Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть - Питер Хизер

В Риме во времена Деяний святых апостолов уже существовала христианская община. На тот момент, когда новая религия стала распространяться среди последующих поколений, уже существовала более обширная христианская цивилизация или обитаемое пространство (как называли ее сами христиане), принявшая форму медленно растущего числа автономных конгрегаций, которыми оказались усеяны главные города Средиземноморья (как лягушками вокруг пруда, по известному выражению Сократа). Эти конгрегации были сами по себе и лишь периодически вступали в контакт друг с другом, особенно потому, что Римское государство время от времени начинало их преследовать. Не существовало никакой официальной установленной иерархии религиозной власти ни между этими конгрегациями, ни даже, для начала, внутри их самих, так как требовалось время, чтобы придать официальный статус положению священников и епископов, а общим руководством и богословским анализом иногда занимались те, кого мы теперь назвали бы представителями мирян. Но из тумана, окутывающего этот самый ранний период истории христианства, проглядывает случайный момент ясности, который показывает, что конгрегация Рима, и в частности ее руководство, занимали особенно престижное положение благодаря своей связи с двумя величайшими лидерами раннего христианства – Петром и Павлом. Этот особый престиж уже упоминался в известном письме Игнатия Антиохийского, датируемом первым десятилетием II в., и мог при случае превратиться в необычную степень религиозной власти. От этого же времени сохранилось знаменитое письмо папы римского Клемента I от 96 г., адресованное христианской общине Коринфа, в котором он вмешивается во внутренний коринфский спор о правах священников. А сто лет спустя более широко действовал папа римский Виктор I, отлучая от церкви любых христиан (так называемых приверженцев 14-го дня), которые настаивали на праздновании Пасхи в один и тот же день с еврейским Песахом. Римская конгрегация сама по себе неуклонно росла и уже в 253 г. при папе Корнелии состояла помимо епископа из не менее чем сорока шести священников, семи дьяконов, семи субдьяконов, пятидесяти двух экзорцистов, разнообразных лекторов и привратников. Но ввиду того что в христианстве в целом еще не было официально признанной иерархической структуры, вмешательство Рима в дела других общин ограничивалось редкими формулировками общих принципов (вроде отлучения от церкви, проводимого папой Виктором) или отдельными моментами, когда другая конгрегация просила римское руководство разрешить трудный вопрос. Немного драгоценных примеров таких просьб, датируемых до 300 г., дошли до наших дней, но нет и намека на то, что уцелевшие свидетельства сохраняют лишь верхушку от какого-нибудь огромного растаявшего айсберга[253].

Все это изменилось в начале IV в. с обращением императора Константина в христианство и последующим его превращением в официальную религию Римского государства. Пока этот процесс разворачивался на фоне все возраставшего числа обращенных в новую веру, в результате чего число христианских конгрегаций на территории империи умножилось вне всякой меры, церковь обрела свою первую внятную властную структуру. Впервые это узаконило роль папства в христианстве в целом. По сравнению с более поздними моделями развития и даже с тем, что разные папы любили говорить о себе в то время, то, как эти новые структуры функционировали, несколько удивляет.

Значение римской епархии в рамках этого нового внутреннего устройства было официально признано во всем христианском мире (границы которого вскоре совпали с границами империи). Одно из основных последствий обращения в христианство Константина состояло в том, чтобы позволить – на самом деле дать право, за которое он заплатил из имперской казны, – возникнуть традиции: при необходимости решения серьезных вопросов руководители христианских общин со всей империи собирались вместе на Вселенские соборы. Первый из них был проведен в Никее в 325 г., и его шестой канон (каноны представляли собой список решений собора) признал особый апостольский статус, который был придан епископу Римской епархии, потому что она была основана святым Петром. На практике означало это несколько важных моментов. Первый и самый специфический: все епископы больше не считались равными. Некоторые епархии получали ранг митрополии (а епископы, соответственно, становились архиепископами, хотя этот термин еще не был в ходу) с установленными правами вмешиваться определенным образом в управление подчиненными епархиями их провинции: созывать регулярные синоды для поддержания норм веры и религиозной практики и утверждения выборов епископов. Я использую слово «провинция» намеренно. За редким исключением это были столицы существовавших римских имперских провинций, которым требовался ранг митрополии, а территория их власти обычно совпадала с границами провинций. Возникнув более или менее внезапно, административные церковные иерархии начали копировать иерархии имперского управления. В рамках этой реорганизации Римская епархия получила права митрополии на значительной территории вокруг города[254].

