Я Пилигрим - Терри Хейз

Войдя внутрь, я увидел юного копа в тщательно выглаженной униформе и ботинках, блестевших, как у моряка из почетного караула. Ему было не больше шестнадцати. Он провел меня вверх по лестнице в задней части здания. Там было множество кабинетов, занимаемых детективами. В конце коридора мы вошли в комнату с двумя столами и видом на двор соседнего дома. Побелка на этом доме осыпа`лась, штукатурка отваливалась, а крыша была усеяна битой черепицей, но все это казалось не столь важным: уж больно хорош был росший во дворе красный жасмин.

За одним из столов сидела молодая женщина с темными взъерошенными волосами, очевидно секретарь. Она прижимала к уху телефон, не переставая стучать по клавиатуре компьютера, столь древнего, что на нем, возможно, еще играли в «Понг»[19].

Секретарша была из тех женщин, в которых экстравагантно все: жесты, груди, выпирающие из-под тесной блузки, макияж, задница под юбкой в обтяжку. Пока я ждал, когда она освободится, у меня возникло подозрение, что и характер у нее столь же сумасбродный. Во многих отношениях секретарша олицетворяла противоречия современной Турции: молодая представительница прекрасного пола, существующая в традиционно восточной культуре; беззастенчиво женственная в обществе, где доминируют мужчины; нерелигиозная и похожая на женщину Запада в стране, обращенной к Востоку и принадлежащей к исламскому миру.

И конечно же, в государстве, куда я приехал, имелось еще одно противоречие, самое серьезное для глубоко консервативной нации, – наркотики. Турция невольно участвовала в чрезвычайно прибыльном бизнесе, став важнейшим звеном в мировом маршруте наркоторговли, современном Великом шелковом пути, по которому перевозили опиум, полуочищенный героин и гашиш высшего сорта: из Пакистана и Афганистана в Западную Европу, через границу – в Ливан или через горы Кавказа – в Россию. Наркотики сделались современным ходовым товаром, транспортируемым через Турцию подобно тому, как нефть перекачивается по трубопроводам из одной страны в другую.

Я узнал обо всем этом в ту пору, когда готовил на острове Санторини убийство греческого наркоторговца Кристоса Николаидиса. Занимаясь им, я получил информацию от Управления по борьбе с наркотиками: там говорилось, что семейство Николаидис и шесть других главных картелей завязаны на Турции, особенно южной ее части. Несмотря на героические усилия отдельных честных турецких офицеров, здесь процветает коррупция, а доходы от торговли наркотиками становятся все более впечатляющими.

Поскольку женщина-секретарь явно не собиралась завершать телефонный разговор, я пододвинул стул, сел и погрузился в раздумья о Патросе Николаидисе и его мордоворотах-албанцах. Вернувшись к проблемам национальной безопасности США, я перестал думать об этом человеке, но теперь должен был признать, что по иронии судьбы в этот кризисный момент мы вновь с ним пересеклись: я оказался в том уголке мира, который он так хорошо знал. Я терялся в догадках, где он сейчас, надеясь, что в Салониках – ухаживает за лавандой и оплакивает старшего сына.

Я, конечно, был не прав: мне следовало обдумать этот вопрос гораздо более тщательно. Женщина наконец повесила трубку и одарила меня улыбкой, столь же экстравагантной, как и она сама. Секретарша расправила блузку, чтобы я наверняка заметил ее самые главные достоинства, и высказала предположение, что видит перед собой мистера Броуди Уилсона.

В ответ на мой кивок она сообщила, что ее босс задерживается на пятнадцать минут.

– Она прогуливается со своим маленьким пижоном в парке каждое утро. Не успела купить машину, как та тут же сдохла. Авто у нее итальянское, полное дерьмо.

Из этой болтовни я сделал вывод, что дружок ее босса, наверное, тоже итальянец. У меня также создалось впечатление, что английский язык секретарши позаимствован главным образом из современных американских песен, голливудских блокбастеров и общения в Интернете.

– С маленьким пижоном? – переспросил я.

– Это ее сын.

– А муж у нее, наверное, тоже коп? – Не то чтобы меня все это так уж сильно интересовало. Но надо же было поддержать разговор, хотелось немного потрепаться.

– Нет, она разведена.

– А сколько лет сыну?

– Маленькому пижону шесть.

Моей собеседнице явно нравилось это выражение, благодаря ему женщине казалось, что по части употребления модных словечек она не уступает заезжему американцу.

– Одинокой матери трудно воспитывать мальчика такого возраста.

