Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кладбищенская подвода, как я понимаю, – заметил Хорнблауэр. Несмотря на весь ужас увиденного, он хотел показать Брауну, что тот не так умен и ловок, как думает.
– Да, сэр, – ответил Браун. – Они по-прежнему мрут тысячами.
Фримен заранее поручил расширить ахтерлюк и убрать трап, так что Хорнблауэра вместе с носилками спустили туда талями, пропущенными через грот-топенант-блок. На пугающие секунды носилки повисли над пирсом, и вот уже Хорнблауэр в своей каюте. Он лежал, не вслушиваясь в официальные прощания. Дорога его вымотала, но, когда наверху отдали швартовы, сердце невольно сжалось от радостного предвкушения. Юго-западный ветер был почти, но не совсем встречный; лежа на койке, Хорнблауэр ощущал каждый поворот, пока «Моллюск», чередуя короткие и длинные галсы, лавировал к выходу в открытое море. Боновое заграждение, на котором Хорнблауэру однажды пришлось стоять – теперь казалось, что это было в другой жизни, – убрали, ведь Пруссия теперь союзница Англии. Еще до темноты «Моллюск» вышел из Фришского залива и двинулся по Балтийскому морю. Хотя по-прежнему дул зюйд-вест и два кошмарных дня пришлось лавировать у Мальмё, прежде чем удачный порыв ветра позволил им выйти в Зунд, Хорнблауэр не позволял себе тревожиться. Швеция теперь надежный союзник Англии, и подле ее берегов оставаться безопасно. Перед Скаггеном он с помощью Брауна поднялся на палубу. Укутанный медвежьей шкурой, Хорнблауэр сидел на стуле и тайно улыбался тому, как нервничает Фримен, ведя свое суденышко под зорким взглядом коммодора. За Скаггеном их ждал морозный штормовой норд с норвежских нагорий, и они под тремя рифами понеслись к Англии. Потом на полдня пришлось лечь в дрейф, но затем ветер ослабел и стал западнее.
– Мы пойдем к Ширнессу, сэр, – доложил Фримен.
– Очень хорошо, – ответил Хорнблауэр, и по его уже немного окрепшему телу впервые пробежал легкий трепет волнения. Из всех портов Англии, куда мог войти «Моллюск», Ширнесс ближе всего к Смолбриджу. К Смолбриджу, где ждет Барбара и где маленький Ричард лепит куличики в саду. Хорнблауэр не видел их восемь месяцев. Восемь месяцев не видел Англии. Когда он сидел под медвежьей шкурой, глядя на серый песок и пологие зеленые холмы Эссекса, ему казалось, что это сон. По логике сна удачный порыв ветра пронес их весь последний отрезок пути и позволил Фримену, обогнув Гаррисон-пойнт, подойти к докам, где дымки лениво вились над крышами Блу-тауна. По той же логике адмирал – сэр Дэннис Клу, вице-адмирал красного флага, – узнав о прибытии Хорнблауэра, лично явился его встретить и пригласил переночевать у себя в доме.
Обед за длинным столом красного дерева был утомительным, а неотступное чувство, будто все происходит во сне, мешало сосредоточиться на словах адмирала, хотя они относились непосредственно к гостю. Клу деликатно восхвалял его подвиги в Балтийском море, рассказывал об отступлении Бонапарта и гадал, удастся ли союзникам к июлю вступить в Париж.
– Этот Браун, которого вам навязали, оказался скверным субъектом, – заметил Клу.
– Да, – ответил Хорнблауэр, не входя в подробности.
– Вернись вы месяца на два пораньше, могли бы его застать. Кости рассыпались всего несколько недель назад.
Хорнблауэр глянул вопросительно.
– Его вздернули и оставили болтаться, – пояснил адмирал. – Месяца два висел. Если бы его получше вымазали смолой, продержался бы дольше.
– Пока Хорнблауэр не вернул Швецию на нашу сторону, у нас был недостаток шведской смолы, – хохотнул кто-то из капитанов в дальнем конце стола.
Мир жесток, напомнил себе Хорнблауэр десятитысячный раз в жизни. Он по-прежнему так думал сизым промозглым утром, несмотря на доброту адмирала, одолжившего ему собственный катер. Река, заполненная торговыми суденышками, выглядела унылой и серой, и, хотя на лице Брауна читалось плохо скрываемое волнение, Хорнблауэру оно не передалось.
Все происходило так, будто каждое мгновение расписано и предопределено заранее. Был ярмарочный день, на улицах, которыми они шли к таверне «Корона», толпился народ. Пока Браун ходил нанимать почтовую коляску, Хорнблауэр сидел в кофейне и слушал оживленную болтовню фермеров. Потом копыта застучали по мостовой, и коляска, оставив позади город, покатила меж зимних полей к Смолбриджу.
Сторож, открывший ворота, при виде Хорнблауэра ошалело разинул рот, но еще больше было изумление Уиггинза, когда тот в ответ на громкий стук Брауна распахнул парадную дверь. Дворецкий не смог выговорить ни слова и даже не сразу посторонился, чтобы пропустить хозяина в дом. Из большого зала неслось пение, стены были украшены остролистом, ярко горели свечи. Очевидно, Барбара принимала крестьянских детей, которые пришли исполнить рождественские гимны и получить угощение.
– Весть бла-а-агая для всех для нас, – выводили дети.
Стремительные шаги – и вот уже руки Барбары обвили его шею, а губы коснулись его губ. А вот и маленький Ричард, большеглазый, серьезный, немного оробевший при виде незнакомого отца. Хорнблауэр подхватил сына на руки, и тот продолжил серьезно изучать отца с близкого расстояния.
– Весть благая для всех для нас, – сказала Барбара, держа его за локоть.
Хорнблауэр и его величество
Рассказ
– Имейте в виду, сэр Горацио, – сказал доктор Манифолд, – что я нахожу этот способ лечения его величества крайне неразумным.
– Вот как, доктор? – вежливо произнес Хорнблауэр.
– На последнем консилиуме лейб-медиков я оказался в меньшинстве, но позволю себе заметить, сэр Горацио, что пусть числа и против меня – да и перевес, не забывайте, был самый незначительный, – так вот, пусть числа и против меня, на моей стороне все самые выдающиеся достижения мировой медицинской науки.
– Естественно, – ответил капитан
