(На)следственные мероприятия - Вероника Иванова

– Ты прекрасно знаешь, чего я хочу.

– Так заяви об этом всему остальному миру!

– Не понимаю.

– Ну нацепишь ты на себя этот чайник… И что дальше? Будете плюхать и пыхать друг напротив друга полчаса, подубасите немного, разойдетесь… Кто лакировку кому поцарапает больше, тот и выиграл?

Э… Примерно так все и есть. Но зачем же специально опошлять?

– Таковы правила.

– Забудь о них.

– Я не…

– Установи свои. Для себя.

– Тебе легко говорить! А сам-то пробовал?

Морган грустно улыбнулся:

– Я вообще живу иначе. Как шарик для пинг-понга: ищу, от какой поверхности оттолкнуться, чтобы попасть в нужное место. У тебя другой путь.

Тоже мне, философ-самоучка! Хотя… Я бы, пожалуй, посмотрел, кто окажется сильнее в диспутах о путях и смыслах, мой напарник или просветленный даос.

– Ты всегда бросал вызов миру, ведь так? Почему же теперь уходишь в защиту, когда нужно атаковать яростнее прежнего?

– Тебя послушать, так ты больше всех заинтересован в том, чтобы свести меня с принцессой… С чего бы вдруг?

Ага, глаза все-таки отвел! Значит, есть что-то, есть у капитана Кейна в рукаве. Да-да, в этом обтрепанном и замусоленном рукаве!

– Я угадал?

– Да.

Получив ответ без паузы и прочих обычных уклонений, я даже опешил. И не сразу переспросил:

– И почему тебе это так важно?

– Ты правда хочешь сейчас же узнать причину? Тогда у тебя не останется повода возвращаться с поля боя со щитом, а не на щите.

А ведь он прав. Предвкушение раскрытия тайн куда как заманчивее, чем разгадки секретов, да еще полученные без малейшей борьбы. Ну ничего! Вот когда я вернусь…

– Думаешь, я могу победить?

– Задай этот вопрос себе.

– Внук? Ты готов? – поинтересовался Тору-сама, появляясь в дверях.

Действительно готов. Как ни странно.

Морган Кейн

– Чашку чая? – спросил господин Ишикава.

– Лучше пива, – ответил я, отворачиваясь от окна, за которым на приличном отдалении два наших бравых бойца собирались скрестить свои шпа…

Не, ну дети какие-то, право слово! Палочками будут друг друга тыкать. Вот если бы взяли в руки нормальное оружие, чтобы звон, искры, кровь струями, отрубленные конечности… М-да, настроение какое-то убийственное. А все почему? Потому что амеба по имени Амано вдруг решила свои ложноножки, вечно топорщащиеся в разные стороны, втянуть. Намертво.

Понимаю, что он не верит в свои силы, сравнивая себя с Катсу. Но разве это повод для того, чтобы поднять лапки вверх и сдаться? Особенно когда от твоего успеха зависит будущее кучи других людей? Насколько же мы, оказывается, разные! Вот мне для себя ничего не надо. Обойдусь. Налегке оно даже как-то приятнее, и уж тем более привычнее. Но, когда мне говорят: парень, если не выложишься по полной, всем будет плохо, я даже не задумываюсь о том, сколько придется приложить сил. Ведь кому-то действительно может стать плохо, если смухлюю, схалявлю и прочее. Кому-то. И неважно, что у этого «кого-то» зачастую не находится для меня ни лица, ни имени: мне достаточно знать, что он существует. Где-то. А главное, может вдруг перестать существовать.

– Подойдет? – Моей руки коснулась чудно прохладная, запотевшая бутылка.

– Вполне.

Дедуля, успевший за время моих раздумий заварить чай, поднес к губам фарфоровый цветок, сделал крохотный глоток и счастливо сощурился, превращая свои и без того не слишком большие глаза в узенькие щелки.

– Волнуетесь за исход поединка?

Если бы! Исход сам по себе ничего не меняет и не решает. А вот какие выводы сделает Амано и как воплотит их в жизнь, это вопрос.

– Или больше – за своего напарника?

За напарника я как раз не волнуюсь, потому что с достаточной степенью достоверности представляю, на что он способен. А вот за друга… Даже очень. Ведь в какой-то мере то, что сейчас происходит, самая настоящая проверка дружбы. И, наверное, я должен был сказать больше или доходчивее, чтобы он понял…

– Впервые я увидел своего внука всего несколько дней назад. Нет, до этого момента я, конечно, следил за его жизнью. Издалека. Все его успехи и неудачи становились известны мне, что называется, в реальном времени. Но я представлял себе его несколько иначе. Совсем не таким, каким увидел, когда приехал.

