Антикварий - Вальтер Скотт

С этим скромным признанием своего невежества Охилтри достал из-за колонны крышку от ящика, в котором хранилось сокровище. Эту крышку, сорванную с петель, небрежно отбросили, когда все жаждали поскорее узнать, что скрыто под нею, а потом ее припрятал нищий. На крышке было написано какое-то слово и число. Поплевав на свой рваный голубой платок, Эди стер глину, чтобы надпись выступила яснее. Она была сделана обычным готическим шрифтом.

— Вы можете разобрать ее? — спросил Эди заклинателя.

— S, — прочел философ, уподобляясь ребенку, который трудится над букварем. — S, Т, A, R, С, Н — starch[364], это — чем пользуются прачки, чтобы воротнички у рубашек были тверше.

— Какое там starch? — повторил за ним Охилтри. — Нет, нет, мистер Дустердевил, вы, может, хороший заклинатель, но плохой грамотей! Тут написано search, да, search — поглядите: букву «е» совершенно ясно видно!

— Так, так! Теперь я вишу. Тут сказано «search, номер один». Mein Himmel, значит, долшен быть и «номер два», мой допрый друг. Ведь «search» на вашем языке значит «искать» и «копать», а это всего лишь «номер один». Честное слово, здесь в лотерейное колесо залошен для вас хороший номер, мой допрый мейстер Охилтрис!

— Что ж, похоже на то. Но мы сейчас не можем копать — лопат нет. Рабочие унесли их, и, может, кого-нибудь пришлют обратно засыпать яму и привести здесь все в порядок. А вы пока немного посидите со мной в лесу. Могу сказать, что ваша милость натолкнулась на единственного человека в этих краях, кто мог бы вам рассказать про Малколма Мистикота и его спрятанное сокровище. Но сперва сотрем буквы, чтобы они не проболтались.

Достав нож, нищий соскоблил буквы настолько, чтобы сделать их совершенно неразличимыми, а потом еще заляпал доску глиной, уничтожив и следы ножа.

Дюстерзивель смотрел на него в молчании, имевшем двоякий смысл.

Разумность и проворство всех движений Эди показывали, что этого старика нелегко перехитрить, а с другой стороны (ибо даже негодяи в известной мере признают личное превосходство), наш заклинатель считал унизительным для себя играть второстепенную роль и делить барыши с таким ничтожным сообщником. Однако алчность победила оскорбленную гордость. Гораздо более мошенник, чем простофиля, он все же не был вполне свободен от тех суеверий, которыми сам пользовался, чтобы надувать других. Однако, привыкнув в таких случаях главенствовать, он считал, что его бесчестит положение коршуна, которому указывает добычу простая ворона. «Ладно, выслушаю его историю до конца, — подумал Дюстерзивель, — а тогда, надо полагать, я сумею подвести итог лучше, чем мне предлагает мейстер Эдис Охилтрис».

Итак, заклинатель, превратившись из учителя оккультных наук в ученика, послушно побрел за Охилтри к «дубу настоятеля», который, как, вероятно, помнит читатель, находился неподалеку от развалин. Здесь немец присел и приготовился слушать.

— Мейстер Дустандснивел[365], — начал рассказчик, — давно уже я не слыхал об этом деле, потому что хозяева Нокуиннока — и сэр Артур, и его отец, и его дед (чихать мне на всех их!) — не любили, да и теперь не любят этих толков. Но, вы знаете, в больших домах на кухне часто болтают о том, о чем в залах говорить запрещено. Так вот, и я узнал эту историю от старых слуг. А в наши дни не так-то уж часто услышишь у зимнего очага рассказы о старине, и, я думаю, во всей округе нет человека, кроме меня, да еще самого лэрда, который мог бы это рассказать. Но в Нокуиннокском замке, в той комнате, где хранятся бумаги, есть целая книга об этом, и написана она на пергаменте.

— Так, так! Все это очень хорошо, но, пошалуйста, продолшайте вашу историю, мой допрый друг, — поторопил его Дюстерзивель.

