Политолог - Александр Проханов

– Положение в отечественной науке просто невыносимо, – произнес Дышлов, сурово сдвигая брови. – Доходит до того, что ученые на свои деньги покупают батарейки, чтобы проводить в лабораториях эксперименты. И после этого мы хотим, чтобы не тонули подводные лодки и не падали самолеты. – Он возмущался, но не гневно, не в полную мощь, не расходуя на возмущение запасы энергии, которые станет тратить в момент телесъемки. Разминался, разогревался, как это делает спортсмен перед состязанием, сообщая мышцам гибкость и эластичность.

– На прошлой неделе я ходил к Президенту. Ставил вопрос о финансировании науки. Говорю: «Если так будет продолжаться, Россия опять вернется к лучине, и мы потеряем все, что наработали за годы советской власти». Соглашается, кивает головой, заверяет, что возьмет вопрос на контроль. Но я же знаю, что ничего не сделает. Будет выполнять команду из-за океана, где заинтересованы в удушении российской науки. – Дышлов презрительно выставил нижнюю губу, выражая свое отношение к безвольному, слабому Президенту, случайно оказавшемуся на вершине власти, не идущему ни в какое сравнение с ним, Дышловом, упорным, трудолюбивым политиком, национальным лидером, который рано или поздно займет свое место в Кремле.

Стрижайло с тайным удовольствием взирал на его упитанное, уверенное лицо, усвоившее властно-снисходительное выражение. Дышлов был уверен в своем положении крупнейшего политика страны, в статусе лидера сильнейшей политической партии. Народная поддержка, многолюдные митинги, обожание толпы наделяли Дышлова витальной энергией, питательными калориями, от которых его мясистое бело-розовое лицо казалось изделием мясо-молочного комбината. Но при этом в глубине его светлых глаз таилась постоянная неуверенность, темная точка настороженности, как если бы он что-то тщательно прятал в себе от посторонних глаз, старательно утаивал, и вся его внешняя бодрость и жизнелюбие казались мнимыми.

– Так. – Он посмотрел на свои ручные, в платиновом корпусе часы. – Еще минут тридцать, не меньше. Ладно, слушай анекдот. – Награждая Стрижайло дружеским, панибратским хлопком, Дышлов поудобнее устроился на траве. – Старый сперматозоид учит молодого: «Ты, как только тебя выпустят, беги со всех ног, чтобы первому оплодотворить яйцеклетку. Как увидишь впереди что-то темное, так мчись на него и вонзайся. Понял?» – «Понял», – отвечает молоденький. Вот его выпустили вместе с другими, мчится что есть мочи. Видит впереди что-то черное. С разбегу бьется головой и отскакивает. Еще раз бьется и отскакивает. Спрашивает это черное: «Простите, вы яйцеклетка?!» А ему отвечают: «Нет, я – кариес!» – Дышлов, дождавшись, когда у Стрижайло начнет раздвигаться в улыбке рот, громко, заразительно захохотал. Стрижайло вторил ему, зная, что своим смехом доставляет ему удовольствие.

Он предвкушал предстоящее действо, как режиссер предвкушает премьеру. Его театром была горячая лесная опушка у накаленного шоссе, по которому мчались трейлеры с крымскими помидорами, иномарки с самодовольными богачами, ищущими отдохновения на курортах, потертые грузовички, на которых чеченские террористы перевозили оружие и взрывчатку. Одна часть артистов, еще невидимая, приближалась в стекленеющем воздухе. Главный актер готовился к выходу, примеряя на лицо маски величия, гнева, печали. Зрителями были невидимые духи, которые угнездились в душе Стрижайло, как летучие мыши, – прицепились вниз головами к его ключицам, плечам, подбородку, сгрудились бархатистыми тельцами, выпучили блестящие черные глазки.

– Идут, – сказал оператор, выплевывая травинку, поднимая с земли телекамеру.

Охранники настороженно вскочили.

Далеко на шоссе, в струящемся воздухе что-то забелело, задрожало, напоминая мираж пустыни, когда над барханами в жидком стекле возникают бедуины в белых накидках, изразцы минаретов, пальмы над синей водой. Дышлов вышел из тени на солнцепек. Одернул одежду, откашлялся, крепче установил ноги и выпятил грудь. Стал похож на певца, готового при первых звуках рояля выдохнуть сочный басовитый звук.

– Ты, главное, ученых, ученых снимай, – обратился он к оператору, зная, что основным объектом съемки будет он сам, его проникновенные, обличительные слова.

Белесое скопление на шоссе приближалось. Превращалось в горстку людей в белом, нестройно семенящих по обочине, что-то несущих в руках. Стрижайло вглядывался, стараясь понять, насколько верно был выполнен его художественный заказ, какая наглядная агитация была вручена ученым, совершающим Марш протеста.

