Кровь и пот - Абдижамил Нурпеисов

— Ешь, байбише… Пей, байбише…

От усердия хозяина Акбале было не по себе. Но она так замерзла дорогой, что и в теплой комнате никак не могла унять дрожь.

— Байбише бывала раньше в нашем городе?

— Нет…

— Нет? Ну ничего… Ничего, дорогая байбише. Бог даст, может, летом как-нибудь приедешь. Летом по улицам деревья зазеленеют… Озеро под городом поблескивает… Хотя — хе-хе-хе! — жителя моря разве удивишь нашим озером?

Темирке сладко щурил глазки на молодую токал мурзы, и его взгляд вдруг напомнил ей мышиные глазки Судр Ахмета. Акбалу передернуло. Она опустила глаза и покраснела. От длинных ресниц ее легли на щеки тени, и нельзя было угадать, что она думает. Темирке, довольный застенчивостью молодой токал, не отходил от нее, потирал руки, хихикал, втягивая морщинистую шею в плечи.

— За заваркой следи! — крикнул он жене. — Погуще, покрепче наливай дорогой байбише!

Целый день коченея от мороза, думала Акбала о жарко натопленном доме, о горячем чае. А теперь голова шла у нее кругом и ничего не хотелось — только лечь, укрыться с головой и побыть наедине со своими думами.

— Возвращаться-то завтра думаете? — спрашивал между тем Темирке у караванщиков.

— Завтра, бай, завтра. Днем тронемся.

— Это хорошо. Ну а Акбала? Акбалажан… наша байбише?..

— Я… Мне спешить некуда, я…

— Ну да! Ну да! Не торопись… Умно поступаешь, приглядись, присмотрись. Да вот я сам помогу тебе покупки сделать… Ай, байбише, чай-то у тебя стынет, пей, пожалуйста! Такой прекрасный душистый чай!..

Темирке укоризненно зацокал языком. Акбала нехотя стала прихлебывать чай. Чай и верно был душист, но она не ощущала вкуса.

— Тебе повезло, байбише, — нажимал между тем Темирке. — Недавно я как раз в Оренбурге был, отменного товару привез, будет тебе из чего выбирать.

— Вы… вы, наверное, не знаете еще, бай… Я…

— Караванщики встревожено переглянулись, зашевелились, загудели на разные голоса:

— Пей, пей, Акбалажан! Согревайся чайком…

— Ты лучше ешь, дорогая. Вот жент, возьми-ка, попробуй!

— Да-да, отличный, надо сказать, жент, спасибо хозяину. Бери, не стесняйся!

Акбала отрицательно потрясла головой.

— Вы, Темирке, еще не знаете… — задыхаясь, выговорила она. — Я ведь сюда как перекати-поле, гонимое ветром…

— О господи, чего это ты так сразу?.. — толкнув Акбалу, тихо прогудел старший караванщик. — Завтра-то тоже ведь день будет. Отдохни, согрейся, поночуй в тепле, успеешь еще рассказать-то…

— А и верно! — громко воскликнул другой караванщик, поворачиваясь к Темирке. — Верно: человек в пути будто перекати-поле. А уж зимой, в стужу, и не приведи бог быть в дороге! Вся иззябла наша Акбалажан, чуть живая, бедняжка, добралась…

— Да-да! — обрадовались, загудели караванщики. — Что там говорить, в такой мороз и джигит околеет…

— Лютует нынче зима, лютует!

— Еле-еле дотащились…

— Хе-хе-хе, мороз, мороз… — весело согласился Темирке и даже руки потер, будто озяб. — Ну а как дела у дорогого нашего мурзы?

Старший караванщик опять вмешался.

— Что там о мурзе говорить! — гордо сказал он и даже рукой махнул. — Ему-то зима не страшна. Сена заготовлено вдоволь, скот в тепле. Живи не тужи!

— О барекельде! Слава аллаху!

— Слава, слава! Сам создатель благоволит к нашему мурзе. Гм… Кха! А как, бай, нынче рыба на базаре?

— И-и, алла!.. — Купец сморщился, будто хватил кислого. — Лучше не спрашивай Этот разбойник Абейсын и тут мне дорогу перебежал. Хорошо, когда за полцены хоть продам вашу рыбу…

— Апыр-ай, а? Вот дьявол! Всегда нас опережает. Везде, собака, поспеет…

— Так вам и надо! Пока вы там моетесь, стираетесь… И-и, алла! Он еще себя покажет. Он вам всем нос утрет, вот посмотрите. Недаром ведь говорят: кто много спит — все проспит, кто рано встал — табун угнал. Верно сказано. Ай, как верно сказано!

Караванщики промолчали, принялись за чай. Пили, не стеснялись, только отдувались да пот со лбов утирали. Темирке с ненавистью посмотрел на их обветренные, грубые, непроницаемые лица и подумал: «Э! Совсем дикари! Разве их словом проймешь? Это же верблюды какие-то, толстокожие верблюды!»

— Да! А как там наш дорогой Алдаберген-софы? — вспомнил он.

