Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

– Как только эти болваны подадут карету, я отвезу вас в Адмиралтейство и вручу вам приказы. – Сент-Винсент возвысил голос до рева, каким окликал впередсмотрящего на мачте в вест-индские ураганы. – Черт подери, Джонсон, готовы лошади или нет?

Тут он заметил леди Барбару.

– Ваш слуга, мэм. – Адмирал снял шляпу и, прижимая ее к груди, отвесил поклон. Годы, подагра и целая жизнь службы на флоте не отучили его от придворной учтивости, однако государственные дела по-прежнему были на первом месте, так что он тут же вновь повернулся к Хорнблауэру.

– Что вы мне поручаете, милорд? – спросил тот.

– Подавить мятеж, – мрачно ответил Сент-Винсент. – Треклятые черти снова взбунтовались. Это может стать повторением девяносто четвертого[31]. Вы, случаем, не знали такого Чодвика? Лейтенанта Огастина Чодвика?

– Мы с ним вместе были мичманами у Пэлью, милорд.

– Так вот, он… Наконец мой экипаж, черт его дери. Как насчет леди Барбары?

– Я поеду на Бонд-стрит в своей карете, – сказала Барбара, – а потом пришлю ее за Горацио к Адмиралтейству. Вот, кстати, и она.

Карета с кучером и Брауном на козлах как раз остановилась сразу за экипажем Сент-Винсента. Браун спрыгнул на мостовую:

– Очень хорошо. Идемте, Хорнблауэр. Еще раз ваш слуга, мэм.

Сент-Винсент с усилием взобрался в экипаж, Хорнблауэр влез следом, и кони зацокали по мостовой, увлекая тяжелый экипаж. Адмирал, сгорбившись, сидел на кожаном сиденье; бледный свет из окна падал на его изборожденное глубокими морщинами лицо. Уличные оборванцы, заметив ярко одетых господ в карете, заорали «ура» и замахали драными шляпами.

– Чодвик командовал восемнадцатипушечным бригом «Молния» в заливе Сены, – начал Сент-Винсент. – Команда взбунтовалась. Его и остальных офицеров держат в заложниках. Подштурмана и четырех матросов, не примкнувших к мятежу, отпустили на гичке с ультиматумом Адмиралтейству. Гичка добралась до Бембриджа вчера вечером, бумаги мне принесли только что – вот они.

Сент-Винсент потряс депешей, которую все это время не выпускал из рук.

– Чего они требуют, милорд?

– Полного прощения. И повесить Чодвика. В противном случае обещают сдать бриг французам.

– Безумцы! – воскликнул Хорнблауэр.

Он помнил Чодвика по службе на «Неустанном»: тогда, двадцать лет назад, он был староват для мичмана. Теперь ему за пятьдесят, а он всего лишь лейтенант. То, что его так долго не повышали в чине, наверняка еще сильнее испортило и без того дурной характер. При желании он мог превратить бриг, на котором, скорее всего, был единственным офицером, в сущий ад. Вероятно, это и привело к мятежу. После страшных уроков Спитхеда и Нора, после убийства Пигота на «Гермионе»[32] некоторые худшие несправедливости флотской жизни были устранены. Жизнь эта оставалась суровой, но не настолько, чтобы поднять матросов на самоубийственный мятеж, если их не подталкивают какие-то особые обстоятельства. Жестокий и несправедливый капитан, умный и решительный вожак в команде – это сочетание может породить бунт. Однако, каковы бы ни были причины мятежа, подавлять его надо быстро и безжалостно. Чума и оспа не так заразны и губительны, как волнения на флоте. Позволь одному бунтовщику уйти от наказания, и все обиженные последуют его примеру.

А борьба с французской деспотией сейчас на переломе. Пятьсот военных кораблей – из них двести линейных – поддерживают британское господство на море. Сто тысяч солдат под командованием Веллингтона пробиваются через Европу в Северную Францию. А в Восточной Европе Бонапарта теснят русские и пруссаки, австрийцы и шведы, хорваты, венгры и голландцы – всех их кормит, одевает и вооружает Англия. Ее силы на пределе. Бонапарт бьется за свою жизнь, он хитер и решителен, как никогда. Еще несколько месяцев самоотреченного упорства – и тирания рухнет, обезумевшее человечество обретет мир; мгновенная слабость, тень сомнения – и Европа погрузится во мрак деспотии на десятилетия, на века.

Экипаж въехал во двор Адмиралтейства, и два одноногих флотских инвалида, стуча по мостовой деревяшками, подошли открыть дверцу. Сент-Винсент и Хорнблауэр, в мантиях малинового и белого шелка, направились в кабинет первого лорда.

– Вот их ультиматум, – сказал Сент-Винсент, бросая бумагу на стол.

Первым делом Хорнблауэр отметил корявый почерк – это явно писал не разорившийся торговец и не помощник стряпчего, нечаянно угодивший под вербовку.

На борту корабля его величества «Молния» близ Гавра

7 октября 1813 г.

Мы все здесь верные и честные моряки, но лейтенант Огастин Чодвик морил нас голодом, и порол кошками, и целый месяц дважды за каждую вахту приказывал свистать всех наверх. Вчера он сказал, что сегодня выпорет каждого третьего, а как только они смогут встать, то и всех остальных. Так что мы заперли его в каюте, а на ноке фок-рея закрепили трос, чтобы его вздернуть по справедливости за то, что он убил юнгу Джеймса Джонса, а в рапорте, мы думаем, написал, что тот умер от лихорадки. Пусть лорды Адмиралтейства нам пообещают, что отправят его под суд, назначат нам других офицеров и никого наказывать не станут. Мы хотим сражаться за Англию, потому что мы все верные и честные моряки, но Франция у нас под ветром, и мы все сообща решили, что не позволим повесить нас как бунтовщиков, а если вы попытаетесь захватить корабль, мы повесим лейтенанта Чодвика на рее и уйдем к французам. Мы все под этим подписываемся.

Ваши смиренные и покорные слуги