Мама, я люблю дракона (сборник) - Юлий Буркин

На ужине мы принялись колотить тарелками по столам, скандируя: «Зо-но-ва, Зо-но-ва!» И моментально получили добрый «урок демократии»: группа солдат, орудуя, как и вчера, дубинками и прикладами, загнала нас назад в спальню.

Если вчера, во время «пресс-конференции» с Зоновым многие склонились в его сторону, сегодня, пережив новые унижения и побои, все окончательно согласились с Борисом Яковлевичем. Согласились с его яростью и желчью.

Он все-таки появился. Он появился только на следующее утро с дипломатом в руке.

– Все, – сказал он, – отправляетесь домой.

Тем, что именно эту фразу он произнес первой, он спас себя от десятка желающих прикончить его тут же, не сходя с места. Услышав эти слова, майор Юра вновь взял командование в свои руки и объявил построение. Как ни странно и теперь его послушались, видно, понимая: в последний раз.

– Значит, так, – сказал Зонов, похаживая перед строем, – еле сумел убедить Академию, что эксперимент успешно завершен задолго до планируемого срока. Но, сами понимаете, пока все согласовывались МВД и ФСБ, пока оттуда дали кодограммы нашим доблестным защитникам… Короче говоря, вас освобождают. Но, как я уже сказал, только потому, что налицо уже готовый результат. И сейчас каждый из вас, точнее те, кто не потерял здесь времени зря, напишут мне письменные заявления о том, что они здесь изобрели или открыли. Напишете, будете свободны, не напишите – не будете. Ясно?

Мы молчали.

– Что, еще посидеть хотите?

Мы молчали. Тишина длилась долго и становилась тягостной.

– Поймите меня правильно, – снова прервал ее Зонов. – Через два дня сюда прибудет правительственная комиссия. Чем я перед ней отчитаюсь за истраченную сумму, немаленькую, надо заметить?

Юра почесал затылок и сказал:

– Не лежит у меня душа это заявление писать. Что же получится? Что вы не просто молодец, а вдвойне молодец – такие результаты в такой короткий срок. Я вот что думаю: подождем-ка мы здесь эту комиссию. Жили месяц, еще два дня поживем.

– Ладно, – сказал Зонов, – видно не провести мне вас. С самого начала предполагал, что кто-нибудь заупрямится, но, чтобы все, это для меня – сюрприз. Вот, – он достал из дипломата небольшую стопочку бланков и пустил их по рукам.

– «Под руководством…» – фыркнул Борис Яковлевич.

– Вы можете подать на меня заявление в прокуратуру, а можете заполнить эту бумагу и отправить ее в институт, адрес на обороте, – сказал Зонов, – поступайте, как вам подскажет совесть. Я прошу только взять этот бланк, сохранить его и не рвать так демонстративно, как это делает сейчас Борис Яковлевич Рипкин, которому, кстати, и пожелай он, нечего туда вписать. Всё. А с комиссией я уж как-нибудь сам разберусь. Идите, собирайтесь.

… С сумками и портфелями в руках мы гурьбой валили через КПП. Вел нас Зонов с двумя солдатиками. Сначала я думал, они его от нас охраняют, но потом мне стало казаться, что наоборот: его-то они как раз и конвоируют.

Старик-сторож, пропуская нас, сердобольно сипел:

– Счастливенько доехать, дураки. Эх, дома-то вам, небось, трудно будет. Вертайтесь, давайте. Мы зла не помним. У нас-то тут с вами, как с людями…

– Дураки, свобода! – звонко прокричал на выходе Сан-Саныч.

А часовые так и продолжали расхаживать по периметру.

– Они что, и пустой барак охранять будут? – спросил я Зонова.

– Зависит от вас. Или месяца через три все здесь снесут, или я приведу сюда новую партию гениальных неудачников.

– А эти зачем? – кивнул я на его «сопровождающих».

– Всякая деспотия рано или поздно оборачивается против своих же создателей, – не без горечи усмехнулся Зонов. – Вас-то им отпустить приказано, а меня на всякий случай, наоборот, арестовать. До прибытия комиссии и окончания разбирательства.

– И когда оно закончится?

– Когда вы пришлете мне свои подтверждения.

– А вы уверены, что пришлем?

– Поживем, увидим.

– Рискованный вы человек, Зонов, рискованный, – встрял Жора и злорадно мне подмигнул.

Я внимательно посмотрел на воинов. Очень они были молодые и очень сердитые. Мы протопали через пустырь, вышли к лесу и двинулись по узенькой тропке, которая привела нас в конце концов к автостраде. Верный себе Жора продекламировал анекдот: «Штирлиц шел по лесу и увидел – голубые ели. Пригляделся – голубые еще и пили.»

«Вот и все, – подумалось мне, – кончилась моя командировочка».

– Вот и все, – словно прочел мои мысли Зонов. – Отсюда до вокзала ходит маршрутный автобус. Остановка, правда, далеко, но автобус всегда пустой, если помашете, возьмет. Всего доброго.

Он повернулся и двинулся назад к лесу, но остановился и оглянулся, услышав визг покрышек об асфальт. Это тормознула прямо перед нами желтая «Волга» – такси, примчавшееся со стороны вокзала. Тоненькая, изумительно красивая девушка, хлопнув дверью, легко побежала к нам.

Элька?!

– Элька! – крикнул я, и она тигренком прыгнула на меня, повисла, обхватив мою шею, – «Славка-Сливка – обезьяна…»

И мы стояли так, замерев, наверное, лет двести.

– Как ты меня нашла?

– Я не знаю. Я как будто вспомнила. Я сидела позавчера в библиотеке и как всегда про себя с тобой разговаривала. Потом задремала, а потом вдруг вспомнила, что ли. И где ты, и что с тобой… Я сразу на вокзал и сюда. Господи, да на кого ж ты похож, как ты похудел!.. А это – Зонов?

Он вздрогнул и окончательно обернулся, вскинув удивленно брови. Воины жадно разглядывали Эльку и, кажется, даже немного оттаяли.

– Эй, Костя! – крикнул я бородачу в джинсах с рюкзаком за спиной. – Слышишь? Была обратная связь! Была телепатия!

Но он, оказывается, уже и сам расслышал Элькины слова и обо всем догадался. Два бородача обнялись, по-братски стуча друг-друга ладонями по спинам. Потом Костя полез во внутренний карман куртки и окликнул все еще глядевшего на нас Зонова:

– Подождите, Григорий Ефимович, я сейчас…

Он достал из записной книжки сложенный вчетверо бланк, сел по-турецки прямо на холодную, чуть припорошенную снегом, землю и принялся, развернув, торопливо заполнять его. А Костин «брат-близнец» сперва нахмурился, потом пожал плечами, а потом плюнул, махнул рукой и полез в рюкзак.

– Эх, лирики, лирики, – осуждающе произнес Жора. – И изобретение-то у них какое-то лирическое.

А я подумал: «Завтра все, что здесь пережито, покажется забавным приключением. А прибор, мой гениальный прибор будет красоваться на столе у шефа, ребята будут хлопать меня по плечам, радуясь за меня и завидуя мне, и шеф скажет: «Ну, добре, добре…» Его назовут моим именем, и, наверное, я повезу его на какую-нибудь заграничную выставку. Пойдут контракты, договора… Куда я положил этот бланк?