Интересно, а каким меня можно было бы представить по результатам наблюдений? Думаю, пазл получился бы весьма кривенький и уродливый.

– Мне все эти годы казалось, что я хорошо знаю Амано. Что могу предугадать его поступки, реакции, ощущения. Но человек, лицом к лицу с которым я оказался…

– Вас удивил.

– И весьма! – согласился дед. – Он оказался… живым.

– Ну не восковую же куклу вы планировали найти здесь?

Он усмехнулся:

– Хорошее сравнение! Только скорее фарфоровую. Из тех, что одевают в нарядные платья и рассаживают на самые почетные места, чтобы любоваться, смахивать пыль, время от времени передвигать и не бояться, что кукла вдруг проявит характер.

Забавно же дедушка думал о собственном внуке! Наверное, имел основания. В конце концов, я ничего не знаю о том Амано, что был до меня. Зато о теперешнем…

– Я увидел перед собой человека. Нелогичного, вспыльчивого, непоследовательного, дерзкого, уверенного в себе, несмотря ни на какие разумные доводы.

Не самая блестящая характеристика. Вроде бы. Но и слепому стало бы ясно: господин Ишикава доволен, как кот, добравшийся до ведра со сливками.

– То, что я увидел, разительно отличалось от всех прошлых сведений. От информации годичной давности например.

О, кажется, разговор приобретает нежелательный наклон…

– Неизменным можно сохраняться только в пустоте, а человек должен находиться среди людей, чтобы оставаться человеком. Хотим мы того или нет, окружение формует нас под себя. Не всегда получается хорошо и красиво, надо признать, а в случае с моим внуком…

– У гончара рука дрогнула?

Господин Ишикава улыбнулся:

– Вот чего не было, того не было. Я бы даже сказал, что мастер, приложивший свой труд к Амано, знал, что хочет получить на выходе.

– Неужели?

– Или просто действовал по наитию. Не имеет значения. Теперь уже не имеет.

Вы слишком хорошего мнения обо мне, Тору-сама. А я вот до сих пор нахожусь в неведении относительно того, что натворил. Оно, творение это самое, сейчас наверняка самостоятельно глупостями занимается. С огромным успехом.

– Пожалуй, впервые вижу такую быструю и тем не менее восхитительно тонкую работу.

Да какую работу? Он что, обвиняет меня в манипуляциях своим внуком? Выходит, да. Но я же ни капли…

Нет, себе врать не буду. Иногда поддавался соблазну. Но только для того, чтобы немного облегчить жизнь окружающим! И чуть-чуть – себе. А едва понял, к чему мои «опыты» могут привести, остановился. Ну да, вот просто взял и встал как вкопанный. Не должен Амано меняться! Не позволю. Никому.

– Что, если он не хотел меняться? И тот, кто… Совершил насилие над его личностью?

Господин Ишикава задумался. Может, показательно, может, по-настоящему. А потом признал:

– Это надо спрашивать у самого измененного.

Ага. Справедливо. Только рисковать не хочется.

– Но если он уже стал человеком… Он поймет. Не меняются ведь только куклы.

Его бы слова да богу в уши! Неважно какому. Например тому, что сейчас следит за поединком великовозрастных мальчишек.

Почему из нас двоих я всегда вынужден быть старшим? Возраст обязывает? Ничуть. Значит, есть что-то другое. Необходимость трезво и скучно смотреть на некоторые вещи например. Азарт, романтика, рыцарские порывы души – это прекрасно. Просто замечательно. Но, если все люди в мире вдруг станут рыцарями на белых конях, героями без страха и упрека…

Не будет мира. Вернее, у этого мира не будет будущего. Герою для подвигов нужно что? Вызов. И желательно, воплощенный во вполне материальном противнике. Трудно бороться с символами и образами. Почти невозможно. А если враг – вот он, гнусный, мерзкий, небритый, задевающий тебя плечом, когда проходит мимо, – совсем другое дело! Одна только беда во всем этом есть: со злодеями приходится, в конце концов, сражаться их же методами. Или, по крайней мере, отдавать себе отчет, что в итоге ты сам будешь выглядеть ничуть не лучше человека, совершившего преступление. В своих собственных глазах прежде всего.

Он победит. Амано. Потому что видел обе стороны силы. Но главное, чтобы он победил, зная, что именно делает и зачем.

– Уже закончили? – спросил дедуля у Катсу, вошедшего на кухню.

– Думаю, да, – сказал тот, рассматривая снятый нагрудник.

По сыромятной коже змеились царапины, прочерченные чем-то не слишком острым, но приложенным с явным старанием и усилием.

Я понятия не имел, что все это означает, но, судя по взаимному молчанию двух людей, намного лучше меня разбирающихся в традициях и условностях, поединок и правда был окончен. Вот только в чью пользу он завершился?