Секретарша пожала плечами: наверное, даже не задумывалась об этом. Уж не пытается ли она завязать со мной знакомство? Это могло бы закончиться катастрофой.

– У вас есть дети, мистер Уилсон?

– Маленьких пижонов точно нет, – ответил я не задумываясь, ненароком выдавая правду о себе, прямо противоречащую моей легенде. Я тут же понял свою ошибку и хотел было взять свои слова обратно, но отбросил эту глупую идею. Мне удалось сохранить хладнокровие. – Во всяком случае, со мной дети не живут, – продолжил я с улыбкой. – Я разведен, поэтому знаю, как нелегко приходится с ними матери. Бывшая жена держит меня в курсе.

Секретарша рассмеялась, не заметив никаких нестыковок. Я подумал, что вышел сухим из воды, но ладони вспотели от волнения. Пришлось мысленно дать себе шлепок по голове, чтобы проснуться.

– Это ваш босс? – спросил я, пытаясь сменить тему разговора, и кивнул в сторону соседнего рабочего места, где стояла фотография.

На ней была запечатлена улыбающаяся женщина в платке и рабочем комбинезоне. Взобравшись на лестницу, она белила стену маленького бодрумского домика. По-видимому, фото было сделано где-то в районе старого порта, на большом здании висела вывеска на английском и турецком: «Гул и сыновья. Пристань для яхт и корабельные плотники».

– Да, – ответила секретарша, подойдя ко мне. – Снято пару лет назад, как раз после ее приезда.

Я более внимательно посмотрел на фотографию: красивая женщина за тридцать, тоже весьма экзотической внешности, с высокими скулами и большими миндалевидными глазами.

– Очень привлекательная, – сказал я.

– Спасибо, – раздался ледяной голос сзади. – Говорят, я унаследовала красоту от матери.

Я оглянулся и увидел женщину-копа. Положив на стол сумочку и мобильник, она повернулась к секретарше:

– Сядь за свой стол, Хайрюнниса. – Повторять дважды ей не пришлось.

На женщине-полицейском был платок, заправленный в жакет с высоким воротом. Под жакетом, доходившим ей до колен, она носила блузку с длинным рукавом и широкие брюки, чуть-чуть открывающие каблуки. Вся одежда была высокого качества и очень стильная, но ни кусочка тела, кроме рук и лица, не было открыто. Эта женщина представляла собой другую грань Турции – консервативную, исламскую, подозрительно относящуюся к Западу и его ценностям.

– Меня зовут Лейла Кумали.

Руку дама не подала. Не надо было быть детективом, чтобы понять: я ей не понравился. Возможно, потому, что вторгался в зону ее служебной ответственности, а может быть, она просто питала неприязнь к американцам. Скорее всего, и то и другое, решил я. Так, наверное, заведено в Турции: поставить собеседника на место с самого начала. Пара ударов – и ты вне игры.

– Очень жаль, что вам пришлось ехать издалека на такое короткое время, – сказала она, садясь. – Как я уже упоминала в письме, причиной смерти молодого человека стал несчастный случай. Это совершенно ясно.

– Когда вы собираетесь завершить расследование? – спросил я.

– Сегодня. Папка с документами будет отправлена моему начальству уже утром. Если не возникнет никаких возражений, дело перешлют в Анкару главе департамента, который закроет его и опечатает папку.

– Боюсь, что с этим придется подождать. Мне необходимо ознакомиться с ходом расследования до того, как будет принято какое-либо решение.

Обычно я не столь резок, но допустить, чтобы дело прошло мимо меня, я не мог. Мне надо было выиграть время.

По брошенному на меня взгляду я понял, что женщина-коп не на шутку рассердилась, хотя и постаралась скрыть это. Она не отвела глаз, желая вынудить меня сделать какой-нибудь примирительный жест, но мне доводилось выдерживать и более суровые взгляды.

– Не думаю, что есть какая-то нужда в подобной задержке, – сказала она наконец. – Я уже упоминала, что могу изложить вам суть этого дела за каких-то двадцать минут, может быть даже быстрее. Здесь все абсолютно ясно.

Открыв шкаф, Лейла Кумали извлекла стопку папок и, найдя фотографию лужайки позади Французского дома, швырнула ее на стол.

– Вот сюда он упал, – пояснила она, показывая, как летел молодой человек с отвесной скалы.

Вдоль осыпающегося обрыва шло деревянное ограждение, которое опоясывало всю относящуюся к поместью территорию мыса и заканчивалось у красивого бельведера в самой верхней точке.