Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно в это время он пишет Шестую симфонию, глубокий трагизм которой потряс слушателей. Она посвящена В. Л. Давыдову. Когда Давыдов особенно наглядно показал свое невнимание к дяде, композитор велел снять посвящение, но потом снова вернул. Критик В. В. Стасов писал в 1901 г. о Шестой симфонии:
«…она не что иное, как страшный вопль отчаяния и безнадежности, как будто говорящий мелодиею своего финала: «Ах, зачем на свете жил я!»… Настроение этой симфонии страшное и мучительное; она заставляет слушателя испытывать горькое сострадание к человеку и художнику, которому пришлось на своем веку испытать те ужасные душевные муки, которые здесь выражены и которых причины нам неведомы» (Стасов 1980: 99).
В советское время было принято искать в этом трагизме социальное звучание — отражение социального отчаяния конца века, конца царизма. Академик Б. В. Асафьев называл эту симфонию (в 1922 г.) «трагическим документом эпохи». Эпохи или биографии? Асафьев понимал, что непосредственные стимулы к созданию произведений лежали в сфере личных переживаний композитора и втайне, вероятно, отдавал себе отчет, что часто это были переживания, вызванные особой сексуальной ориентацией. Именно так было с некоторыми компонентами самых ярких произведений Чайковского — «Евгением Онегиным», «Пиковой дамой», симфонией «Манфред», Шестой симфонией. Но, как пишет Асафьев (1972: 301) о Чайковском,
«Он часто… сам удивлялся совпадению его тайных сокровенных грез с желаниями людей вокруг. Так было с «Евгением Онегиным». Когда же в конце жизни он геройски собрал свои силы, чтобы выявить, наконец, в музыке то лично трагическое, что не давало покоя ему всю жизнь, он создал «Пиковую даму» и Шестую симфонию, от которых и теперь становится страшно…».
Композитор хотел так и назвать симфонию — Трагическая, но Модест предложил более интересное название — Патетическая. В ней ведь не только отчаяние, но и пафос любви. Помните? «Да, да и да». Владели ли Чайковским в это время идеи отказа от радостей жизни, чувства раскаявшегося грешника, ожидание расплаты за грехи и пороки? Никак нет.
Великий князь Константин Константинович, его высокий покровитель, К. Р., терзавшийся от сознания своей греховности (также связанной с гомосексуальностью), предложил Чайковскому написать «Реквием» на горькие слова Апухтина. В ответном письме (21 сент. /З окт. 1893 г.) Чайковский вежливо отказывается, ссылаясь на то, что чувства траура уже выражены в Шестой симфонии и ему не хочется повторяться. Сочтя это объяснение недостаточным, через несколько дней он шлет второе письмо (26 сент. /8 окт.). В нем, за месяц до своей смерти, он пишет:
«Есть причина, почему я мало склонен к сочинению музыки на какой-бы то ни было реквием, но я боюсь неделикатно коснуться Вашего религиозного чувства. В «Реквиеме» много говорится о Боге-судии, Боге-карателе, Боге-мстителе (!!!). Простите, Ваше Высочество, — но я осмелюсь намекнуть, что в такого Бога я не верю, или, по крайней мере, такой Бог не может вызвать во мне тех слез, того восторга, того преклонения перед создателем и источником всего блага, которые вдохновили бы меня» (ЧПС, 17: 186).
Между тем всего месяц оставался до его неожиданной и мучительной смерти.
9. Возмездие?
Эпидемия холеры в Петербурге шла уже на спад, но Чайковский заболел и через несколько дней мучений скончался. Хоронил его весь город.
С того самого времени начали ходить слухи о том, что смерть его не была естественной, что он покончил с собой и что это как-то связано с его сексуальными прегрешениями. Слухи эти дошли до наших дней и реализовались в двух версиях.
Одну предала печатной гласности музыковед А. А. Орлова в 1980-х годах, естественно, за границей (Орлова 1987 и др.). По ее рассказу, ей сообщил это некто Войтов, которому в 1913 г. соседка по даче в Крыму, Елена Карловна Якоби, вдова сенатского прокурора и соученика Чайковского по училищу правоведов, передала страшную тайну. Муж ее, Николай Борисович Якоби, за 20 лет до того, в 1893 г., устроил в своем доме в Крыму собрание соучеников по училищу, на которое пригласил Чайковского. Все примчались из Петербурга. Жена сидела за запертыми дверями кабинета несколько часов и слышала глухой разговор там. Потом выскочил взволнованный Чайковский и бросился вон. А муж рассказал ей суть дела.
Граф Стенбок-Фермор пожаловался государю на то, что юному племяннику графа строит куры композитор Чайковский. Государь разгневался и приказал Сенату разобраться. Узнав об этом, Якоби собрал бывших соучеников по училищу правоведения и устроил суд чести, который должен был предотвратить позор, который бы пал на училище, если бы дело было предано гласному суду. Соученики предложили Чайковскому поступить, как подобает дворянину — покончить с собой. Чайковский уехал, принял яд, и через несколько дней мир узнал о его смерти от холеры.
Версию эту приняли немногие издания, у нас, в частности, писатель Нагибин. Большинство ученых версию принять не смогло. Во-первых, дело несоразмерно такому развороту событий. На что графу Стенбоку-Фермору жаловаться? На простое ухаживание! Самое сильное, что могло бы последовать за такой жалобой (и даже за более основательной) — это укоризненное замечание, переданное намеком Чайковскому через кого-нибудь из великих князей или придворных. Сенату тут делать нечего. Во-вторых, Стенбок-Ферморы — придворные и хорошо знали, что гомо сексуальностью отличались сами великие князья (8 или 9 из них!), обер-прокурор Синода и влиятельные министры. Светские люди не стали бы ставить всех в неудобное положение, постарались бы справиться с делом личными контактами. В-третьих, даже публичные гомосексуальные скандалы (например, в скандале 1889 г. было замешано около 200 гвардейцев и артистов Александринского театра!) в России старались замять. В- четвертых, не правоведам бы (выпускникам училища правоведения, певавшим тот самый гимн) судить за гомосексуальность. В-пятых, последние дни Чайковского прослежены по часам — там не остается времени для путешествия в Крым к Якоби. В-шестых, нет общедоступного яда, способного действовать медленно — убивать за несколько дней — и без четких следов химического препарата. В-седьмых, версия передана устно через ряд посредствующих звеньев,