Вторая сторона – если теперь смотреть шире – традиционная роль Рима как апелляционного суда для разрешения сложных церковных вопросов приобрела новое значение. Форма, в которой обычно выдавались такие судебные решения, изменилась весьма значительно. Простая письменная форма периода раннего христианства во времена папы римского Иннокентия (401–417) уступила место гораздо более официальной и, следовательно, более типовой папской декреталии. Последняя делалась по образцу императорского рескрипта, который представлял собой особый тип письма, используемый императорами на протяжении веков с целью дать на нижней половине письма официальные, полностью обоснованные ответы на вопросы, изложенные в его верхней части. Ответ императора имел законную силу и часто обусловливал последующую судебную практику для всех аналогичных дел. Копирование именно такой формы письма было весьма значительным шагом, так как показывало, что власть папы, которая начинала с изложения его мнения, теперь следует рассматривать как институт, издающий юридически обязательные постановления. Возраставшая частота и широкий географический спектр декреталий, изданных папами в первые десятилетия V в., особенно впечатляют. Среди них Иннокентий I, Зосима I, Бонифаций I и Целестин I (за период 401–432 гг.) давали официальные постановления христианским конгрегациям не только внутри Италии, но и далеко за ее пределами – в Испании, Галлии и Северной Африке[255].

Третья сторона – еще больше расширяющая картину – апостольское наследство Рима означало, что у него исключительное положение в продолжающихся диспутах по вопросам вероучения, которые являются такой характерной чертой позднеримского христианства, особенно так называемый арианский диспут, в результате которого родилась ересь, к которой примкнул Теодорих. Основная причина, по которой богословский спор был так распространен в годы после обращения Константина в христианство, дает нам беглое знакомство с революционными последствиями превращения этого вероучения в государственную религию. Вплоть до IV в. время от времени возникали религиозные разногласия, которые приводили к появлению горстки отколовшихся групп, вроде приверженцев 14-го дня, которых фактически изгоняли из главного направления христианской традиции. Однако как только гонения со стороны Римского государства прекратились, интенсивность связей между конгрегациями стала расти, и вскоре стало ясно, что большая часть христианского учения еще не полностью развита. Таким образом, обращение Константина в христианство породило – а также финансировало – то, что с точки зрения современной университетской жизни выглядит как исследовательский проект длиной двести пятьдесят лет с целью объединить епископов и других христиан-интеллектуалов на нерегулярной основе на собраниях небольших рабочих групп и периодически на огромных международных конференциях (Вселенских соборах), чтобы заполнить доктринальные пробелы и решить сложные проблемы.

В общих чертах, богословские темы в хронологическом порядке охватывали следующие вопросы: в каком смысле Христос был Богом (арианский спор); как следует понимать положение Святого Духа в божественной Троице; и как именно человеческое и божественное соединялось в Иисусе Христе (монофизитский спор). А между ними другие местные церковные группировки – которым время от времени оказывалась помощь извне – сталкивались с такими дисциплинарными вопросами: могут ли христиане, отклонившиеся от веры под давлением преследований, быть полностью заново приняты в церковь (донатистский спор в Северной Африке) и можно ли быть слишком строгим аскетом (присцилианская и пелагианская ереси среди многих других)[256].