Геном - Мэтт Ридли

Дети с синдромом Дауна чаще рождаются у старею­щих матерей. Вероятность рождения ребенка с синдро­мом Дауна возрастает экспоненциально с каждым годом возраста матери от 1 на 2 300 новорожденных в возрасте 20 лет до 1 на 100 в возрасте 40 лет. Из-за высокой часто­ты встречаемости этот синдром стал одной из первых це­лей пренатальной генетической диагностики, а эмбрионы с лишней хромосомой 21 — первыми ее жертвами. Во многих странах амниоцентез на наличие лишней копии хромосо­мы 21 предлагается, в некоторых — в довольно навязчивой форме, всем беременным женщинам в возрасте старше 35 лет. Если дефект обнаруживается, женщину убеждают сде­лать аборт. Медперсонал часто прибегает к обману или за­пугиванию женщины, действуя так из лучших побуждений. Действительно, несмотря на добродушие детей с синдро­мом Дауна, большинство людей предпочли бы не иметь их.

Амниоцентез — анализ клеток в околоплодной жидкости, который проводится на ранних сроках беременности.

Если вы придерживаетесь того же мнения, то для вас это пример человечной медицины, чудесным образом и с наи­меньшими потерями предупреждающей появление на свет неприспособленного для жизни ребенка. Но это же собы­тие можно рассматривать как поощряемое правительством убийство человеческого существа под предлогом борьбы за здоровье и чистоту человеческой расы. Как бы мы ни от­носились к этому вопросу, следует признать, что пренаталь- ная диагностика является реализацией на практике идей евгеники через полстолетия после того, как нацистские вожди Германии гротескно дискредитировали евгенику как античеловеческое направление науки.

Эта глава посвящается темной стороне генетики, пар­шивой овце великой семьи генетиков — убийствам, стери­лизации и принудительным абортам, исполняемым во имя генетической чистоты человечества.

Отцом евгеники был Фрэнсис Гальтон (Francis Galton). Гальтон во многих своих чертах был антиподом Дарвина, хотя считал себя рьяным сторонником и продолжателем идей дарвинизма. Если Дарвина отличали глубокие знания

методологии, спокойствие, скромность и сговорчивость, то Гальтон был интеллектуальным дилетантом, психически и сексуально неуравновешенным человеком и по натуре своей шоуменом. И все же он был блистательной и харизма­тической личностью. Он исследовал Южную Африку, изу­чал близнецов, увлекался статистикой и мечтал об Утопии. Сегодня он не менее знаменит, чем воспетый им Дарвин, и эту известность нельзя свести лишь к дурной славе. Всегда существовала угроза превращения дарвинизма в политиче­ское мировоззрение. Гальтон стал одним из тех, кто претво­рил эту угрозу в жизнь.

Философ Герберт Спенсер (Herbert Spencer) также с воодушевлением воспринял идею естественного отбора наиболее приспособленных форм жизни и использовал эти представления для обоснования основных положений теории невмешательства правительства в экономическое развитие страны и для оправдания индивидуализма в вик­торианском обществе. Свою теорию Спенсер назвал соци­альным дарвинизмом. Представления Гальтона были гораз­до прозаичнее. Если по теории Дарвина виды изменяются в результате систематического селективного отбора, точно так же, как породы домашних животных, следовательно, человеческую расу тоже можно улучшить в результате тща­тельной селекции. Собственно Гальтон апеллировал даже не к дарвинизму, а к гораздо более древней практике селек­ции домашних животных и растений. Он взывал: «Дайте нам возможность улучшить стадо нашего собственного вида так же, как мы проделали это со многими другими ви­дами. Пусть человечество продолжается от своих лучших, а не худших представителей». В 1885 году для селекции чело­века Гальтон предложил новый термин — «евгеника».

Но кто эти «мы», о которых говорили Спенсер и Галь­тон? В свете спенсеровского индивидуализма под «мы» подразумевался практически каждый из нас. Евгеника по Спенсеру предполагала осознанное стремление каждого индивидуума подобрать себе пару с крепким здоровьем и светлым умом. От обычного выбора себе мужа или жены евгеника Спенсера отличалась большей ответственно­стью индивидуумов перед обществом. В представлениях Гальтона под «мы» понималось нечто более коллективное. Первым и наиболее убежденным последователем Гальтона был Карл Пирсон (Karl Pearson) — радикальный социалист- утопист и блистательный математик. Очарованный и на­пуганный стремительно растущей экономической мощью Германии, Пирсон придал евгенике черты ура-патриотиз­ма. Селекции должны подвергаться не индивидуумы, а це­лые нации. По Пирсону, только за счет селекции граждан Англия сможет удержаться в лидерах европейской эконо­мики. Ответственность за подбор семей должно взять на себя правительство. Евгеника Гальтона и Пирсона — это уже даже не политизированная наука, это наукоподобная политическая доктрина.

