Золото Неаполя: Рассказы - Джузеппе Маротта

— Как и вы, дражайшая синьора, в потустороннем мире я надеюсь вновь обрести то единственное существо, которому был верен при жизни. Так давайте поможем друг другу, ведь это так прекрасно!

И все, порядок — они обезоружены, и я могу держать их в руках столько, сколько понадобится.

А вот брак меня привлекает очень мало. Никакого желания работать на других у меня нет и никогда не было, а вы ведь не станете отрицать, что мужчина, уже в момент женитьбы, закладывает, так сказать, фундамент, создает предпосылки появления на свете еще одной вдовы. После нескольких недель абсолютно невинных, но в высшей степени теплых отношений у меня не хватило духу отказать Эльге, когда она пожелала погасить (какое облегчение, подумать только — двести кусков!) один мой якобы существующий карточный должок, а поскольку у меня и неожиданно покинувшего наш мир Альвизе оказались одинаковые размеры, то пришлось мне принять в дар один из его костюмов — синий в серую полоску, почти неношеный. Ну вот мы и добрались до сути дела. Прямо в дрожь бросает. Как-то я шел по галерее и приглядывался к женщинам в трауре, как вдруг меня охватило странное чувство — как будто в брюках Альвизе было что-то такое, что впивалось мне в поясницу. Сую руку и обнаруживаю потайной карманчик, естественно, смотрю, что там, и обнаруживаю всего лишь маленький листок бумаги. Разворачиваю, читаю, и волосы у меня встают дыбом, ибо в записке сказано: «Прошу вас, действуйте. Вполне вероятно, что я умер не своей смертью. Альвизе Д.»

Я бросился к Эльге, которая как раз готовила мне запеканку. Прочитав записку, она отскочила от стола, скатала бумажку в шарик и проглотила. Все это произошло так быстро, что я не успел помешать. «Матушка моя, помоги и заступись», — пронеслось у меня в голове. Эльга и глазом не моргнула, спокойно сняла фартук, привела меня в гостиную и сказала:

— Не волнуйся и давай поговорим спокойно. Уж кому-кому, а тебе возмущаться не стоит. Ты на самом деле никакой не вдовец, а старый холостяк, который живет за счет добросердечных вдовушек, но я с собой ничего поделать не могу. Я тебя люблю и хочу выйти за тебя замуж. Что ж, любовь слепа. И пойми, если я что-то сделала, то только ради тебя.

До сих пор не понимаю, как мне удалось справиться с собой. Я не стал выяснять отношения, а спокойно сказал:

— Благодарю тебя, но ведь это опасно. Ты не боишься, что рано или поздно могут возникнуть подозрения, а тогда проведут эксгумацию и?..

Она отрицательно покачала головой.

Тогда я продолжил:

— Если ты меня любишь, то докажи это. Расскажи, как ты все это сделала?

Тут она мне сосредоточенно так отвечает:

— Яд, говоришь? Ерунда. У него было заражение крови. Поцелуй меня, и тогда расскажу дальше.

Я подчинился, и она опять заговорила:

— Я ему делала инъекции лецитина и вот как-то раз уронила иглу на пол. Ну, а дезинфицировать потом не стала. Понимаешь теперь? Я сказала себе: «Только один раз, а дальше — как провидению будет угодно». И никто ничего не заподозрил. Есть такие микробы, которые не боятся кипятка, а если шприц забыли прокипятить… Ой, мне больно!

У меня от этих слов просто кровь в жилах закипела, и, признаюсь без стыда, я ударил Эльгу. После этого я сорвал с себя костюм синьора Д., швырнул его ей в лицо и убежал прямо в чем был. К сожалению, деньги потом пришлось вернуть. Квартиру я был вынужден продать и теперь живу на виа Принчипе Эудженио, подальше от центра и от Эльги. Своей профессии я не изменил и продолжаю утешать вдов, но в высшей степени осторожно. Только представьте, что я бы оказался настолько слеп, чтоб жениться на Эльге. Страшно подумать… Вдова подобна актрисе — в ней живут две личности, одна из которых часто не ведает, что творит другая, и как бы успешно вы ни справлялись с одной, другая всегда свободна, делать ей абсолютно нечего, и, на мой взгляд, именно поэтому она часто бывает легкой добычей дурных намерений.

Из книги «Ученики времени»

Быть богатым — это человечно, по-божески?

В три часа пополудни ночной сторож Вито Какаче кладет газету на ступеньку нижнего этажа (она ему служила вместо стула, а стул был столом), допивает последний глоток вина, смотрит пустую бутылку на свет, зевает, потягивается, велит жене Бриджиде побыстрее убрать посуду и говорит:

— Черт те что!

