– Аой! - Антон Юртовой

                                     суждено

                                         являться

                               истомлённому и

                                  заблудившемуся

                                                  путнику —

холодной,

           оскудевшею

                          и тщетной.

 •

В трухлявой сыпи звуков и словес

томятся

        лживые,

                 бесстыжистые

                                    гимны —

и – нам, и —

    нами над эпохами расставленным

                             воинственным царям,

                             услужливым сатрапам,

                                                 скоморохам,

                                                         палачам,

                                       речистым аксакалам.

 •

И надо ль сожалеть,

                            что цвет сирени,

как и мечты о счастье,

                             потускнеет

и станут горше росы и рассветы,

и сумерки времён

                             просветятся

                                      мрачнее и корявей

в предвестиях, что землю

                                     кто-то

                                         опрокинет —

                                                      в штопор

и негероев рать

                      по ней взойдёт

                                      на пьедесталы?

 •

Потерь от зла и долгих мук

                           не возмещают

                                    оглашением

                                  даже сермяжной,

                                         стопроцентной

                                                          правды.

 •

Никчёмен вымысел, коль вдохновенье —

                                                    неисправно.

                                                        – Аой!

 •

И мне достанется пускай – немногое, —

лишь из того,

что взять у всех смогу —

                    без поручительств

                            и уплаты пошлины: —

своею успокоюсь

простою долей, что склонялась книзу,

во глубь пород, где нет ни тьмы, ни света,

откуда не узнать о переменах,

молву с хулой не отличить от гадких прений,

не передать

          восторгов бытием и ярких умилений

бесстрастным,

                  чуждым

                               и бесчувственным

                                                      богам,

не сосчитать

     оставшихся невозмещёнными

                                                  обид,

                                                  укоров,

                                             оскорблений,

не разглядеть дорог

                                в тугих извивах

и трелей не расслышать

                                    соловьиных.

 •

Уму, дерзнувшему не доверять святыням

и – никогда ни в чём

                         не изменять

                              себе и мировым основам,

я подаю теперь ладонь —

                           как демон истины,

                                 немытой и суровой.

 •

В рассеянных закатах

                                 запоздалых

случится ли, что в радость иль к печали

хоть для кого-нибудь,

                        кто наважденьями

                                               ещё не свален,

вдруг отзвучит и этот мой,

                              не тронутый оковами

                                      и не лукавый стих?

 •

Я избегал сует и славословий.

Что мне до них?

Лишь то порой тревожит,

что

    меня,

          быть может,

заметить некому,

что спесь людей изгложет

и то, над чем я размышлял и —

                                         что и как

                                      успел и смог

                                                   сказать

                                                     впервые,

рассеют

      по своим строкам

бойцы поэм и повестей

                                     иные.

 •

Так водится: и лучшее и худшее

                                        из нашего

                                        без умыслов

                                                     крадут

и позже

         за таких,

                    как мы,

                             легко

                                  сойдут.

                                        – Аой!

БАЛЛАДЫ

На карантине

Из эпохи коронавируса

Грущу и плачу.

Забыть хочу

всё, что иначе

и режет суть.

Хворь закосила —

смертей не счесть.

Вокруг – уныло.

Тоска и стресс.

Сезонов несколько

уж стон стоит.

А мне невеститься

судьба велит.

Как быть, не знаю.

Кого спросить?

Всё как в тумане…

И это – жизнь?

Не знать, не ведать бы

напасти злой.

Ведь я приметлива —

видна собой.

Беда пришла:

с красою за́пертой

душа обречена

впустую тратиться.

Уже в размене

мой год семнадцатый.

Кипят сомнения.

Томит загадочность.

Боюсь:

          как щёки

мои горят!

Проходят сроки;

но всё – не в ряд!

На целых полтора

досадных метра

от каждого велят

мне быть отдельно.

Готова уступить я,

хоть и противлюсь:

у случая в долгу

я беспрерывно.

Ведь чувствовать дано

и с расстояния;

но тяжестью оно —

в часы свидания.

В том, чем я нравилась,

теперь – отказано.

Легко представиться

обезображенной.

Уста, шептавшие

одно и то ж,

теперь, уставшие,

боятся слов.

Кто их услышит?

Кто их поймёт?

Преграды – лишние!

И – тьма забот!

Исходят завистью

мои подружки:

мол, я им за́стила

собой – их будущее.

А всё из-за того,

что я не красилась,

отвергла силикон,

не бре́жу пластикой…

С расстройства грезится им

исход немыслимый.

Все как помешанные,

в речах – неискренние.

Позволить не стремлюсь

себе такого.

Хотя, бывает, злюсь,

но жить-то —

                  сто́ит!..

Веснушки, родинки…

Насмешек вихрь

мне всюду помнился

и портил жизнь.

Теперь мне кажется

тот смех в ином:

ко мне внимание

таилось в нём.

Приятным стало мне

про это знать.

Мной не украдено! —

пусть все глядят!

И нос, что вздёрнутым

находят. Пусть!

Не хуже всхоленых

я с ним кажусь.

Не верю зеркальцу:

чем я мила,

тем и утешиться

спешу сполна.

Припухлось губ,

вишнёвость их, —

я с ними быть могу

нежней других.

Ещё к тому же

моя улыбка.

Она уснувшая,

когда – прикрытая.

Всё вмиг меняется

в её свечении;

кому достанется,

тот мне и вверится.

Другим