Любовное состязание - Валери Кинг

— Я бы отдал их вам, Эммелайн, но, боюсь, победа осталась за Конистаном. — Пот стекал струйкой у него по виску, он печально улыбнулся. — Надеюсь, вы не станете упорствовать в своем отказе! Ей-Богу, сегодня он заслужил вашу руку!

Откланявшись, Варден любезно раздал по цветку всем дамам, как до него это сделал Брант Девок.

Эммелайн быстро перевела взор на Конистана, терпеливо ожидавшего, пока Соуэрби распорядится своим призом. Царственно высокий, он сидел, гордо выпрямившись в седле, и держал шлем на отлете, как настоящий солдат. Ее сердце было так переполнено любовью и радостным облегчением, что слезы сами собой хлынули из глаз. Она смахнула их, подумав, что если бы можно было с такой же легкостью усмирить противоречивые чувства, бушевавшие у нее в груди… Если он сейчас опять попросит ее руки…

Когда Варден покончил с розами и отъехал в дальний конец поля, где уже собрались все остальные участники турнира, Конистан выдвинулся вперед, чтобы востребовать свою награду. Он получил тяжкий удар по голове, не только оглушивший его, но и разукрасивший ему щеку у края шлема, там, где ее задел наконечник копья, здоровенным кровоподтеком. Он даже мельком подумал, не кровоточит ли рана, впрочем, в эту минуту ему было все равно. Он твердо знал только одно: сейчас он опять попросит руки Эммелайн. Только что пережитая опасность наглядно показала ему, что годы жизни могут быть коротки по тысяче причин.

Когда Конистан подъехал к ней, Эммелайн не на шутку встревожилась, увидав пожар, полыхавший в его взгляде. Она всей кожей ощущала напряжение его воли. Он остановил коня прямо напротив трона, ни на минуту не сводя с нее серьезного и пристального взгляда.

— Сударыня! — заговорил Конистан, и среди зрителей мгновенно наступила тишина. — Я пришел не за короной, которую вы держите в руках, а за ценным призом. Даровать его мне — в вашей власти. Насколько мне известно, традиции проведения вашего турнира дают мне право на этот приз, другими словами, я могу требовать от вас согласия стать моей женой! — Тут он улыбнулся и протянул ей руку, а затем продолжил, немного понизив голос:

— Но я не требую, Эммелайн, я прошу. Прошу от всего сердца: не заставляйте меня страдать понапрасну, дайте мне тот ответ, которого я так жду!

С галерей послышался дружный дамский вздох и шелест платочков, торопливо разворачиваемых и прижимаемых к увлажнившимся глазам.

Эммелайн поднялась, не чуя под собой ног. Она оглянулась направо и налево: отовсюду на нее были устремлены растроганные взгляды и слезливые улыбки. Все ободряюще кивали, прижимая платочки к мокрым щекам, словно призывали ее ответить согласием на столь нежную мольбу.

Она взглянула на мать, и та ответила ей взглядом, полным любви и понимания. Леди Пенрит тоже улыбалась и кивала ей, лишь усугубляя тем самым остроту борьбы, разгоревшейся в груди дочери. Эммелайн не знала, что ей делать, но не хотела давать согласие Конистану только потому, что именно этого ждали от нее все окружающие.

Она вновь перевела взгляд на лицо человека, в которого была влюблена, и уже открыла было рот, чтобы еще раз отказать ему все по тем же причинам, что и раньше, но тут заметила струйку крови, лениво ползущую у него по щеке из небольшого пореза возле уха. Ее вдруг осенило, что в турнирном поединке его запросто могли бы тяжело ранить, даже убить.

— Вы поранились, — проговорила Эммелайн, обращаясь скорее к себе самой, чем к Конистану.

В ту минуту, когда она увидела его рану, что-то словно сдвинулось у нее в груди. Она вдруг поняла, что жизнь — это единое целое, что надо ценить каждый час и нельзя руководствоваться во всех своих поступках одним только страхом перед наследственной болезнью.

Раздиравшие ее противоречивые чувства внезапно уступили место ощущению глубокого покоя. Улыбнувшись Конистану, Эммелайн шагнула к краю возвышения и перегнулась через перила, чтобы вложить свои тоненькие пальчики в его протянутую руку.

— Вот вам моя рука и все остальное тоже, если вы твердо уверены, что действительно хотите этого, — тихо сказала она.

Он крепко сжал ее руку в своей и поднес к губам.

Неистовый вопль, вырвавшийся в эту минуту сразу из сотни глоток, едва не оглушил Эммелайн. Прежде, чем она смогла понять, что происходит, все ее подруги сорвались с мест и окружили ее со всех сторон, осыпая поздравлениями и пожеланиями счастья, смеясь и плача в промокшие насквозь платочки.

Топот копыт возвестил о приближении всадников. Они тоже со смехом и громкими возгласами принялись поздравлять Конистана.

40

Позже в тот же день Эммелайн узнала правду о своем рождении. Потрясенная, не зная, что сказать, она сидела рядом с матерью, как всегда полулежавшей в своем кресле. Лучи послеполуденного солнца, проникавшие сквозь гардины в маленькую гостиную леди Пенрит, пригревали ей щеку. Когда мать закончила свой рассказ, Эммелайн встретилась глазами с ее добрым и сочувственным взглядом. Немного помолчав, она спросила:

— Вы хотите сказать, что я — найденыш, принесенный вам цыганами?

— Да, любовь моя.

Столько вопросов теснилось в уме у Эммелайн, что она в смятении покачала головой, не зная, в каком порядке их задавать.

Леди Пенрит пришла ей на помощь:

— Она была дочерью священника, отвергнутой своими жестокосердными родителями. Она умерла родами, и ты попала бы в приют, если бы цыгане, узнав о твоем злосчастном появлении на свет, не принесли тебя ко мне. В моих глазах ты — дар Божий, запомни это.

В течение следующего часа Эммелайн забрасывала мать совершенно детскими вопросами. Хотя только что услышанная новость потрясла ее до глубины души, она ни на минуту не забывала о том, что родители всю жизнь ее обожали, невзирая на то, что она им не родная дочь.

Ей было несвойственно роптать на судьбу, да и жаловаться было бы грешно: ведь ее жизнь, несмотря на несчастливое начало, была поистине волшебной сказкой. Она не могла не понимать, что размышления о ее необычном происхождении сулят ей в будущем немало тревожных минут. Но в глубине души была благодарна судьбе, приведшей ее в Уэзермир и в Фэйрфеллз.

Некоторое время Эммелайн просидела рядом с матерью в немом замешательстве, и вдруг до нее дошло, что означают на самом деле обстоятельства ее рождения: она не могла унаследовать недуг леди Пенрит!

Теперь она вновь уставилась на мать в изумлении:

— Почему же вы не сказали мне правду еще в субботу? Вы же знали, что страх перед болезнью — единственное, что удерживает меня от согласия на свадьбу с Конистаном! Зачем вы оставили меня в неведении?

Леди Пенрит рассмеялась.

— Дорогая моя, — ответила она, положив руку поверх руки дочери, — конечно, в твоих глазах мой поступок выглядит чудовищно жестоким, но мне хотелось, чтобы ты сама поняла, что семейная жизнь — это не ложе из розовых лепестков, и мои скрюченные кости тут совершенно ни при чем.