Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

расстегнул непривычные застежки камзола и расслабил нелепую шнуровку о-де-шосс – он почти не замечал, как это делает. Мгновение спустя Барбара целовала его руки – длинные красивые пальцы, память о которых преследовала ее ночами, когда он уходил в море, – и это было проявлением чистейшей страсти без всякого символизма. Они были свободны друг для друга, все запреты сняла любовь. Они были едины, даже когда все закончилось, удовлетворены, но не пресыщены. Они были едины, даже когда он встал с постели и, глянув в зеркало, увидел, что его редеющие волосы дико всклокочены.

Мундир висел на двери гардеробной: пока он был у Сент-Винсента, Барбара обо всем позаботилась. Хорнблауэр вымылся, окуная губку в умывальный таз и водя ею по разгоряченному телу, – и у него не было мысли, что он смывает с себя нечистоту. Постучал дворецкий; Хорнблауэр набросил халат поверх рубахи и штанов и вышел. Оказалось, что доставили приказы. Он расписался в получении, сломал печати и внимательно прочел все, убеждаясь, что не осталось неопределенностей, которые надо прояснить до отъезда из Лондона. Старинные обороты: «Сим предписывается и указывается… вам надлежит всемерно», – так же были написаны приказы, по которым Нельсон вступил в бой у Трафальгара, а Блейк – у Тенерифе[36]. Суть приказов была ясна, передача полномочий изложена предельно четко. Если зачитать это корабельной команде – или трибуналу, – каждое слово будет понятно. Придется ли ему читать их вслух? Только если он вступит в переговоры с бунтовщиками. Такое право приказы ему давали, но воспользоваться им значило проявить слабость: другие флотские офицеры брезгливо поморщатся, на массивное лицо Сент-Винсента ляжет тень разочарования. Каким-то образом он должен обманом заманить в ловушку сто британских моряков, дабы наказать за то, что сам бы сделал на их месте. Таков долг. Иногда долг требует убивать французов, иногда – делать что-то другое. И если уж кого-нибудь убивать, Хорнблауэр предпочел бы, чтоб это были французы. И как, ради всего святого, подступиться к нынешней задаче?

Из спальни вышла сияющая Барбара. Они встретились глазами. Ни мысль о разлуке, ни раздумья Хорнблауэра о предстоящем тягостном долге не могли разрушить их душевного единения. Они были ближе друг к другу, чем когда-либо прежде, и счастливы вместе. Хорнблауэр встал.

– Я буду готов через десять минут, – сказал он. – Доедешь со мной до Смолбриджа?

– Я надеялась, что ты меня позовешь, – ответила Барбара.

Глава третья

Ночь была темная, хоть глаз выколи, умеренный норд-вест сменился крепким вестом и продолжал усиливаться. Штаны хлопали Хорнблауэра по коленям, бушлат надувался, как парус, а вокруг и над ним выл и стонал такелаж, словно жалуясь на безумцев, подставляющих хрупкое творение человеческих рук буйству стихий. Даже здесь, за островом Уайт, маленький бриг сильно качало на волнах. С наветренной стороны кто-то – наверное унтер-офицер – честил матроса за какую-то провинность, и грязная брань долетала до Хорнблауэра отдельными залпами вместе с порывами ветра.

Ему думалось, что такие внезапные перемены ведомы сумасшедшим, только сейчас они происходят не в мозгу умалишенного, а в мире вокруг. Сегодня утром, чуть больше двенадцати часов назад, он сидел в Вестминстерском аббатстве среди рыцарей ордена Бани, облаченных в белый и малиновый шелк; вчера обедал с премьер-министром. Он лежал в объятиях Барбары, жил в роскоши особняка на Бонд-стрит, и любой его каприз исполнялся, стоило позвонить в колокольчик. Довольство и праздность; два десятка слуг свято блюли мерный распорядок сэра Горацио. Барбара все лето заботилась о нем, пока он оправлялся от последних следов русского тифа, из-за которого его отослали в Англию. Хорнблауэр гулял по смолбриджским садам за руку с маленьким Ричардом, а садовники почтительно уступали им дорогу и снимали шляпу. Теплыми вечерами они с Ричардом лежали на животе у пруда и пытались руками ловить золотых карпов, домой возвращались в сиянии заката, мокрые, грязные, – отец и сын, близкие душой, как были они близки с Барбарой нынче утром. Счастливая жизнь, слишком счастливая.

Сегодня в Смолбридже, пока Браун и форейтор несли его сундук в почтовую коляску, он простился с Ричардом – рукопожатием, как мужчина с мужчиной.

– Ты опять уходишь воевать, папа? – спросил Ричард.

Простился Хорнблауэр и с Барбарой, – это было непросто. Он знал, что может вернуться через неделю, но сказать ей такое значило бы обронить чересчур явный намек на порученное ему дело. Умолчание помогло разорвать близость; Хорнблауэр вновь говорил сдержанно и отстраненно, а повернувшись к Барбаре спиной, испытал странное чувство, будто оставляет ее навсегда. Затем он сел в кибитку, Браун залез следом, и они покатили по осенним холмам в Гилдфорд. В сумерках выехали на Портсмутскую дорогу и понеслись по ней в сгущающейся темноте. Переход от роскоши к тяготам был краток. В полночь он поднялся на борт «Porta Coeli», где уже ждал Фримен – все такой же плечистый, худощавый и смуглый, с длинными цыганскими локонами; Хорнблауэр всякий раз невольно дивился, что в ухе у него нет серьги. Меньше десяти минут потребовалось, чтобы рассказать Фримену (под запретом разглашения), куда и зачем отправляется «Porta Coeli»; согласно приказам, полученным четыре часа назад, тот заранее подготовил бриг к выходу в море, так что к концу этих десяти минут матросы уже выбирали якорь.

– Паршивая будет ночка, сэр, – произнес из темноты Фримен. – Барометр все еще падает.

– Вы правы, мистер Фримен.

Тут Фримен возвысил голос – едва ли не самый громкий голосище, какой Хорнблауэру доводилось слышать за все время службы на флоте, – и начал отдавать приказы:

– Мистер Карлоу! Все наверх паруса убавлять! Убрать грот-брам-стаксели! Еще риф на марселях! Рулевой, курс зюйд-ост-тень-зюйд!

– Есть зюйд-ост-тень-зюйд, сэр!

Палуба под Хорнблауэром задрожала от топота бегущих ног; больше ничто не выдавало, что во тьме матросы исполняют приказы Фримена: визг блоков уносился ветром или тонул в гудении такелажа, а людей, бегущих по вантам, было не различить. Хорнблауэр замерз и к тому же устал после целого дня, который начался –