Группа семенящих людей приближалась. Были отчетливо видны их белые халаты и шапочки, спецодежда стерильных лабораторий, которая делала демонстрантов похожими на санитаров и одновременно на пациентов, – такими усталыми, болезненными выглядели ученые. Одни из них несли транспаранты: «Науке – достойное финансирование!», «Голодный ученый – позор России!», «Подайте милостыню на отечественную науку!». Другие держали в руках сделанные из папье-маше муляжи, символизирующие отрасли научных исследований. Невысокий, всклокоченный астроном с безумными глазами нес галактику – огромный спиралевидный завиток, держа его на голове, как Зевс. Другой астроном, тощий и стеблевидный, подламываясь на ходу, нес картонную раскрашенную комету, цепляя хвостом соседей. Рядом вышагивал упрямый, замкнутого вида физик, взвалив на плечи синхрофазотрон. А его коллега воздевал увеличенную в миллионы раз элементарную частицу, открытую на этом фазотроне. Биологи влекли на себе большие, ярко расцвеченные макеты – «вирус СПИДа», напоминавший Гайдара, «раковую клетку», похожую на Чубайса, «птичий грипп» – вылитый министр экономики Греф. Замыкал процессию сутулый ученый, специалист по «звездным войнам». Нес наперевес «лазерную пушку», и казалось, что этим экзотическим оружием он конвоирует всю процессию, гонит ее по этапу, чтобы сдать в Матросскую Тишину. Стайка журналистов сопровождала ученых. Газетчики, фоторепортеры пили на ходу кока-колу, жевали дирол без сахара, выдували на губах забавные пузырики.

– Ну что, пошли, – произнес Дышлов и уверенно шагнул навстречу процессии, всем своим непреклонным видом выражая поддержку протестующим, уверенный, что его поддержка желанна и благотворна. Зашагал среди демонстрантов, выбрав место между кометой и элементарной частицей.

– Как вы расцениваете Марш голодных ученых?.. – увивались вокруг него журналисты. – Что могут сделать коммунисты, чтобы увеличить финансирование науки?.. За кого на выборах будут голосовать российские ученые?.. – Они тормошили Дышлова. Оператор пятился, захватывая в объектив утомленных демонстрантов, раскрашенные макеты и уверенное, непреклонное лицо Дышлова, который грозно рокотал упитанным басом:

– Антинародный режим превращает науку в бедную нищенку!.. Уборщица в коммерческом банке получает втрое больше, чем академик!.. Советская наука была передовой в мире, а теперь ученые на свои деньги покупают пробирки для опытов!.. Еще несколько лет такого финансирования, и от науки останется большой скелет, который Чубайс повезет в Давос, чтобы отчитаться перед своими хозяевами за проделанную работу… На выборах ученые проголосуют за нас, коммунистов, которые запустили в космос Гагарина, создали ядерный щит, победили туберкулез!..

Стрижайло шагал в стороне, наслаждаясь спектаклем, который сам срежиссировал, выбрал декорации и актеров, написал текст пьесы. Из проносящихся машин с удивлением выглядывали дальнобойщики, миллионеры и вооруженные ваххабиты. Впереди, подступая к обочине, приближались заросли ольхи.

– Когда мы выиграем выборы и займем ведущее место в Думе, мы примем Закон о науке, возвращающий ученым ведущее место в обществе. Мы добьемся бюджетного финансирования в таком размере, чтобы снова заработали наши физические и биологические лаборатории, чтобы ученые не уезжали за океан, а работали на благо России!.. – Дышлов порозовел от волнения, вошел во вкус, чувствовал себя ведущим политиком, любимцем масс, защитником отечественной науки. Заросли ольхи приближались. Стрижайло испытывал мучительное нетерпение, которое было нетерпением шелковистых глазастых демонов, облепивших его кости, обложивших горло меховой горжеткой. – Я сам работал в науке, знаю, сколько элементарных частиц могли бы открыть наши ученые, будь у них достойное финансирование…

Процессия приблизилась к зарослям. Семенили ученые в белых халатах. Колыхались транспаранты. Странно и значительно смотрелись скульптуры из папье-маше. Грозно, в окружении деятелей науки, выступал Дышлов, позируя перед телекамерой. Внезапно заросли ольхи покачнулись. Завеса кустов распахнулась. Выскочили спортсмены в черных рубашках, мастера нацбола. Стали забрасывать Дышлова помидорами, кульками с майонезом, пластилиновыми чернильными бомбами. Снаряды попадали в Дышлова, пятнали одежду жидко-красным, липко-белым, чернильно-синим. Нацболы при каждом попадании воздевали кулаки, выкрикивали: «Дышлов – предатель народа!», «Дышлов – подстилка Кремля!», «Дышлов – фарисей и Иуда!». Заляпанный чернилами и майонезом, с красной помидорной кляксой на лице, Дышлов заслонялся, пытался увильнуть от попаданий, нырял в гущу ученых. Но его настигали разноцветные бомбы. Камера жадно фиксировала траектории метальных снарядов, ужас на лице Дышлова, растерянность охраны.