Геном - Мэтт Ридли

Давайте рассмотрим два примера проявления евгеники в наши дни. В США существует Комитет предупреждения генетических заболеваний евреев (the Committee for the Prevention of Jewish Genetic Disease), в функции которого входит контроль за результатами генетических анализов у школьников. Комитет может рекомендовать молодоженам

не вступать в брак, если у обоих партнеров в геноме есть одинаковые дефектные гены. Хотя на молодых оказыва­ется давление со стороны общества, и эта практика часто критиковалась как проявление евгеники, люди вольны не прислушаться к рекомендациям комитета и принять соб­ственное решение. Никаких принудительных мер со сторо­ны комитета не предполагается.

В качестве другого примера возьмем Китай, где продол­жают действовать законы о принудительных абортах и сте­рилизации по решению врачей. Министр здравоохранения Чен Мингджанг (Chen Mingzhang) недавно пенял на то, что слишком много проблемных детей рождаются «у этнических меньшинств в приграничных и в бедных районах». Законы о материнстве и защите здоровья новорожденных, принятые в 1994 году, предполагают проведение обязательного гене­тического тестирования в родильных домах с предоставле­нием права докторам, а не самим роженицам, принимать решение о целесообразности аборта. Примечательно, что почти 90% китайских генетиков считают подобные зако­ны справедливыми, тогда как подобное мнение разделяют только 5% генетиков в США. Что касается абортов, то 85% ученых в США считают, что решение должна принимать только сама женщина. В Китае такого мнения придержива­ются лишь 44% ученых. Ксин Мао (Xin Мао), проводивший данный опрос в Китае, прокомментировал эти цифры прак­тически словами Карла Пирсона: «Китайская культура силь­но отличается от западной культуры. Во главу угла ставятся интересы общества, а не индивидуумов» (Morton N. 1998. Hippocratic or hypocritic: birthpangs of an ethical code. Nature Genetics 18:18; Coghlan A. 1998. Perfect people's republic. New Scientist, 24 October 1998, p. 24).

Многие современные публицисты приводят евгенику в ка­честве примера того, какой вред могут нанести бесконтроль­ные исследования, особенно в области генетики. На мой взгляд, евгеника является примером того, какой вред могут нанести бесконтрольные государственные чиновники.

Хромосома 22 Свобода выбора 

За несколько месяцев до начала нового тысячелетия, когда я уже заканчивал эту книгу, пришло радостное изве­стие. В центре Сангера (Sanger Center), который находится около Кембриджа, — ведущей лаборатории проекта «Геном человека» — полностью была расшифрована хромосома 22. Все 15,5 млн «слов» (или около того, реальная длина хро­мосомы меняется от человека к человеку в зависимости от числа повторов минисателлитов) 22-й главы генома челове­ка были определены и переведены в текст длиной в 47 млн знаков, представленных четырьмя латинскими буквами — А, С, G и Т.

На конце длинного плеча хромосомы 22 лежит огром­ный и сложно устроенный ген чрезвычайной важности, на­званный HFW. Ген представлен четырнадцатью экзонами, которые в сумме составляют строку в б ООО знаков. Текст подвергается существенному редактированию после транс­ляции в результате сложного процесса сплайсинга РНК. В результате образуется сложный белок, который синте­зируется в строго определенной области предлобной доли головного мозга. Значение белка, если обобщить и не вда­ваться в детали, состоит в том, чтобы наделить нас свобо­дой выбора. Без белка HFW мы бы превратились в безволь­ные растения.

Предыдущий абзац был научной фантастикой. На хромо­соме 22 нет никакого гена HFW, как, впрочем, и на других хромосомах. После 22 глав описания научных фактов мне захотелось поразвлечься и дать волю фантазии.

Но что мы подразумеваем под словом «я»? Кто этот «я», который решил добавить в книгу немножко отсебятины, следуя сиюминутному порыву? Человек — это биологиче­ское существо, собранное воедино генами. Гены определи­ли форму моего тела, количество пальцев на руке и число зубов во рту. Гены предопределили мою способность к ино­странным языкам и половину моих интеллектуальных спо­собностей. Когда я запоминаю что-то, за этим тоже стоит ген CREB, запускающий каскад реакций сохранения инфор­мации в мозгу. Гены создали мой мозг и делегировали ему ряд функций по управлению организмом в ответ на стимулы из окружающей среды. Гены также снабдили меня чувством свободы выбора и принятия таких решений, которые я по­считаю правильными. Нет никаких явных ограничений, которые не позволили бы мне сделать то, что я захочу, или запрещали бы что-то. Я могу сесть в машину и прямо сейчас поехать в Эдинбург просто потому, что я этого хочу, или до­бавить в книгу еще пару абзацев своих фантазий. Я свобод­ный элемент Вселенной, наделенный свободой выбора.

Откуда проистекает эта свобода выбора? Источником ее не могут быть гены, иначе это была бы не свобода, а дик­татура. Многие ученые полагают, что свобода выбора яв­ляется продуктом общественных отношений и культуры. В таком случае свобода выбора относится к той части наше­го бытия, на которую не распространяется влияние генов. Вырвавшись из тирании генетического детерминизма, мы завоевываем приз — свободу выбора.

Большинство социобиологов разделились на два лагеря: одни верят в генетический детерминизм поведенческих ре­акций человека, другие верят в свободу воли. Интересно, что те же люди, которые отрицают генетический детерми­низм, легко соглашаются на детерминизм другого типа — влияние семьи и общества. Кажется странным, что ученые, защищающие человеческое достоинство от тирании генов, находят не обидным для себя тиранию общества и окружа­ющей среды. Однажды я был раскритикован в печати за высказывание (которого не делал) о том, что поведение человека полностью определяется генами. Мой оппонент привел пример влияния на характер социальных факто­ров: известно, что люди, жестоко обращающиеся с детьми, обычно сами подвергались насилию в детстве, из чего было сделано заключение, что именно насилие в детстве превра­щает людей в семейных тиранов, и гены здесь ни при чем. Автор был возмущен идеей, что наше поведение может кон­тролироваться какими-то бездушными генами. Ему даже не пришло в голову, что он приводит пример ничуть не менее бессердечного детерминизма и предвзятого отношения, в соответствии с которым люди, страдавшие в детстве, обя­зательно должны стать жестокими семейными тиранами. Чем социальный детерминизм лучше генетического?

Совершенно не верно представлять генетическую на­следственность как фатализм и противопоставлять ей влия­ние окружающей среды на человека как источник свободы. Наиболее существенное влияние на характер оказывают события в утробе, на которые мы не можем никак реагиро­вать или которыми мы не можем управлять. В то же время, как уже говорилось в главе 6, многие гены интеллекта опре­деляют не способности, а интерес. Владельцев этих генов отличает желание учиться. Но этого же от своих учеников может добиться талантливый учитель. Природа гораздо бо­лее гибка, чем доктрины, выстраиваемые учеными.

Олдос Хаксли (Aldous Huxley) в своей книге «Бравый но­вый мир» (Brave new word), написаннойв 1920-е годы, годы раз­гула евгеники, изображает ужасающий мир людей, одетых в униформу и лишенных всякой индивидуальности. Каждый человек кротко и с готовностью занимает свою ячейку в жестко разграниченном на касты обществе, послушно вы­полняет предначертанные задачи и радуется предписанному досугу. Вся эта дистопия была сотворена работающими рука об руку тоталитарной властью и продвинутыми учеными.

Читая книгу, вдруг начинаешь осознавать, что евгени­ки в ней как раз и нет. Касты общества не были выведены генетически. По автору, разделение людей на касты дости­галось сначала изменением химического состава среды в реакторе, представляющем собой искусственную матку, за­тем промыванием мозгов и развитием условных рефлексов по Павлову и применением транквилизаторов. Другими словами, для создания дистопии автор устранил природу и полностью заменил ее социумом с изощренными мето­дами воспитания. Это был кошмар социальный, а не ге­нетический. Судьба каждого человека предопределялась обществом, а не генами. Олдос Хаксли талантливо показал все ужасы социального детерминизма. Трудно сказать, что было ужаснее — евгенические опыты по выведению чистой арийской расы в фашистской Германии или выведение со­ветского человека в СССР методами социального насилия. Оба экстремизма были одинаково ужасными.

К счастью, человечество удивительно устойчиво к лю­бому промыванию мозгов. Чем строже запреты, тем слаще запретный плод для человека. Генетически в человеке за­ложено скептическое отношение к власти, особенно в мо­лодости, что защищает наше врожденное естество от влия­ния государственной пропаганды и нравоучений педагогов так же, как и от семейной тирании жестоких родителей. Кстати, вернемся к рассмотренному выше примеру того, что семейные тираны вырастают из детей, подвергавших­ся насилию в детстве. Этот факт действительно имеет ме­сто, но что здесь является главенствующим — социальный фактор или наследование генов, обуславливающих жесто­кость? Последние исследования данного вопроса не оста­вили места социальному влиянию. Оказалось, что в семьях с приемными детьми или в тех случаях, когда жестокость исходит от отчима или мачехи, передача жестокости де­тям соответствует модели случайного распределения (Rich Harris J. 1998. The nurture assumption. Bloomsbury, London).