Буря на Волге - Алексей Салмин

— Ну вот, моя дорогая, мы опять вместе и все снова отвоевали, — сказал Стрижов, присаживаясь к столу,

— Что ж, совсем отвоевались? — спросила она.

— На Волге все закончили, теперь пойдут на Москву, а мы, как волгари, останемся на своих местах, начнем восстанавливать свое хозяйство. Вот и все. А ты, милая, боялась, что все пропадет безвозвратно. Нет, брат, если мы сами взялись за дело, то уж, будьте любезны, мы его доведем до конца, во что бы то ни стало... Все снова наше: и баржи, и дома, и пароходы, да и ты со мной. Расскажи-ка, как ты без меня здесь жила? Никакого красного комиссара еще не завела?

— И то собиралась, только подходящего не нашла, — так же отшутилась Маша, заполняя наливкой стаканы.

— Ну, со свиданьем, милая! За нашу победу и наше будущее счастье! — он опрокинул в рот стакан с какой-то жадностью и, придвинув его вновь к Маше, сказал:

— Налей-ка еще.

Выпив второй, Андрей Петрович начал закусывать, а Маша, облокотившись на стол и подперев пухлые щеки ладонями, пристальным взглядом следила за движениями мужа и все чаще улавливала в выражении его лица какую-то перемену... Ее разлюбезный Андрюша что-то от нее утаивал, не договаривал и о чем-то серьезно думал.

— Подлей-ка еще, — вдруг проговорил он, подвигая стакан.

Молча выпил и снова принялся за еду, все свое внимание уделял только подаваемым кушаньям, изредка вскидывая взгляд на сидевшую напротив Машу. В его взгляде Маша уже не видела того веселого былого огня.

— Да, закатывается красное солнышко, — со вздохом произнес он, глянув, как позолотились листья склонявшихся ветвей.

— Не вздыхай, оно завтра опять взойдет, такое же красное, — сказала Маша.

«Может для нас и не взойти...» — подумал Стрижов.

— Ты что, Андрюша, такой скучный? — ласково спросила Маша.

— Ничего не скучный, я просто устал, страшно устал, — вставая из-за стола, проговорил он.

— Вот беда какая. Отдохнешь. Пойдем — уложу, — обнимая мужа, сказала Марья Архиповна.

Проводив своих господ, Настя с Марфушей перемигнулись и покачали головами в сторону ушедших.

— Что-то наш барин того, заскучал, — прошептала Марфуша.

— Сейчас Маша развеселит, — улыбнулась Настя.

— Нет, в самом деле, Настюша, что-то, видимо, не все в порядке... — продолжала догадливая Марфуша.

— Да ладно тебе, что уж тут, известное дело — барин с дороги, устал, — сказала Настя, убирая со стола самовар.

Не усталость была причиной молчания Стрижова, а совсем другое. Подходя к Казани на собственном пароходе, он подслушал разговор между двумя полковниками — Степановым и Каппелем, и из этого разговора сделал для себя вывод. Он понял, что взятие Казани - это еще не победа, а лишь временный перевес сил. Конечно, в свои догадки он пе хотел посвящать Машу, а поэтому и разговор между ними как-то не вязался.

Утро следующего дня было тихое, ясное. Солнце широким огненным диском выплывало над городом и его зеленеющими садами, усыпанными бисером серебряной росы. А на площадях, улицах и в садах все еще лежали трупы красноармейцев и рабочих, павших в боях, защищая город от белогвардейских полчищ. У одной части жителей города эта жуткая картина вызывала в сердцах боль и страдания, другая же ликовала. С самого утра на улицы Казани высыпала разодетая в праздничные наряды толпа горожан, они приветствовали друг друга и поздравляли с праздником победы.

— Данила Дмитрич! Дорогой мой! Поздравляю с великим праздником! — кричал еще издали Иван Васильевич Пекин, догоняя купца Гусева на Воскресенской улице.

Расправив усы и бороды, они троекратно расцеловались, точно в светлое христово воскресение, и, взявшись под руки и весело беседуя, пошли вдоль улицы. Они равнодушно смотрели на трупы и, обходя их, поднимали повыше свои праздничные одежды. Все торопились к зданию городской управы.

— Видишь, Иван Васильевич, как хорошо стало, хоть люди-то пришли порядочные. А что было до этого! .. Кто управлял Казанью? Мальчишки да жиды.

— Вот здорово! Ты погляди, сколь накрошили наши молодчики,— повел рукой Гусев, показывая вокруг.

- А там вон, на лугах, около Казанки, рассказывал мой Анатолий, еще больше.

— Он у тебя дома?

— Где там, прибежал на минутку повидаться да опять в штаб. Знаешь, ответственность! Как ни говори, а офицерский чин дают не даром.

