Золотая голова - Наталья Резанова

В это все и упиралось. Я думаю, что ему было так же тяжело со мной, как и мне с ним. И спал он со мной не потому, что этого хотел, а чтобы доказать свою правоту. Какая разница? — сказали бы мне те женщины, реальные и воображаемые. Все равно все сводится к одному, или ты опять недовольна? Мало тебе?

Может, разница и незаметна, может, ее вообще не существует. Да, жаловаться мне было не на что. Но разве утешит поцелуй, если он лишь для того, чтобы зажать рот?

И все-таки я бы многое простила ему, если б он хоть раз поговорил со мной по— человечески. Но я знала, что как раз этого никогда и не дождусь. Потому что «человеческое» он себе сознательно запрещал. Он молчал. Молчала и я. Глупо было бы бунтовать теперь, если на это не нашлось сил с самого начала. Или тогда, когда я узнала правду о том, что ему нужно. Но я приняла его условия, а сейчас это означало: терпеть. Терпеть и повторять фразу из книги — давно прочитанной — гениального подонка Иосифа. (Он писал гораздо лучше, чем я ожидала. А человеком оказался — гораздо хуже. ) «Опыт рабства — тяжкий опыт, и для того, чтобы его избежать, оправданы любые средства. Но кто уже подчинился ему, а затем восстает, тот не приверженец свободы, а всего лишь непокорный раб».

Кренге и Ларком приехали в один и тот же день, но с разницей в несколько часов. И вели оба воителя себя по-разному. Полковник моего общества не только не искал, оно было ему откровенно лишним. В Бодваре он мирился с моим присутствием, потому что тамошние разговоры не касались сугубо военных вопросов. Сейчас он прибыл к Тальви сообщить нечто, касающееся военного обеспечения грядущих событий, что не предназначалось для моих ушей. Не женское это дело, крупными буквами читалось на его лице. Я не возражала, потому что была с ним согласна. Все же — да простит меня Господь, я не прилагала к тому никаких усилий — кое-что я поняла. Полковник совершил то же, что и «заклятый друг», но ничем не попирая эрдских законов. При его чинах набор наемников назывался «формированием вспомогательных сил». Более интересно, что драгунский полк, которым командовал Кренге, был расквартирован сейчас в Аллеве. В той самой милой тихой провинциальной Аллеве, где драгун в последний раз видали полвека назад. Так что нынче там, наверное, не до разбирательств с наследством кровавой старушки, поскольку туда же Кренге привел и наемников, поставив над ними Мальмгрена в качестве своего временного заместителя. «Малый толковый, — отозвался полковник о владельце поместья Хольмсборг, — ежели из него дурь повыбивать». Что ж, ему, как профессионалу, виднее.

Зато эйсанский рыцарь за минувший месяц ни на йоту не утратил своей восторженности. Правда, сейчас для нее имелись основания, помимо того что Тальви был больше занят с Кренге и оставлял свободным пространство рядом со мной. Потому что прикатил Ларком прямиком из Эрденона и привез Тальви то, ради чего раскручивался предыдущий виток интриги — патент на звание «префект претория», как выражался Альдрик. (Я выяснила, что сие означает, из сочинений того же Иосифа и комментариев к ним, и не понравилось мне это сравнение, хоть преторианская гвардия и сажала, бывало, на престол императоров, а не каких-то герцогов. ) Но не это радостное известие, безусловно полезное заговорщикам и придававшее задним числом большую законность действиям Кренге, вызывало у него наибольший прилив энтузиазма. О событии, каковое, по его мнению, должно было стать решающим при расчистке для нашего патрона дороги к власти, он поведал вечером, когда мы сели за ужин в одной из гостиных замка.

Этот вечер, по некоторым причинам, запомнился мне надолго. Хотя за столом нас было всего четверо, ни малейшей небрежности не наблюдалось. Скатерть сияла белизной (никакого желтого крахмала — госпожа Риллент не признавала таких экстравагантных новшеств), оттеняя вернейлевую посуду с гербами. Содержимое блюд и графинов призывало не к безудержному обжорству и пьянству, а к медленной и вдумчивой трапезе. Горели свечи, несмотря на то что было еще довольно светло, — длинные, тонкие, витые, источающие какой-то слабый аромат. (Здесь у меня тоже пробел в образовании, и мадам Рагнхильд меня за это справедливо корила, но, поскольку в прежней жизни я не пользовалась духами и благовонными маслами, то разбиралась в них плохо. А ведь это одна из заметных статей контрабанды в герцогстве Эрдском. ) Не хватает только музыкантов, подумала я. Ослепленных и с вырезанными языками, как было заведено у наших благородных северных предков — чтоб не высматривали господских секретов и не болтали о них. Если эта традиция не есть просто страшная сказка — я в последнее время что— то с трудом стала отличать сказки от правды. Но музыкантов у Тальви не было и обычных. Вероятно, дело было не в скрытности, а просто в отсутствии интереса к музыке, равно как поэзии и прочей чепухе.

Разумеется, все перечисленные достоинства ужина нужно было отнести за счет усилий госпожи Риллент. Пока подавали на стол, она несколько раз показывалась в дверях, озирая происходящее, а заодно бросала взгляд на меня и одобрительно кивала. Все было вполне прилично. Как будто рядом с хозяином сидит настоящая дама, а не бывшая (бывшая ли? ) уголовница, у которой через слово «Бог», а через два — «черт». Пусть будет спокойна — я постараюсь соответствовать ее представлениям о приличиях. Потому что их я вполне могла понять, в отличие от многих других представлений. Хозяин должен принимать гостей, иначе какой же он хозяин. А при сем желательно присутствовать даме. То, что это любовница, — значения не имеет. Вот если бы у него не было любовницы — это было бы странно (Я так и не полюбопытствовала у госпожи Риллент, кто занимал названную должность до меня. Поскольку действительно не было любопытно. ) И выглядели мы, на радость домоправительнице, тоже вполне благопристойно. На Тальви был серый камзол из двойного скельского бархата, Кренге облачен в мундир. Ларком, разумеется, снял орденский плащ и к ужину успел переодеться в гранатовый кафтан тонкого сукна, с гладким атласным воротником, отделанным узкой полоской соланских кружев. Я выбрала платье, в котором впервые принимала гостей Тальви, — тоже серое, если вдуматься, как оттенки этого цвета ни именуй в каталогах мадам Рагнхильд, — «жемчужный», «серебряный», «пепельный», «цвет плаща пилигрима», общим порядком до тридцати названий. Короче, смотрелись мы хоть куда, можно было на картину помещать. Видывала я такие у Фризбю — с белой скатертью, с изобильным ужином и свечами, с музыкантами или без, и называются почти все без исключения «веселое общество». Но среди нас был по-настоящему весел один Ларком. Бог весть, как он удержался, чтобы не выпалить сразу по приезде свою главную весть — Альдрик все-таки осуществил выпестованный план в отношении Вирс-Вердера. Но как, Творчески развил опыт Каллиста.