Не скрыть (СИ) - "BornToRuin"

Время шло невыносимо долго. Стефан не знал день сейчас или ночь, совершенно понятия не имел сколько прошло с момента его заточения, но чувство было такое, словно он провёл здесь целую вечность. Руки и ноги начали затекать, всё тело ныло, находясь в одном положение длительные часы, в горле пересохло, а голова раскалывалась от потока неукротимых навязчивых мыслей. Ощущения были не из приятных. Молодой человек не понимал, почему хозяйки всё ещё держат его в живых, вместо того, чтобы убить каким-нибудь изощрённые способом. Неужели решили сперва наказать нетерпимыми муками? Возможно. Но был ли в этом какой-то смысл?

Усталость последних дней давала о себе знать; она навалилась серой пеленой, смяла, тяжестью налила веки и ещё плотнее прижала к стене. Парень ей совершено не сопротивлялся: бессильно свесил голову на грудь, отчего мокрые, от пота, чёрные патлы залепили безжизненное молодое лицо, и почти погрузился в сон, когда послышался стук каблуков о каменную покрытие. Стеф встрепенулся, мгновенно открыл глаза, затем попытался всмотреться в непроглядную темноту, в надежде увидеть знакомый силуэт, который облегчит муки бедного страдальца, вонзив острие серпа прямо в грудь, куда-то под сердце, а потом с влажным хрустом вспорет её, высвободив горячую, тягучую алую-кровь из костяной клетки рёбер. Ещё ранее лишь одна мысль об этом заставляла всё внутри сжаться, но сейчас… его пробирала приятная дрожь волнения. «Только бы это была Кассандра» — молча взмолился он. «Только бы она пришла, чтоб убить меня». Стефан был полностью убеждён в том, что именно средняя дочь Леди Димитреску вызовется покончить с ним, содрать кожу, перезреть глотку и рука у неё больше не посмеет дрогнуть. Она получила добро матери, а значит последствий никаких не понесёт. Касс доведёт до конца то, что начала ещё задолго до всего. И это осознание прокатилось волной облегчение по всему телу.

Однако, к его сожалению, в открытом проёме клетки показалась главная камеристка. Девушка не проронила ни слова, просто стояла и равнодушно глядела на измученного пленника, держа двумя руками края фарфоровую миску. Она не проходила внутрь камеры со стальными решётками, замерла на пороге как вкопанная, словно ожидая приглашения, которое, в общем-то, было не нужно. В её голубых глазах невозможно было прочитать ничего: она действительно ни о чём не переживала, не сожалела, ей было не жаль и не совестно. Горничная оставалась бесчувственной, как тогда, в Главном Зале. Но за этим безразличным взглядом скрывалось что-то непонятное и лёгкая дрожь верхний губы и дерганье уголка рта давало об этом понять.

Стефан тоже решил присоединиться к глупой игре в детскую свару: грозно нахмурил густые тёмные брови, прикусил внутреннюю сторону щек и взирал на неё исподлобья, холодно наблюдая за тем, как под тяжёлым дыханием вздымается грудь. Разобиженное выражение голубых глаз не осталось незамеченным: Камелия ловила враждебные искры каждой частичкой гладкой румяной кожи, которые пускали его чёрные расширенные зрачки в её сторону. Она мотнула головой, сделала глубокий вдох и, наконец, перешла порог, отделяющий свободу от вечной неволи.

— Не смотри на меня так, — сурово произнесла главная камеристка, не выдержав гнёта злобных глаз. — Ты сам загнал себя в такое положение.

Приблизившись к узнику, служанка чуть приподняла подол платья и присела на корточки.

— Мало того, что самостоятельно приписал себе смертный приговор так ещё и невинную Илину впутал! — продолжила хаять молодого человека та. — И чего они с тобой, мерзавцем, канителится…

Камелия черпанула ложкой жирный навар без зелени и специй, с одним лишь, плавающем в нём, маленьким куском свинины, и поднесла её закрытым губам брюнета.

— Прекрати, — зашипела горничная, когда Стеф отвернул от неё голову. — В этот раз ты будешь есть. А ежели нет — Госпожа сказала силой запихивать в тебя бульон, чтоб и капля мимо рта не протекла.

— На кой чёрт? — соизволил, наконец, заговорить пленник. — Какое ей дело, ем я или нет?

Горничная раздражённо цокнула.

— Чтоб ты от голода не умер и участь себе тем самым не облегчил. Ты так просто не отделаешься, Стефан. Открой рот. Я сказала открой рот!

Но молодой человек противился; словно маленький ребёнок крутил головой, не желая есть невкусный суп, и плотно сжимал уста. Камелия такому непослушанию рада не была: схватила Стефа за подбородок, дабы тот перестал вертеться, затем с силой запихнула ложку в закрытый рот, больно стукнув холодным металлом о стиснутые зубы; столовый прибор, казалось, вошёл до самой гортани. Горничная приподняла его голову, взявшись за чёрны патлы, и, увидев, что он сглотнул содержимое, вытащила ложку, вернув её обратно в миску.

— Прости, Стефан, — бесстрастно бросила она. — Но ты вынуждаешь.

Служанка готовилась набрать в металлический столовый прибор ещё одну порцию бульона, как к ней жалобно обратился молодой человек.

— Почему, Камелия?

И, сменив гнев на горесть, смерил её печальным взором голубых глаз.

— Почему? — удивилась служанка. — Ты действительно спрашиваешь, почему я сдала тебя? Ха! — возмутившись, девушка яростно поставила глубокое блюдо с супом на пол, да так, что половина бульона расплескалась веером брызг. — Ты задумал навредить Госпоже и сбежать! Вряд ли бы у тебя это, конечно, получилось, но сама суть… сама мысль! Такое не прощается, Стефан. Ещё, разумеется, я тебе никогда не прощу смерть Илины… как ты мог подвергать её опасности?! Убедить пойти против Госпожи! Ты эгоист! А ещё… ещё лжец, проходимец, предатель и… и плотолюбец!

Стефан покаянно опустил голову и ни слова не ответил. Возможно, с некоторыми поруганиями он был не согласен, но, в целом, Камелия говорила истину и препираться с ней — бессмысленно.

— Не имею ни малейшего представления, почему хозяйки всё ещё держат тебя в живых. — непонимающе нахмурились она. — Вдобавок кормить тебя заставляют! Какая нелепость!

Пока парень не сопротивлялся, главная камеристка, наполнив ложку жирным наваром из миски, приблизила посеребренное черпало к алым губам и залила ему в рот горячий мясной бульон. В этот раз, мерзко прихлюпнув, дабы остудить жирный кипяток, он всю порцию покорно испил, не оставляя на ложке ни капли. Если быть честным — есть ему хотелось очень сильно и от наваристого бульона брюнет испытал неописуемое наслаждение, однако, наполнив свой желудок сытной пищей, от голода теперь умереть не получится.

— И чего в тебе особенного? — ревниво буркнув, продолжила девушка. — Ты же ничем от других не отличаешься… только лицом вышел. Но разве им есть до этого дело? Хотя… пирожное с кремовой розочкой, вымазанное шоколадное глазурью и вишенкой сверху, съесть хочется куда сильнее, чем простое заварное. — служанка вгляделась в изможденный лик молодого человека, а потом равнодушно пожала плечами. — Хм, лично мне кажется, что украшенное пирожное слишком приторное и для здоровья не полезно. Чего только говорить про фигуру…

— Не ведёшься на красивую обёртку, значит… — с усталостью в голосе попытался съязвить Стефан.

Камелия покачала головой, подтверждая слова парня.

— Обычно она на меня ведётся.

Брюнет оценивающе скользнул взглядом по внешности первой служанки и согласно кивнул. Вестись там поистине было на что. Однако, сам Стеф в их ряды не входил. Наверное, дело вкуса.

— Именно так ты и попала к ним, да? — кислая улыбка тронула уголки его губ. Молодой человек сидел совершенно неподвижно, закрыв глаза и прислонившись затылком к стене.

— Что? — вопрос явно застал горничную врасплох: её сердце бешено заколотилось, а щёки начали заливаться румянцем. — К к-кому к ним? — потерявшись от смущения, едва выдавила она.

— Забавно, но ты тоже стала горничной благодаря своей красивой обёртке.

— Что ты такое говоришь?! — нервно прикрикнула Камелия; и жилы на её шее тут же напряглись.

Румяное гладкое лицо становилось более красным, выдавая смятение, и это не могло не вызвать ухмылки.

— Какая жалость, что ты ничего не помнишь, — на её лице застыла тревога, а на его — вымученная ухмылка. — Тогда бы ты меня поняла. У нас не мало общего, Камелия…