Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов

Прижавшись лбом к деревянным прутьям и беззвучно шепча молитву, Афанасий наблюдал, как медленно приподнимается одна из стен клетки и змей, неторопливо поводя головой из стороны в сторону и пробуя воздух языком, выползает на песок. Как струится его тело, становясь все больше и больше, как двигаются под толстой кожей могучие мышцы. Близнецы замерли под немигающим взглядом желтых глаз, прижавшись друг к другу.

Змей приблизился к ним. Раззявил огромную пасть и зашипел:

— Кха-а-а-а!

Один из пузатых человечков зажал руками уши и съежился. Другой, выпятив грудь, шагнул навстречу огромному гаду. Звякнула, натянувшись, цепочка на его лодыжке. Трибуны ахнули.

Словно убоявшись его отчаянной храбрости, змей отпрянул. Мучительно долго свиваясь петлей, отполз к краю арены и улегся там, высунув голову из-под могучих колец пятнистого тела. Он внимательно наблюдал за пузатыми коротышками, но нападать явно не собирался.

— Слава богу! — выдохнул Афанасий, который за это короткое время успел пройти внутри себя путь от ненависти к пузатикам до болезненного сочувствия.

Наверное, сытый оказался. Сказывали местные, что гады подобные могут сожрать целого буйвола, а потом весь сезон дождей ничего не потреблять, валяясь бревном в грязи. И этот, видно, не так давно кого-то заглотил, а теперь медленно переваривает, вон толстый какой.

— И слава богу, — повторил он вслух.

На арену вышли несколько обезьянцев с длинными копьями наперевес. Они шли медленно, едва переставляя ноги и косясь в сторону, стараясь не глядеть на гиганта. Руки их дрожали от страха так, что блестящие наконечники выписывали в воздухе сверкающие восьмерки. Не дойдя до змея шагов десяти, они остановились, не решаясь что-то сделать.

Змей медленно повернул голову в их сторону, снова раззявил пасть:

— Кха-а-а-а!

Обезьянцы кинулась наутек, побросав копья. С трибун в спины им понеслись насмешки и укоризненные крики. Полетели огрызки и сломанные палки. Потом послышался какой-то шум, крики, треск ломающейся древесины. Однако, что происходит, толком было не разобрать.

Афанасий почему-то оглянулся на медведя. Тот сидел на полу, развалив кривенькие лапы и спиной опершись на стену. Подцепляя могучим когтем волосы лиан, отдирал их и засовывал в рот, меланхолично пережевывая.

По мере того как пауза затягивалась, рев толпы набирал силу. Наконец на арену выступили еще несколько стражников, более человекоподобных и прямоходящих. В руках они несли длинные жерди и веревки. Приседая от ужаса и постоянно оглядываясь через плечо на выход с арены, они окружили чудовище, безразлично наблюдавшее за их маневрами немигающим взглядом. Приблизились, завели жерди под могучие кольца его тулова и налегли.

Толстые палки изогнулись тростинками, жилы вздулись на могучих руках. Но сдвинуть гада не удалось. Зашли с другой стороны, попробовали подкладывать под палки чурки и рычажить. Наконец змею надоели их жалкие потуги, он снова зашипел свое странное «кха-а-а-а», взмахнул хвостом, снеся с ног несколько обезьянцев, и переполз к другой стене. Трибуны вновь отреагировали ревом. Незадачливые загонщики убрались с арены, баюкая ушибленные руки и припадая на отдавленные ноги. На вкус Афанасия, гада было бы проще порешить, но, видимо, обезьянский царь хотел сохранить его для будущих потех.

В пределах видимости купца появилась запряженная четырьмя волами упряжка. Ее остановили саженях в пяти от змея и развернули к нему задом. Афанасий было подумал, что это сделали, дабы не пугать рогатых, но обезьянцы оказались хитрее. Привязав к упряжи длинный канат с петлей на конце, они продели ее сквозь вытащенную на арену деревянную клетку. По бокам от клетки выстроились десятка полтора воинов с копьями и баграми.

Один из них привязал к длинной палке протянутую сквозь клетку петлю и поднес к голове гада. Тот опять зашипел, разинув желтую пасть, и погрозил воину мелькающим меж сухих губ языком. Тот отпрянул, оглянулся и, видимо, получив от кого-то знак, снова пошел на приступ.

«О как, — подумал Афанасий, — наверняка португалец такую хитрость сочинил. Местным-то волосатикам до такого не додуматься, а вот Мигель — тот может. Особливо чужими руками».

Воин снова приблизился к гаду и, улучив момент, кинул на него петлю, стараясь захлестнуть на шее. Не попал. Веревка соскользнула по чешуйкам брони.

Обиженный таким неуважительным к себе отношением, змей вскинул голову. Это его и сгубило. Воин второй раз взмахнул палкой, набросив канат на выгнутую по-лебединому шею, и отскочил. Щелкнул кнут. Буйволы рванули с места, как породистые рысаки. Петля захлестнулась, и змей с разгону въехал носом в подставленную клетку. Воины, подбежав с обеих сторон, налегли, опрокидывая ее на попа. Другие подцепили копьями мечущийся во все стороны хвост, третьи наложили сверху плетеную крышку, а четвертые стали густо обматывать клетку волосатыми лианами. Через несколько мгновений они уже запрягали в двухколесную телегу воловью упряжку.

Арена снова опустела. Афанасию показалось, что праздник окончен, но зрители не расходились. Будет еще что-то? Накликал?! Он заметил двух воинов — не тех, но очень похожих на тех, что недавно улавливали ползучего гада. Того же роду-племени. Неторопливой походкой исполняющих изо дня в день скучные обязанности они шли по краю амфитеатра к его клетке. «Господи, Господи, Господи, помилуй, — взмолился Афанасий, мелко крестясь. — Господи, помилуй!»

То ли у Бога в этот день было хорошее настроение, то ли на долю Афанасия выпало все отпущенное ему сегодня. Воины прошли мимо, к клетке с медведем. Поднатужившись, покатили ее вдоль верхнего края, покрикивая на мелких обезьян, что осмеливались приблизиться. Наконец клетка скрылась за статуями и каменными обломками былого величия.

Тем временем на арене снова появился Хануман. Вразвалочку проковылял по кругу, показывая зрителям то свои роскошные бакенбарды, то плохо скрываемый набедренной повязкой красный зад. Он всячески заводил и подбадривал публику, но та реагировала вяло, устав надрываться в крике и несколько разочаровавшись в зрелище.

По законам циркового представления после хорасанца и удава должен был настать черед Афанасия. Но царь или, может, Мигель решил, что публику нужно взбодрить чем-нибудь более ярким и зрелищным, чем скоротечная расправа с бедным русичем. Ну и ладно.

Меж тем клетку с медведем выкатили на арену. Служители отошли по разные стороны и подрезали лиановые веревки, придерживавшие одну из стенок. Прежде чем та медленно, под треск рвущихся волокон, сползла на песок, они пошли к воротам, стараясь не переходить на бег, но со всей возможной торопливостью.