Он вечно недоволен тем, что пишут в газете, ему приходится отказывать себе в двух сигаретах, чтобы купить этот листок, но каждый раз, когда он его складывает, у него вид разочарованного влюбленного, да к тому же еще награжденного рогами. Новостей, которых жаждет дон Вито, по-видимому, снова нет. Может, и будут, но когда? По нашей дорогой улице Паллонетто-ди-Санта-Лючия еще бродит тень доброго короля Фердинанда, мы до сих пор сторонники Бурбонов — одним словом, остаемся верны своему голоду, своим блохам, радостям и старым ранам. А кроме того, в декабре с горы Монте Экия спускается к ним ветер, несущий запах туфа. Он старит нас на пару веков и внешне, и внутренне. И потому-то нас так интересуют нынешние события. Лоточник дон Фульвио Кардилло (сегодня утром ему удалось сбыть возле ворот Порт-Альбы тысячу резиновых набоек на каблуки, которые мягче, чем материнские упреки) наконец ломает лед молчания и восклицает:

— Дон Вито, а почему черт-те что? Не испытывайте долго наше терпение! Какие еще гадости вы нам сообщите?

Дон Вито Какаче задумчиво произносит:

— Я спрашиваю и заявляю: быть богатым — это человечно, по-божески?

Армандуччо Галеота отвечает, помешивая воду в луже концом своего костыля:

— Почему нет? Я каждый вечер молю бога об этом, обращаясь к нему, как мужчина к мужчине. Дон Вито, объясните, сегодня в газете пишут о деньгах?

Ночной сторож загадочно говорит:

— О вагонах, тоннах, горах денег, дорогие мои синьоры, о деньгах, которым нет конца.

Донна Джулия Капеццуто дрожит.

— Господи Иисусе! Не мучайте нас. К кому мы должны обратиться, кому отправить нашу просьбу, наше заявление, чтобы получить то, что нам причитается? Нужно ли для этого иметь справку о бедности?

Такие уж мы, люди с улицы Паллонетто, с незапамятных времен: мы насквозь поражены этой болезнью, рассылаем всякие петиции, прошения, письменные горячие просьбы. Кому только из наших властелинов мы не посылали эти пылкие обращения? Посылали грекам и римлянам, баварцам и норманнам, посылали анжуйской династии, посылали испанцам, французам и прочим. Тираны и освободители всех рангов и времен, подтвердите, что это правда. Нам наплевать на гнет, на диктатуру, как наплевать на «деревья Свободы» и объединение Италии; мы завалили вас, ваши сиятельства, прошениями, потому что объединение и разъединение, папы и антипапы, равенство и неравенство, подзатыльники и ласки не накормят нас. Ясно? Донна Джулия Капеццуто, которая вынуждена жить на пенсию в пятнадцать тысяч лир, как только увидит хоть малейшую возможность, так направляет туда свой удар в виде послания, будь то кардинал или мэр, префект или просто индийский набоб, любой иностранец.

Дон Вито Какаче с горечью говорит:

— Все это глупости, донна Джулия. Вы меня сбиваете с толку. Тут в сегодняшней газете рассказывают волшебные сказки. Мы заполучили эмира Фейсала, наследного принца Саудовской Аравии. Он в Неаполе (какая честь!), живет в отеле на улице Партенопе с женой, детьми и двадцатью четырьмя вице-женами своего гарема.

Вечный безработный дон Леопольдо Индзерра восклицает:

— Надо же! И он находится на улице Партенопе, прямо под нами!

Дон Вито Какаче:

— Да. При желании можно отсюда на него плюнуть. Но мыслимо ли иметь такие огромные средства? Представляете, он занял сорок комнат.

Дон Фульвио Кардилло:

— Господи Иисусе! Подсчитаем-ка. По одной купюре за номер в день… пятью четыре — двадцать… Мадонна! Только за одну ночь двести тысяч… верно? А сколько денег у этого эмира?

Дон Леопольдо Индзерра:

— Ха! В Саудовской Аравии есть нефть. А где нефть, там американцы или англичане. А где американцы или англичане, там доллары или фунты стерлинги… вы же понимаете. Повезло этому дону Фейсалу, знал, где родиться. А мы почему выбрали Паллонетто?

Дон Вито Какаче презрительно говорит:

— Вы не верно рассуждаете, дон Леопольдо. Безделье вам высушило мозги. Разве в Саудовской Аравии нет бедных и нищих? И разве донов Фейсалов нет в других частях света? Пожалуйста, вот вам один синьор из Лондона: зовут его сэр Эрнесто Оппенгеймер, а прозвище — «алмазный король». Он добывал по шестьдесят тысяч каратов в месяц, собирал их, как грибы или трюфели. Но это еще не все. У него были свинцовые, медные, цинковые и золотые рудники; он производил взрывчатые вещества и оружие, корабли и вагоны.

Армандуччо Галеота задумчиво спрашивает: