Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор Манифолд вышел на палубу и святотатственно направился в сторону капитана. Вот что значит королевская яхта! Хорнблауэр подумал, что охотно променял бы ее на самый последний линейный корабль Ла-Маншского флота у берегов Франции.
– Шум мешает моему пациенту, сэр, – объявил доктор Манифолд.
– Очень жаль, но этот шум необходим, – отрезал Хорнблауэр.
– Я настаиваю, чтобы он прекратился, – сказал Манифолд.
– Только один человек на этом корабле может на чем-нибудь настаивать. И он настаивает, чтобы вы удалились.
– Я бы попросил вас, сэр…
– Если я вынужден буду повторять свои слова, сэр, то позову матросов исполнить мой приказ.
– Вы грубиян, сэр! Я вхож к министру, и, клянусь Богом, сэр, я так этого…
Хорнблауэр повернулся к мичману с видимым намерением исполнить угрозу, и доктор Манифолд опрометью сбежал по трапу – так быстро, как только позволяло его степенное дородство.
– Позовите моего стюарда, – сказал Хорнблауэр то, что на самом деле намеревался сказать, и, когда стюард появился, отдал распоряжение: – Принеси мне стул и бушлат.
Всю ночь Хорнблауэр провел в шезлонге, закутавшись в бушлат, – он не хотел уходить в каюту, пока туман не рассеется. Дежурство было тяжелым, и всякий раз, задремывая, он просыпался от сигнального колокола.
– Должно уже светать, – произнес Уайт, подходя, – но я не вижу никакой разницы.
С палубы по-прежнему не различался даже грота-рей.
– Прислушайтесь! – Хорнблауэр резко сел прямее.
Его ухо уловило некий звук за кормой. Каким бы тихим ни был этот звук, Хорнблауэр угадал в нем плеск воды, скрип древесины, гудение снастей – все разом. Где-то близко находился другой корабль. И тут они оба услышали, ясно и отчетливо: «Подвахтенных наверх!»
– Говорят по-английски, – облегченно произнес Уайт. – Слава богу, это «Корморан».
– Быстро идите и прикажите не бить в колокол.
Столько напора было в этих словах, что Уайт, не смея задавать вопросов, бросился исполнять нелепое поручение. Хорнблауэр продолжал вслушиваться.
– Велите матросам не шуметь! – приказал он, когда Уайт вернулся. – Чтобы ни одного звука не было!
Слово «подвахтенных» прозвучало как-то странно: ни один английский офицер не станет так растягивать гласные. Хорнблауэр был почти уверен: у них за кормой не «Корморан».
– Лотового на руслень! – произнес голос в темноте.
– Странно, – заметил Уайт. Он соображал медленнее капитана, и разгадка перед ним еще не забрезжила.
Хорнблауэр прошел на корму и вгляделся в туман. В серой пелене различался чуть более плотный сгусток – какой-то корабль двигался поперек их кильватерной струи, справа налево, на расстоянии не больше двадцати ярдов, даже не подозревая о присутствии «Августы». Хорнблауэр смотрел, пока сгусток тумана не растворился за левой раковиной.
– Мистер Уайт, – сказал он, – привестись к ветру. Рулевой, лево руля.
«Августа» повернула и взяла курс, прямо противоположный курсу другого корабля. Теперь Хорнблауэр мог быть уверен, что расстояние между ними увеличивается, пусть и медленно: ветер был совсем слабый.
На палубе появился король, вставший в это мглистое утро спозаранку, к большой досаде Хорнблауэра, которому надо было вглядываться в туман, а не отвлекаться на его величество. Король Георг шел по слегка кренящейся палубе походкой бывалого моряка – видимо, успел когда-то набраться опыта.
– Добрейшее утро, – сказал король.
– Доброе утро, сэр, – ответил Хорнблауэр.
– Смурной денек, да? Туман, да? Что?
Первый день в море явно пошел королю на пользу: речь и взгляд были заметно осмысленнее. Внезапно туман разрезала полоса света, и над головой проглянуло небо.
– «Корморан», сэр! – воскликнул Уайт. – Нет, черт, не он.
В миле за кормой был виден корабль, идущий противоположным курсом; с каждой секундой его очертания проступали все четче. Еще через мгновение корабль повернул и устремился вдогонку за «Августой». Можно было явственно различить двенадцать пушечных портов в его борту. На высоких мачтах быстро ставили все паруса – белая пирамида росла, словно по волшебству. Такая сноровка сделала бы честь любому из кораблей его величества.
– Поднять все паруса, мистер Уайт. Живее, ребята.
– Красота, красота, – проговорил король, улыбаясь солнцу. Непонятно было, что он имеет в виду – дисциплинированную суету матросов, ставящих паруса, или корабль-преследователь.
«Августа» подняла все паруса так же быстро, как другой корабль, и мистер Уайт проследил, чтобы все их обрасопили в самый крутой бейдевинд. Лишь некоторое время спустя он улучил момент, чтобы направить подзорную трубу на преследователя.
– Янки, черт побери! – воскликнул он, когда белые и красные полосы флага заплескали в поле зрения трубы.
– Поднимите наш флаг, мистер Уайт, но королевский штандарт не поднимайте.
Незачем сообщать американцам, какой трофей у них прямо под носом. Хорнблауэр изучал преследователя в подзорную трубу. Если тот сумеет подойти на расстояние выстрела, придется капитулировать: шестифунтовые пушечки «Августы» ее не защитят. А потом? Воображение Хорнблауэра отказывалось идти дальше. Как поступят американцы с пленным королем – тем самым, против которого так упорно сражались поколение назад? Какое впечатление произведет новость в Нью-Йорке и Бостоне?
Мысль была настолько интересная, что Хорнблауэр совершенно позабыл о себе, о своей карьере, о том, что сам попадет в плен. Американцы выйдут на лодках встречать захваченную «Августу»; повсюду будут радость и ликование. А дальше… дальше… Есть традиция гостеприимства. Ошибки обеих сторон развязали эту войну, – ошибки, которые легко можно будет простить и забыть, когда Америка постарается – а она наверняка постарается
