтиков в этом поддерживает дух популярных книжек о море и великие примеры из истории географических открытий, других толкает погоня за приличным заработком.

Рыбацкая доля не очень веселая штука. Иное дело в торговом флоте! Там моряки знают одно: побыстрее прийти в порт назначения. Мы же, рыбаки, знаем только свои квадраты и «пашем» их тралом до одури. На карте эти квадраты отличаются друг от друга номерами, а на поверхности океана все они одинаковы — вода, вода и вода. Три, четыре, шесть месяцев ничего вокруг, кроме воды.

Иногда, для «разнообразия», как на Лабрадоре, например, ее затягивает льдом…

Но есть и свои радости в рыбацкой жизни. День прихода, например. Человеку, никогда не выходившему в море, трудно представить, как дорог нам родной берег в день прибытия судна. Идешь по улицам, с любопытством рассматриваешь лица прохожих, витрины магазинов, бегущие мимо троллейбусы, театральные афиши. Потом свернешь в сквер, подойдешь к дереву и украдкой, чтоб не заметили, не приняли за чудака, погладишь ладонью шершавый ствол…

Тому, кто не был в море, не понять этого чувства. Наверное, то же испытывают космонавты, вернувшиеся на Землю…

Да, мы покидаем земную твердь, чтоб снова вернуться, и ради высокого чувства нравственного обновления после короткого свидания с берегом вновь отдаем швартовы.

…Когда учился в школе, зачитывался Жюлем Верном, Майн Ридом, Джеком Лондоном. Но морская болезнь на первом же выходе из порта свалила меня. Тогда я рискнул попробовать еще и пересилил качку. Я уходил в океан и знал: вернувшись, увижу другую землю, других людей. Мир для меня открывался по возвращении заново.