— Ну, видите ли, — продолжал нищий, — это было время, когда землю рвали и терзали по всей стране, когда каждый стоял за себя, а бог за всех. Тогда никто не оставался без земли, если хватало сил ее отбить, и никто не мог удержать землю, если сил не было. Кто сильнее, тот и прав. И так было во всей нашей восточной стороне и, наверно, во всей Шотландии.

В эти дни и появился в наших краях Ричард Уордор, первый, кто здесь носил это имя. С тех пор много их было. Почти все они, как и тот, кого называли Дьявол в латах, спят в руинах. Это было надменное, жестокое племя, но большие храбрецы, готовые драться за свое отечество. Да благословит их господь, — заметьте, в этом пожелании нет ничего папистского! Их называли норманскими Уордорами, потому что они пришли сюда с юга. Так вот, этот Ричард, которого прозвали Красная Рука, сговорился с тогдашним старым Нокуинноком — а Нокуинноки жили здесь издавна — и посватался к его единственной дочке, которой должны были достаться замок и земли. Девица очень противилась (те, кто рассказывал мне об этом, называли ее Сибиллой Нокуиннок), очень ей не хотелось выходить за него, потому что она чересчур близко сдружилась со своим двоюродным братом, которого ее отец терпеть не мог. Так и вышло, что, пробыв замужем за сэром Ричардом всего четыре месяца, — а выйти-то ей все-таки пришлось, — она, хочешь не хочешь, подарила ему отличного мальчугана. Поднялся такой шум, что небу жарко стало. «Сжечь ее! Зарезать!» — кричали все. Однако все обошлось, и ребенка отослали на воспитание куда-то в горы, и вырос он великолепным парнем, как многие, кто является на свет без дозволения. А сэр Ричард Красная Рука потом имел своего собственного отпрыска, и все было тихо-мирно, пока он не уснул в земле. И тогда спустился с гор Малколм Мистикот (сэр Артур говорит, что его правильнее было бы называть Misbegot[366], но так уж его называли те, от кого я слыхал эту стародавнюю повесть). Сошел, значит, с гор этот сын любви Мистикот, а с ним — отряд длинноногих горцев, готовых на всякое темное дело, и объявил он, что замок и земли принадлежат ему, как старшему сыну матери, и выгнал Уордоров из насиженного гнезда. Была драка, пролилась кровь, потому что часть соседей поддержала одну сторону, а часть — другую. Но Малколм в конце концов одержал верх, и захватил замок Нокуиннок, и укрепил его, и построил ту большую башню, которую по сей день зовут башней Мистикота.

— Мой допрый друг, старый мейстер Эдис Охилтрис, — прервал его немец, — все это похоже на длинные истории про баронов с родословной в шестнадцать колен, которые рассказывают у меня на родине. Но я предпочел бы услишать про золото и серебро!

— А вот, видите ли, — продолжал нищий, — этому Малколму сильно помогал его дядя, брат отца, который был настоятелем монастыря святой Руфи. И они вдвоем собрали большое богатство, чтобы обеспечить дальнейших наследников нокуиннокских земель. Говорят, что монахи в те дни знали способ множить металлы. Правда это или нет, но они были очень богаты. Наконец дошло до того, что молодой Уордор, сын Красной Руки, вызвал Мистикота биться с ним на арене. Только это была не арена, а просто огороженное место, где они должны были сражаться, как боевые петухи. Мистикот был побежден, и жизнь его была в руках брата, но тот не захотел предать его смерти, потому что кровь Нокуиннока текла в жилах обоих. После этого Малколма заставили постричься в монахи, и он скоро умер в здешнем монастыре — от досады и злобы. Никто так и не узнал, где его дядя-настоятель схоронил его и что сделал с его золотом и серебром, потому что он опирался на права святой церкви и никому не давал отчета. Но по нашей округе ходит пророчество, что, когда найдут могилу Мистикота, поместье Нокуиннока будет «отдано и взято».