Крестоносец в джинсах - Теа Бекман

Он разложил одежду, чтобы просушить на солнце.

Девочка тоже, не долго думая, сбросила промокшее платьице, под которым была ветхая сорочка сурового полотна.

Она почесалась, произнесла несколько непонятных слов и вдруг припустила к реке, волоча за собой платье.

Долф побежал за ней. Мало ли что может случиться, если этот несмышленыш по неосторожности зайдет на глубину. Но очень скоро ему стало понятно, что для беспокойства нет причин. Девочка опустилась на колени у прибрежного мелководья и, сняв с себя сорочку, аккуратно выполоскала свою одежонку. Заходить в прозрачную воду глубже она остерегалась. Долф обратил внимание на то, как тщательно она промывала волосы, как долго плескалась в воде. А ведь на уроках истории что-то такое говорили о грязи, неопрятности и плачевном состоянии гигиены в средние века, вследствие чего то и дело возникали губительные эпидемии.

Он скользнул сочувственным взглядом по исхудавшей, бледной фигурке: лопатки торчат, как крылья, а ребра можно просто пересчитать. Тонкие, слабенькие ноги, казалось, едва несут крохотный вес этого изможденного тельца. И при всем том ее движения свидетельствовали о природной живости и грации.

Выходя из воды, она натянула еще мокрую рубашку и подняла к нему сияющее лицо, довольная тем, что этот мальчик пошел вслед за ней и теперь ждал ее. Наконец он как следует рассмотрел ее лицо, облепленное мокрыми белокурыми волосами. Милая девчушка. Он протянул руку, приподнял девочку и дружески кивнул ей. Прямо на него глянули большие серые глаза, казавшиеся огромными на осунувшемся личике. Он отметил изящный лоб, мягкую линию подбородка, и жалость шевельнулась в нем. Кто эта девочка, что втянуло ее в безумный водоворот этого похода?

Он взял ее мокрое платьице, отжал его и разложил на траве. Девочка доверчиво уселась на траве рядом.

— Как твое имя? — спросил он.

— Марике.

Голос звучал чисто и нежно.

— Откуда ты?

Смысл этого вопроса не был ясен девочке. Если слово «имя» показалось ей знакомым, то следующая фраза уже была сказана на абсолютно непонятном ей языке.

— Wo komst du her? — переспросил Долф по-немецки.

На этот раз она обрадованно закивала:

— Из Кельна.

Дитя города! Выросла в сумрачной тени крепостных стен. Сквозь узкие окошечки проникал шум стройки с Соборной площади. Именно в тысяча двести двенадцатом году развернулось строительство прославленного в веках Кельнского собора. Дата случайно застряла в памяти Долфа.

Он не стал добиваться ответа от Марике. Ее одурачили, как и многие тысячи детей. Но что случилось с ними, что толкнуло их на это безрассудство? Ему, здравомыслящему школьнику из двадцатого века, нипочем этого не понять.

— Пошли, — бросил он, поднимаясь.

Но ей не хотелось вставать, и она потянула его назад.

— Чего тебе?

— А тебя как зовут?

Она права, не годится любопытствовать, самому оставаясь в тени. Вздохнув, он снова опустился на траву и произнес, ткнув себя в грудь:

— Рудолф Вега ван Амстелвеен.

Она побледнела. Робость, страх промелькнули в серых глазах.

— Рудолф…

Девочка отпрянула, губы ее задрожали.

— Не бойся, — поспешил вставить Долф.

— Благородный господин… — испуганно прошептала она.

Теперь он понял все. Она приняла его за сына рыцаря, а может быть, за беглого оруженосца. Видно, имя «Рудолф» здесь получают только отпрыски знатных фамилий. Он решительно тряхнул головой.

— Мой отец ученый, ну… писец.

Понимает она или нет? Кажется, да.

— Ты тоже умеешь читать? — благоговейно спросила она. — И писать?

Он кивнул.

— А где это — Амстелвеен?

— Далеко, в Голландии.

О Голландии она, видно, слыхала. Она подняла руку, пригладила волосы.

— Кому служит твой отец?

И тут Долф совершил ошибку.

— Мой отец — подданный голландской королевы.

Марике покачала головой.

«Какой же я болван! — подумал Долф. — Да у нас в Голландии в тысяча двести двенадцатом году и королей-то еще не было, а страна входила в Священную Римскую империю на правах графства».

— Наш сюзерен — Виллем, граф Голландии, — быстро нашелся он.

— Да? Он сам отпустил тебя или пришлось бежать?

— Мой отец не знает, где я, — объяснил он, на сей раз не погрешив против истины. Ответ, по-видимому, удовлетворил девочку. Она с восхищением взглянула на Долфа, наконец встала и, взяв его за руку, пошла к лагерю.

Леонардо уже накормил ослика. Марике набросила на себя почти высохшее платье.

— Пошли? — спросил студент.

