Всемирная история: в 6 томах. Том 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока - Коллектив авторов История

Представление о вассалитете сложилось в те историографические времена, когда за Средними веками отрицали политическую власть и всякое понятие о публичном. Идея res publica казалась тогда исключительным достоянием римской цивилизации, чуждой и слишком сложной для варваров. Предполагалось, что между падением Римской империи и возникновением современных государств Европа впадает в состояние «феодальной анархии», когда частные связи личной верности остаются единственной заменой правопорядка. Стереотип феодо-вассальных институтов по сей день мешает в полной мере оценить публично-правовые основы общественной жизни Средневековья. Историки слишком охотно рассматривают короля преимущественно как высшего сеньора, ибо это согласуется с их представлением о феодализме, хотя трудно доказуемо для большинства королевств.

Если желать продвинуться в понимании сути дела, надо оставить слово «вассалитет», под чьей вывеской проходят несопоставимые типы отношений между правителем и подданным, патроном и клиентом, землевладельцем и держателем, нанимателем и слугой, военным предводителем и солдатом. Вместо термина, за которым не стоит какой-то универсальный принцип, лучше изучать конкретные системы межличностных и коллективных отношений и ценностей. В широком спектре служб играет роль не материализующаяся идея вассалитета, а статус сторон, социальная дистанция между ними и то, что им друг от друга нужно.

Разговор о феоде кажется, по крайней мере, более предметным. Древнейшие засвидетельствованные формы слова «феод» в германских языках обозначают богатство, сокровище, деньги, движимое имущество, скот (в готской Библии IV в. или древнеанглийской поэме «Беовульф», которая восходит к рубежу VII–VIII вв.). То же слово, минуя семантическую эволюцию латинского Средневековья, дает в новых языках, в частности, немецкое Vieh («скот»). Семантика впервые встречающегося в «Песне о Роланде» (конец XI в.) старофранцузского feu или fiet (более известная форма fief утвердилась с XIII в.), напротив, находится в тесной связи с латинскими словоупотреблениями. В латинских текстах feo, fevum или feus появляются в грамотах, происходящих из Санкт-Галлена (конец VIII в.), Лукки (середина IX в.) и Магелона (конец IX в.). С X в. слово распространяется на юге Франции, в Каталонии и Бургундии, особенно активно — накануне и после 1000 г. Лишь в этот период латинские упоминания феода, до того времени весьма эпизодические, глухие и разноречивые, становятся, наконец, несколько более многочисленными и информативными. Феод означает некое дарение, вознаграждение, плату за службу. Около 1000 г. под феодом все чаще понимаются именно земельные пожалования, хотя и впоследствии слово продолжает употребляться для обозначения денежного или иного содержания, а также более экзотических прав, вроде права первым броситься на врага, чем в «Песне о Роланде» жалует племянника король Марсилий. В качестве земельного пожалования феод нередко подразумевает в это время род собственности, которой наделяются графы, виконты, викарии и другие высокопоставленные представители публичной власти из фонда публичных (фискальных) земель, отчего слово fiscus оказывается обычным синонимом феода, а сами пожалования входят в орбиту административного деления на графства, викарии и затем кастелянства. Хотя такой феод достаточно свободно наследуется и отчуждается, вполне возможно, с ним связано меньше прав и больше обязанностей, нежели с иными формами землевладения лиц сходного общественного положения. Но чтобы судить об этом, внятных данных нет.

Аллод и феод (особенно в раннее Средневековье) не противопоставляются явно как некие альтернативные формы землевладения. По меньшей мере до XII в. в целом преобладал единый взгляд на собственность свободных людей. Она предстает неизменно полной (т. е. не ограниченной сверх обычных социальных условий ее существования), свободно наследуемой и отчуждаемой. Полная собственность в этот период создавала базу общественного порядка, при котором все другие поземельные отношения играли подчиненную роль. Если случалось, что с переданной земли полагалась служба, то по своему объему и характеру она не отличалась от той, которую несли владельцы унаследованной земли. Когда земля переходила в руки свободного человека, с течением времени она начинала восприниматься как его собственная, и обычное право закрепляло это новое восприятие.