— Здоров, чего ему…

— Он, наверно, уразу держит? Непременно блюдет пост… Да-да! Ой, святой, святой он человек! Крепко аллаха чтит… У меня, кстати, кое-что и для софы есть. Бухарский шелковый чапан, коврики молитвенные…

— Да, бай, чуть не забыл! — перебил Темирке старший караванщик. — Мурза вам салем передает. Салем вот какой… К лету хочет он дом построить под железной крышей на своем зимовье. «Передайте, говорит, Темке, пусть, говорит, заготовит, закупит лес, кирпич и все, что надо. Пусть, говорит, хороших мастеров подыщет. Денег, говорит, не пожалею. Не обижу, говорит, Темке, так, говорит, и скажите».

— А? Хорош джигит! — восхитился Темирке. — Верно, верно, денег он не жалеет. Такого щедрого джигита я еще не видал, аллах свидетель! Истинный мурза! Как-то раз задержался в городе. Потом зашел перед отъездом ко мне и… И-и-и, алла! — Темирке закатил глаза. — Достает вдруг во-от такую громадную пачку денег, бросает небрежно на прилавок. Даже не считал! «Выбери, говорит, для моей жены самое лучшее шелковое платье». А для мурзы мне разве жалко? Ничего не жалко! Достал я из-под прилавка красное атласное платье, переливается, сверкает, пламенем горит! И-и, алла! Вот была редкая вещь!

Акбала мигом вспомнила красное дорогое платье байбише, и даже теперь от лютой бабьей зависти кровь кинулась ей в голову и бурно заходила грудь под синим камзолом.

Поглядев искоса на Акбалу, заметив, что она то бледнеет, то краснеет, Темирке испугался. «Не захворала бы бабенка, — подумал он. — Хлопот потом не оберешься!»

— Застыла, бедняжка, застыла… — ласково забормотал купец, потом вскочил, пошел в другую комнату, вынес лисью шубу и стал заботливо укутывать Акбалу. — Совсем озябла, ой-ей-ей, как озябла, бедная! Укройся потеплей, полежи. Сейчас вот спать будем ложиться. Выспишься, все как рукой снимет. А я завтра подберу все, что нужно. Я-то знаю, что нужно для дома мурзы… Мурза любит хорошие, дорогие веши…

— Не надо, бай, не беспокойся, — вдруг громко сказала Акбала и повела плечами, освобождаясь от шубы. Лицо ее горело. — Я больше не жена мурзы. Он меня прогнал…

И заплакала.

Темирке поперхнулся, вытаращился. Караванщики, беспечно было развалившиеся вокруг дастархана, сами не заметили, как торопливо подобрали ноги. «Ах ты! Ну и подвела! — разом подумали они. — Не могла подождать…»

Темирке не знал, что и подумать. В растерянности покосился он на жену, разливавшую чай, и не удержался, пожалел чаю.

— Что ты все льешь как из ведра? — сердито пробормотал он. — Казаха из самовара не напоишь, ему колодец подавай… Хватит им тут бока пролеживать, пусть допивают в гостиной.

— А у нас еще мясо есть, — сказал старший караванщик. — Из аула прихватили…

— Иди в гостиную, там и вари!

Делать было нечего, караванщики поднялись, натянули свои сапоги, надели шубы и вместе с Акбалой пошли вон.

Гостиная была им хорошо знакома; большая пустая комната, в которой нещадно дуло из окон и дверей. Печка дымила и горела плохо. Раздеваться после теплого дома никто не стал, закутались в шубы и молча улеглись. На другой день поднялись рано. Купили, кто сколько мог, сахару, чаю, ситцу женам на платья, попрощались с Акбалой и отправились в аул.

У Темирке в гостиной Акбала прожила ровно неделю. Жена Темирке ни днем ни ночью покою мужу не давала — ревновала. Думал, думал Темирке, как бы избавиться ему от Акбалы, даже голова побаливать стала. Наконец придумал.

На восьмой день Темирке пришел в гостиную вдвоем с долговязым невзрачным парнем, с ног до головы обсыпанным мукой. Парень работал в магазине Темирке.

Перед их приходом Акбала сидела грустная, сжавшись в комок от холода, и вспоминала караванщиков. Она воображала, как они вернулись домой и каждый очутился в кругу жен и детей. Воображала она, как трещат в домах печки, как дым голубой струйкой поднимается из труб кверху, и так ей хотелось своего гнезда, чтобы был простой муж, чтобы дети радовали сердце своими голосами…

Увидев Темирке, Акбала робко встала. От любезности Темирке давно уж и следа не осталось. Едва переступив порог, он спросил в упор:

— Тебе муж нужен? Акбала вспыхнула.

— И-и, бедняжка, чего там краснеть! Это девушке можно краснеть, а такой тертой бабе, как ты… И ты, Ануар, не смущайся, тоже небось не мальчик! — повернулся Темирке к стоявшему за ним парню.

Взяв Ануара за руку, Темирке подтащил его к Акбале. Акбала закрыла глаза. Она вся дрожала. Холодные пальцы, тоже дрожавшие, робко коснулись ее руки. Акбала гадливо съежилась и отдернула руку.