— Куда? — поинтересовался Долф, тоже натягивая одежду.

— В Болонью, конечно.

Долф не знал, что сказать. Прежде чем он успел опомниться, Марике потянула его за рукав, возбужденно показывая на город. Они протерли глаза, еще не веря себе. Нет, это не сон.

Городские ворота широко распахнулись, и сотни мужчин, женщин, детей, нагруженные блюдами и корзинами, хлынули наружу. Они со всех ног торопились к лагерю, обитатели которого в немом изумлении взирали на процессию.

Долф видел, что навстречу горожанам выступил мальчишка, одетый в белоснежный плащ и добротные сапоги.

Позади него кутались в темные рясы два монаха. Эта троица, приковывавшая все взоры, двинулась навстречу жителям Спирса, чтобы обменяться несколькими словами с теми, кто шел в первых рядах. Мальчишка в плаще обвел всех величавым жестом, словно благословляя тяжело груженных людей. Затем он отступил в сторону, взял увесистый каравай хлеба и заговорил, обращаясь к потрясенным детям. Его пронзительный голос разносился далеко:

— Дети, вам явлены дары Господни, так возблагодарите же Господа нашего за его милость!

Тысячи ребят, рухнув на колени, обратили к нему благодарственные молитвы.

— Ну, вот нам и принесли поесть, — здраво рассудил Леонардо.

Горожане разбрелись по лагерю, щедро оделяя всех припасами. На сей раз каждому досталось вдоволь, даже самые маленькие не были в обиде. Сияющая Марике зажала в руке еще теплый пирожок и ела так аппетитно, что смотреть на нее было одно удовольствие. Долф и Леонардо поделили между собой жареную курицу, и Долф, к своему удивлению, признался, что в жизни не едал ничего вкуснее.

С какой стати вдруг обитатели Спирса проявили сегодня чудеса щедрости? Внезапный приступ человеколюбия как-то не вязался со вчерашним бессердечием этих людей. Долф терялся в догадках.

Леонардо показал на обгоревшую колокольню.

— Перетрусили, — презрительно процедил он.

Краюху хлеба, которая перепала им, он затолкал в сумку, привязанную к седлу.

Неудержимое веселье охватило лагерь маленьких крестоносцев. Согревшиеся, отдохнувшие и насытившиеся, они покидали свою стоянку и тянулись цепью мимо городских стен по направлению к старой дороге, которая огибала реку и вела на юг. Долф глядел им вслед.

«А как же я?..» — потерянно думал он.

Разумнее всего, пожалуй, не уходить далеко от города, а значит, и от камня. Это единственная надежда возвратиться назад, в свое время. Но как узнает доктор Симиак, что он, Долф, до сих пор ждет в условленном месте, пока заработает машина? Это может растянуться на три месяца.

Как продержаться здесь столько времени? Он почти ничего не знает об этом диковинном, жестоком и непонятном мире. Если наняться на работу в городе, придется снова отвечать на каверзные вопросы. Дело кончится тем, что его обвинят в колдовстве, ереси и прогонят прочь. Хорошо еще, если в темницу не бросят. В таком случае много ли у него шансов выжить?

Дети с песнями проходили мимо. Босые ноги шуршали по траве. Леонардо заметил малыша с распухшей щиколоткой, тот едва ковылял, и студент посадил его на спину своего ослика.

— Я думаю, — с напускным равнодушием сказал он, — нам придется покамест двигаться с ними. Крестоносцы идут туда же, куда и я. Такое путешествие более продолжительно, но зато безопаснее.

Слова, или, скорее, их смысл, с трудом проникали в сознание Долфа. Он понимал, что от решения, которое он сейчас примет, зависит все его будущее. В средневековье его потянули романтические бредни. Сбой в компьютере — и вот он здесь, в самой гуще крестового похода на Иерусалим. Безумная затея, верно. Но почему же его до глубины души трогают маленькие крестоносцы? И тот малыш, повредивший ногу, которого подхватил Леонардо. А мимо шлепали тысячи и тысячи босых ног. Он посмотрел на Марике — в глазах девочки светилась непоколебимая вера в его силу, и ответ сам пришел к нему. Он не бросит этих детей. Он много знает, он сильнее и проворнее любого из них. Он нужен Марике. А теперь он почувствовал, что нужен всем им, отставшим от колонны, изувеченным в пути, выбившимся из сил. Из восьми тысяч маленьких путников наверняка не меньше тысячи уже едва передвигали ноги. Слишком малы они для тягот пути, расстояний, зноя и бедствий. Он вспомнил о тех, кого удалось вытащить из реки. Подумал о Леонардо, странствующем студенте. Почему он решил пойти вместе с детьми? Неужели потому, что сам боится грабителей? Ерунда! Этот парень не из пугливых. Значит, он тоже откликнулся на зов несчастных, замученных детей, знает, что он нужен им.