— Да, да, ответственность, — покачал головой Гусев.

— Они сделали великое дело, за все им Россия будет благодарна и не забудет родных сынов отечества.

Так, весело беседуя, они поравнялись с Белициной, шедшей также к городской управе.

— Катерина Матвеевна! Поздравляю тебя с великим днем победы! — крикнули оба, пожимая руку купчихи, и, подхватив ее под руки, пошли втроем.

— Ну как, Иван Васильич, чего слышно нового? — спросила Белицина, обращаясь к Пекину.

— А вот сейчас узнаем. Соберется новое правительство и все объяснит... Я думаю, теперь все дома снова отойдут нам, а с завтрашнего дня можно будет и к торговле приступить. Товаришки кое-какие уцелели, не все еще разграбили эти мошенники. А теперь надо поддержать новое правительство.

— Да уж, натерпелись порядком, — вздохнула Белицина.

— Ничего, Матвеевна, не тужи, красная звезда закатилась, теперь вздохнем посвободнее... — вставил Гусев.

— Верно говоришь, — согласился Пекин. — Потухла звезда и больше не вспыхнет никогда.

Около городской управы уже собрались толстосумы города. Выскочивший на крыльцо высокий поручик в белом кителе окинул улыбающимся взглядом толпу и весело крикнул:

— Господа! Новое правительство на месте! Просим занять присутственный зал!

— Вот мой сынок, — сказал Пекин, обращаясь к Белициной.

Она вскинула глаза на поручика, по увидела только ремни портупеи на его спине: он быстро скрылся за дверью.

Люди, давя друг друга, полезли в здание управы. Каждый старался пролезть вперед, чтоб быть на виду. За правительственным столом сидели полковник Степанов и два особоуполномоченных члена Самарской учредилки. На трибуну вскочил тот же поручик Пекин и громко объявил.

— Господа! По поручению нового правительства я должен объявить, власть, которую вы ждали с нетерпением в сердце, день и ночь, теперь установилась и окрепла как в Самарской, так и в Казанской губерниях. Больше скажу — вся Сибирь тоже в наших руках. Но и это еще не все. Мы вам вернули ваши дома, фабрики и заводы, мы вам вернули все банковые вклады. То, чем вы владели до прихода Советской власти, все будет снова в ваших руках. Но вы должны поддержать материальными средствами власть и наши доблестные войска, чтобы здесь, в Казани, накопить большие силы, пока не подоспеют наши дорогие союзники. И тогда с новыми силами и с новым вооружением мы двинемся на Москву!

Все громко начали рукоплескать. Когда умолкли, поручик продолжал:

— Я уверен, что к концу осени Москва будет в наших руках! Совсем и навсегда расправимся с большевиками!

Еще громче все зааплодировали, а в задних рядах кто-то крикнул «ура».

— Теперь вот что, господа! Разговаривать нам некогда, время военное. Все, кому дороги фабрики, заводы, кому дорога Россия, тех прошу подойти к столу и записать, кто сколько может пожертвовать на укрепление и вооружение нашей доблестной армии. Каждый должен понять и прикинуть: или потерять все и снова попасть в лапы большевиков, или помочь всеми силами и средствами, дабы навсегда покончить с большевиками.

- Господа! Я думаю, никто не поскупится для такого важного дела! — встав, громко заговорил купец Гусев. — Я со своей стороны жертвую пятьдесят тысяч золотом!

— Я тоже пятьдесят тысяч! — крикнул Пекин.

А за ними полезли подписываться и другие, в том числе и Белицина. Она, видимо, не хотела взять верх над Гусевым и Пекиным, подписалась только на сорок тысяч. Полезли к столу и Чикмарин, Апанаев, Хуснутдинов, Кудряшов, Романов и другие. Они вносили крупные суммы.

Пока в городской управе собирали пожертвования, казанские попы тоже не зевали. Город оглашался колокольным звоном. Все всех церквах служили благодарственные молебны, благодарили бога за помощь в одержанной победе. А под веселый перезвон колоколов в рабочих кварталах города старательно лазили всякого рода ищейки, таща за собой толпы вооруженных бандитов, вылавливали коммунистов и рабочих, выводили их и тут же на улице расстреливали.

Возвращаясь к своему дому, Белицина увидела, как тащили, подталкивая прикладами, в глухой переулок красноармейца. А там, за углом, раздалось несколько выстрелов. Подходя к своему дому, она увидела у самой калитки только что убитого красноармейца, лежащего в луже крови. Белицина громко начала стучать в калитку, косясь на убитого.

— Ты что это, оглох? — строго спросила она дворника, открывшего перед ней калитку.