Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Времена меняются. На королевском штандарте не стало французских лилий – некоторое время назад их тихонько заменили ирландской арфой. А за последние шесть месяцев британский флот потерпел череду мелких поражений, каких не знал последние пятьдесят лет. Эта череда должна прерваться; теперь, когда Англия оценила силу американского флота, она удушит нарождающуюся военно-морскую мощь Соединенных Штатов безжалостной блокадой. Однако блокада каперам не помеха, как доказали девятнадцать лет войны с Францией. Пока удушение не закончено – а дело это небыстрое, – Англия должна мириться с потерями. И Хорнблауэра тревожило, как бы «Августа» не оказалась в числе этих потерь.
– Сигнальный мичман! – рявкнул он. – «„Августа“ – „Корморану“. Занять позицию в милю на ветре».
Пестрые флажки взлетели по фалу, «Корморан» ответил утвердительно. В такой позиции, то есть в миле на ветре, он будет между «Августой» и любым, кто вздумает ее атаковать.
«Августа» отошла от берега и двинулась на запад. Позади остались Семь Сестер и утесы Бичи-хед. Хорнблауэр глядел на короля и придворных. Жалкий седой старик мелкими шажками неуверенно передвигался по палубе, внимательно изучая все близорукими глазами. Хорнблауэр пришел к выводу, что доктор Манифолд не прав. Для больного рассудка свежий воздух и немудреные впечатления уж наверняка полезнее кровопусканий, слабительных и одиночного заключения в темноте.
Король, бродя по палубе, неожиданно вновь оказался напротив Хорнблауэра и вновь устремил на того рассеянный взгляд.
– Маленькая София любит море, – сказал король.
– Да, ваше величество.
Хорнблауэр знал, что София, умершая двадцать с лишним лет назад, была любимой дочерью короля. Слышал он и о счастливых днях, которые молодой король с семьей провел на морском побережье в Дорсете.
– Маленькая София! Где она сейчас? Только что была со мной.
– Ее королевское высочество отправилась в путешествие, сэр, – ответил дородный лорд; вдобавок к ордену Чертополоха у него был легкий шотландский акцент.
– Зачем? Почему она мне не сказала?
– Ее высочество просила меня засвидетельствовать вам ее почтение и любовь и передать, что она, к сожалению, не смогла подождать ваше величество и проститься лично. Ее королевское высочество вернется во вторник и надеется, что вы до тех пор будете вести себя тихо и хорошо, как если бы она была здесь.
– Во вторник, – повторил король. – Во вторник. Очень долго ждать маленькую Софию. Ничего не поделаешь. Буду ждать.
Хорнблауэр встретился глазами с шотландцем и почувствовал к нему внезапную приязнь. Маленькая сострадательная ложь и ловкий намек, что надо вести себя хорошо, – все свидетельствовало об уме и такте, а улыбка говорила об искренней любви к бедному безумному королю. Хорнблауэр даже перестал думать о том, насколько орден Чертополоха выше его собственного ордена Бани.
– Его величество, – сказал лорд, – желает видеть вас сегодня у себя за обедом.
– Буду чрезвычайно счастлив, – ответил Хорнблауэр.
Счастья в этом оказалось немного. Да, обед был превосходен и подан великолепно, несмотря на то что королевские повара изрядно перенервничали, готовя на камбузе, а слугам негде было толком развернуться. Однако у Хорнблауэра пропал всякий аппетит при виде того, как ест король. Тот сидел между двумя заботливыми придворными и ложкой (ножа и вилки ему не дали), словно маленький ребенок, неуклюже заносил еду в рот, пачкая щеки размоченным в молоке хлебом. Так что, когда в каюту незаметно проскользнул мичман и шепотом доложил: «Мистер Уайт свидетельствует вам свое почтение, сэр, и просит сообщить, что туман сгущается», Хорнблауэр встал из-за стола почти с облегчением, хотя известие не сулило ничего доброго.
Он отложил салфетку, кивком попросил извинения у шотландского лорда и только уже на трапе сообразил, что начисто забыл поклониться королю.
Туман и впрямь сгущался. По воде плыли длинные мглистые полосы – верный признак, что скоро все затянет сплошной пеленой. «Корморан» на ветре был уже едва различим, а с наступлением темноты видимость обещала стать и вовсе нулевой. Хорнблауэр потянул себя за подбородок и задумался, что делать. С правого борта лежала Шорхемская бухта, но шел отлив, а ветер слабел – опасно заходить в тумане на мелководье. Как всякого капитана в затруднительном положении, его инстинктивно тянуло в открытое море. Мористее больше опасность встретиться с капером, но лучше гипотетическая опасность, чем безусловная. Хорнблауэр отдал приказ рулевому и подозвал сигнального мичмана.
– «„Августа“ – „Корморану“. Курс зюйд. Держаться близко».
С заметным облегчением он сквозь туман увидел, что корвет ответил подтверждающим сигналом, послушно развернулся и поднял грот, чтобы занять предписанную позицию. Через четверть часа туман сгустился настолько, что видимость упала до нескольких шагов. Хорнблауэр возблагодарил звезды за свое решение уйти в море, а не в Шорхемскую бухту.
– Прикажите бить в сигнальный колокол, мистер Уайт, – резко приказал он.
– Есть, сэр, – ответил невидимый Уайт.
В тумане колокол прозвучал глухо, а когда он умолк, наступила еще более глухая тишина. «Августа» медленно скользила по незримой воде. Две минуты до следующего удара показались вечностью. С левой раковины отозвался другой колокол – по ощущению совсем близко.
– «Корморан», сэр, – произнес Уайт рядом с Хорнблауэром. Тот не счел нужным отвечать на столь очевидное замечание. Следующий раз колокол прозвучал с правого борта.
– Что за черт? – изумился мистер Уайт.
Эхо в тумане почти как в горах – не поймешь, с какой стороны идет звук, и обмануться очень легко. Колокол «Августы» звучал долго и резко, ответ «Корморана» они различили только сейчас. Хорнблауэр попытался вспомнить, что знает о Мелвилле, капитане корвета. Молодой, рьяный, бесстрашный – капитаном стал после дерзкой шлюпочной операции где-то на Бискайском побережье. Однако вряд ли эти качества помогут ему справиться с трудной задачей – держаться близко к «Августе»
