О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

Вошел хозяин. Он был одет неофициально — без пиджака, только полосатая рубашка без воротника, брюки и подтяжки, перехваченные широким ремнем на груди. Его веселое лицо оживилось при виде Тристана.

— А вот и мистер Фарнон. Как поживаете?

— Как никогда лучше, мистер Пикок, а как вы?

— Прекрасно, сэр, прекрасно. Не жалуюсь. А второго джентльмена я тоже знаю. Вы ведь были у меня, не так ли?

И я вспомнил. Я тогда проводил инспекцию местных ферм вокруг Пултона и зашел сюда перекусить, замерзший и умирающий от голода после многочасовой схватки с молодыми животными на вересковых холмах. Хозяин принял меня, не выражая никаких эмоций, и немедленно поставил на огонь сковородку, а я сидел и смотрел на его рубашку и на подтяжки. Приготовленная еда заняла всю поверхность круглого дубового стола возле гриля — толстый стейк из домашней свинины с двумя свежими жареными яйцами поверх него, свежеиспеченный хлеб с воткнутым в него ножом, тарелка с маслом со здешней фермы, варенье, огромный чайник чая и целая головка здешнего сыра — круглая, снежно-белая, не меньше полуметра высотой.

Я легко вспомнил, как, не веря своим глазам, долго поедал поставленную на стол пищу, закончив ее невероятно вкусным сыром, который я поедал ломтик за ломтиком. Вся трапеза стоила мне два шиллинга шесть пенсов.

— Да, мистер Пикок, я уже бывал здесь и, когда буду умирать от голода на необитаемом острове, буду вспоминать о том, как вкусно вы меня угостили в тот раз.

Хозяин пожал плечами.

— Да не было ничего особенного. Так, все как обычно.

Но было видно, что ему приятно.

— Вот и отлично, — нетерпеливо сказал Тристан. — Но сегодня мы пришли не есть, а пить; а у мистера Пикока самое лучшее пиво в Йоркшире. Хочу, чтобы и ты, Джим, сказал мне, как оно тебе понравится. Будьте любезны, мистер Пикок, принесите нам две большие кружки и две маленькие.

Я обратил внимание, что он не стал спрашивать девушек, чего бы им хотелось, но, судя по всему, они были довольны его выбором. Хозяин поднялся из подвала с легкой одышкой. Он нес высокий эмалированный кувшин, из которого тонкой коричневой струйкой наполнил кружки опытной рукой, соорудив над каждой шапку белой пены.

Тристан поднял кружку и посмотрел на нее с тихим благоговением. Он осторожно понюхал аромат и отпил каплю, но не проглотил сразу, а несколько секунд подержал во рту, перекатывая ее движением челюсти. Проглотив порцию, он несколько минут торжественно чмокал губами, затем закрыл глаза и сделал глоток поосновательнее. Он долго сидел, закрыв глаза, а когда открыл, в них горел такой восторг, будто он увидел перед собой величественное зрелище.

— Какое же удовольствие заходить сюда, — прошептал он. — Создание бочкового пива требует большого умения, но вы, мистер Пикок, прямо художник.

Хозяин скромно склонил голову, и Тристан, подняв кружку в заздравном жесте, опрокинул ее в себя легким движением своего локтя.

Девушки заахали в восхищении, но я видел, что им нелегко даются их порции. Я с усилием проглотил свою, и эмалированный кувшин вновь вступил в дело.

Я всегда попадал в неудобное положение в компании такого виртуоза, как Тристан, но по мере того, как развивались события, а хозяин навещал свой погреб снова и снова, мне становилось все легче. Позднее, с восьмой кружкой, я почувствовал себя совсем хорошо, и мне стало интересно, как же это я раньше испытывал трудности с поглощением больших количеств жидкости. Теперь эта процедура казалась мне несложной и приятной. Тристан был прав: это именно то, что было мне нужно.

Мне стало непонятно, как же я раньше не заметил, что Конни — одна из самых красивых девушек на свете. Там, на улице перед больницей, она показалась мне привлекательной, но это явно оттого, что освещение было слабым и я не заметил, насколько безупречна ее кожа, как загадочна глубина ее зеленых глаз, как прекрасны ее волосы, в которых медью играет огонь очага. А ее смеющийся рот, ровные зубки и маленький розовый язычок! Она постоянно смеется, делая паузы лишь для того, чтобы выпить пива. Все, что я говорил, было исполнено мудрости и блестящего остроумия, а она все время смотрела на меня поверх своей кружки с нескрываемым восхищением. Это сильно окрыляло.

Пиво текло, а время замедлялось и наконец остановилось совсем, больше не было ни прошлого, ни будущего, — только лицо Конни и теплое, спокойное настоящее.