В обстановке политической дезинтеграции XI в. представление о феоде оказалось поднято на щит крупными церковными землевладельцами. Новый строй власти и правопорядка сеньориальной эпохи вынуждал церковные учреждения систематически заручаться расположением и поддержкой набиравших силу военизированных аристократий, и передачи отдельных владений в управление мирянам были доступным и эффективным способом консолидации и расширения круга лиц, на чью военную помощь можно было рассчитывать. Трудность заключалась в том, чтобы не допускать при этом бесповоротного отчуждения церковных имуществ — запрещенного каноническими установлениями, но вполне реального в свете господствующих в обществе представлений о собственности. Если сила оружия на стороне милитаризированных аристократий, то оружие клириков — истолкование права, и они в полной мере пускают его в ход. Практика передачи церковного имущества в «прекарий» существовала еще в VIII в. (бенефициальная реформа Карла Мартелла), но тогда за ней стояли неотложные нужды королевской власти, тогда как в XI в. монастыри действуют по собственной инициативе. Мысль о феодальном пожаловании призвана была спасать церковное землевладение, и идея особого феодального права, судя по всему, развилась из этой практики управления церковными имуществами.

Данные, которые свидетельствуют о распространении феодальных пожалований в среде мирян, до XII в. немногочисленны. Зато налицо психологические барьеры, блокирующие или серьезно затрудняющие этот процесс. Линьяжи нервно реагируют на полученный кем-то из родственников феод, усматривая в том пятнающее их подчинение, и могут отвернуться от унизившегося. Та же мораль линьяжа воспрещает расточать родовые земли на пожалования посторонним лицам. Линьяжи охраняют наследственные патримонии. К началу XII в. феод, вероятно, имеет некоторое распространение в среде мелкой аристократии, однако и там встречается скорее в особых обстоятельствах. Приберегая родовые земли, в феод дают спорное, разряжая спорную ситуацию или перекладывая ее на чужие плечи, либо то, что сами держат в качестве феода от третьих лиц. При семейном разделе понятие феода может прилагаться к доле какого-нибудь дальнего родственника, и в таком случае призвано символизировать определенное единство наследственных земель и контроль над ними со стороны главы линьяжа. При той эпизодической и служебной роли, какая отводится феоду в социальных взаимоотношениях, он не создает сколько-нибудь единообразных социальных ситуаций и скорее гармонизирует жизнь общества, нежели существенно меняет ее.

Итак, до второй половины XII в. феод еще не обозначал собственности знати как таковой; некоей особой благородной собственности до тех пор вообще не существовало, а феоды не были многочисленны. Но в этот период начинается ускоренное развитие правовой теории, переход от разноречивого обычного права раннего Средневековья к более унифицированному профессиональному правоведению последующих столетий. Такой переход датируется началом XII в. Профессионализм правоведов стремился рационализировать хитросплетения обычного права, оформить их в более или менее согласованные между собой правила. Помимо прочего, юристы оказались озабоченными выработкой правил и определений, которые объяснили бы практику условных земельных пожалований, называемых феодами.

Эта работа была проделана правоведами, в том числе составителями «Libri feodorum» — компиляцией феодального права Ломбардии конца XII в. В следующем столетии феод предстает уже главным типом владения знатного лица, отличным от других наследственных владений, и все сеньории королевства в той или иной мере являются королевскими феодами. Новое наименование столь же новой для Запада особой благородной собственности — следствие масштабных изменений в политическом существовании средневековых обществ. С начала XII в. принципы восходящего к церковным практикам феодального права освящают реставрацию княжеской и королевской власти. Новое значение термина «феод» возникает не вследствие реального перераспределения земли — торжествуют новые правовые определения. Единственный смысл превращения владений знати в феоды заключается в признании ею нового политического подданства. Ответный жест власти — признание особого статуса благородного землевладения — не столько выдает бессилие последней перед лицом баронов, сколько отражает благоразумно усвоенный способ господствовать над разными людьми, включая людей влиятельных и потому опасных, с которыми стоит считаться. Особые свободы и привилегии даются тем в обмен на клятву верности и некоторый род военной поддержки. Иных средств приведения знати к послушанию у правителей было немного. Но и у принимающих эти правила игры, очевидно, не имелось большого выбора. Вместе с тем нельзя утверждать, что феод изначально мыслился ими более низким родом собственности. Вероятно, само подчинение воспринималось как почетное, поскольку касалось избранного круга лиц. Процесс подобной феодализации создавал в обществе разграничительные линии, какие до той поры едва ли было возможно провести. Сам по себе особый контроль за немногими избранными, недвусмысленно удостоверяя их выдающееся социальное положение, конституирует знать с той мерой определенности, какой не знало предшествующее Средневековье. С XIII в. утверждается представление, согласно которому обладание феодом подразумевает и в череде поколений создает знатность по крови.