К 1900 году идеи евгеники овладели массами. Имя Евгений стало чрезвычайно популярным, а планирование семьи и научный подбор семейных пар стали темой обсуж­дения широкой общественности. По всей Великобритании организовывались евгенические кружки и собрания. Пирсон писал Гальтону в 1907 году: «Мне довелось слышать фразу, произнесенную представительной матроной из сред­него класса относительно слабых детей: «А, видимо это был не евгенический брак». Плохие физические данные при­зывников на бурскую войну породили столько же дебатов о необходимости научного планирования семей, сколько о необходимости улучшения условий жизни граждан.

Похожие процессы в обществе происходили и в Германии, где гремучая смесь героической философии Ницше в сочетании с доктриной о биологической предна­значенности Эрнста Геккеля породили теорию взаимосвязи между биологическим, экономическим и социальным про­грессом. Тоталитаризм власти в Германии способствовал еще большему вовлечению биологии в националистиче­ские доктрины, чем это было в Англии. Но какое-то время евгеника оставалась только идеологией, не превращаясь в практику (Hawkins М. 1997. Social Darwinism in European and American thought. Cambridge University Press, Cambridge).

Начало было мирным и благодушным. Но очень скоро от призывов к спариванию лучших представителей обще­ства сторонники евгеники сместили акцент на запрещение продлевать род тем, чьи гены, по их мнению, несут вред человечеству. К таковым были отнесены в первую очередь асоциальные личности: алкоголики, эпилептики, уголов­ники и люди с психическими отклонениями. Наибольшего развития эти идеи получили в США. В 1904 году Чарльз Давенпорт (Charles Davenport), восхищенный Гальтоном и Пирсоном, убеждает Эндрю Карнеги (Andrew Carnegie) основать для него лабораторию Колд-Спринг-Харбор (Cold Spring Harbor Laboratory) для изучения вопросов евгеники. С самого начала Давенпорт нацеливает свою работу глав­ным образом на предупреждение появления на свет «гене­тически вредных» детей, а не на пропаганду «генетически полезных» браков. Он говорил, что теперь, когда менде­лизм доказал партикулярную природу наследственности, следует пересмотреть старую национальную идею плавиль­ного горна Америки. Научные взгляды Давенпорта были примитивными, если не сказать больше. Например, он по­лагал, что страсть к морю у моряков объясняется наличием у них гена талассофилии (любви к морю). Но Давенпорт, безусловно, был талантливым и влиятельным политиком. Воспользовавшись широкой популярностью недавно издан­ной книги Генри Годдарда (Henry Goddard) о, скорее всего, вымышленной семье Калликаксов (Kallikaks), в которой ум­ственная неполноценность передавалась по наследству из поколения в поколение, Давенпорт и его сторонники убе­дили правительство в том, что нация находится на грани ге­нетической деградации. Теодор Рузвельт писал: «Однажды мы поймем, что наша главная обязанность и неотвратимый долг состоят в том, чтобы порядочные граждане правиль­ного типа оставили после себя тех, кто унаследует их до­брую кровь». Граждан «неправильного типа» просьба не беспокоиться (Kevles D. 1985. In the name of eugenics. Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts).

Американский энтузиазм относительно евгеники под- питывался сильными антииммигрантскими настроениями в обществе. Во времена стремительного наплыва имми­грантов из Восточной и Южной Европы не трудно было впасть в паранойю относительно угрозы размытия «хоро­шего» англо-саксонского ядра американской нации. Идеи евгеники предоставляли удобное прикрытие расистским убеждениям тех, кто хотел ограничить поток иммигран­тов. Ограничительный иммиграционный акт 1924 года был прямым результатом кампании, проведенной сторонника­ми евгеники. На протяжении 20 лет на основе этого акта миллионам иммигрантов из Европы было отказано в праве начать новую, более счастливую жизнь в США из-за того, что чиновники посчитали их «генетически неперспектив­ными». Акт просуществовал в качестве закона еще 40 лет без каких-либо изменений.