Я удивился, когда Тристан взял меня за руку. Я и забыл, что он тоже здесь, и сфокусировал на нем свой взгляд так же, как ранее на Конни: я видел одно лишь его лицо, подвешенное в атмосфере пустой комнаты. Только лицо его теперь было красным, он тяжело дышал, а его глаза остекленели.

— Хочешь, покажу сумасшедшего дирижера? — спросило лицо.

Я был глубоко тронут. Вот еще одно доказательство заботы моего друга обо мне. Из всего репертуара Тристана его пародия на сумасшедшего дирижера была наиболее трудной. Она требовала огромных затрат энергии, а поскольку Тристан не привык к любой физической активности, она его выматывала. И все же он был готов пожертвовать собой. Меня охватила волна сладостного чувства, и на секунду мне показалось, что я даже могу расплакаться, но я удовлетворился тем, что пожал Тристану руку.

— Ничего не хочу так, как этого, старина, — сказал я веско. — Мне сегодня вечером именно этого и не хватало. И я хочу воспользоваться случаем, чтобы сказать тебе, что во всем Йоркшире не найдется более достойного джентльмена, чем Тристан Фарнон.

Огромное красное лицо стало торжественным.

— Старина, твои слова — большая честь для меня.

— Нис-с-сколько, — выговорил я с трудом. — Я даже не мог надеяться на то... на то... на то, чтобы выразить свое высокое к тебе отношение.

— Ты слишком добр ко мне, — Тристан икнул.

— Ничего подобного. Знакомство с тобой — это большая честь для меня, редкая привилегия.

— Спасибо, спасибо, — Тристан старательно кивал головой в нескольких сантиметрах от моего лица.

Мы уставились друг на друга, и разговор мог бы продолжаться еще долго, но вмешалась Бренда.

— Эй, вы двое, перестаньте тереться носами, а закажите мне еще пива.

Тристан окинул ее холодным взглядом.

— Тебе придется подождать несколько минут. Я должен кое-чем заняться.

Он поднялся, встряхнулся и с достоинством вышел на середину комнаты. Тристан повернулся к нам, и я заметил, что он сильно возбужден. Я почувствовал, что на сей раз произойдет нечто необычайное.

Тристан поднял руки и повелительным взглядом посмотрел на воображаемый оркестр, окинув одним движением головы ряды и струнных, и духовых, и ударных инструментов. Затем мощным движением руки он начал увертюру. «Что он играет? — подумал я. — Россини или, может быть, Вагнера?» Я смотрел, как он вскидывает голову, взмахом кулака приглашая вступить струнные, или дрожащей вытянутой рукой повелевает трубами.

Где-то посередине пьесы начались проблемы, и я завороженно смотрел, как его лицо начало дергаться, а губы — дрожать. Взмахи рук становились все более дергаными, а все его тело охватил неуправляемый спазм. Было ясно, что дело идет к концу: глаза Тристана вращались, волосы упали на лицо, он потерял управление музыкой, и она беспорядочно клубилась вокруг него. Внезапно он замер как парализованный, руки его опустились, и он рухнул на пол.

Я вместе со всеми засмеялся и захлопал, но вдруг заметил, что Тристан слишком неподвижен. Я наклонился к нему и обнаружил, что он ударился головой о тяжелую дубовую ножку стула и почти потерял сознание. Медсестры быстро принялись за дело. Бренда опытным движением подняла ему голову, а Конни принесла воду и полотенце. Когда Тристан открыл глаза, они обмывали крупную шишку у него над ухом.

Появился встревоженный мистер Пикок.

— Все нормально? Могу я чем-то помочь?

Тристан сел на стул и с трудом отхлебнул пива. Он был очень бледен.

— Через минуту я приду в себя, а пока попрошу о последней любезности. Принесите нам еще по одной на посошок, — и нам пора на танцы.

Хозяин поспешил прочь и вернулся с эмалированным кувшином, полным до краев. Последняя кружка волшебным образом вернула Тристана к жизни, и он вскоре встал на ноги. Мы с признательностью обменялись рукопожатиями с мистером Пикоком и вышли. После яркого света паба темнота накрыла нас, как одеялом, и мы с трудом находили дорогу на крутой улице. Наконец мы увидели здание танцзала на вершине поросшего травой холма. Сквозь шторы просачивался слабый свет, и мы услышали музыку и ритмическое топанье ног.

Веселый молодой фермер на входе принял наши деньги, и когда мы вошли в зал, то оказались в плотной массе танцующих. Зал был битком набит молодыми людьми в строгих темных костюмах и девушками в ярких платьях. Все они радостно потели, раскачиваясь и кружась в такт музыке.

На невысоком подиуме в одном конце четыре музыканта выкладывались, как могли, — на пианино, аккордеоне, скрипке и ударных. На противоположном конце несколько приятных женщин средних лет стояли за длинным столом на козлах, распоряжаясь толстыми бутербродами с ветчиной, заливным, домашними пирогами, кувшинами с молоком и бисквитами, обильно украшенными сбитыми сливками.