Гонители - Исай Калашников

— Упадешь.

Она встряхнулась, потерла ладонью припухшие глаза, виновато улыбнулась.

— Не могу больше.

— Сейчас остановимся. Наши кони устали больше, чем мы. — Он оглянулся. Воины тащились за ним без всякого порядка, многие дремали. Нам, кажется, не уйти.

Тафгач-хатун испуганно глянула на него.

— Настигнут?

— Да. Скорей всего — сегодня.

— Может быть, нам покориться?

— Покориться? — Кучулук горько усмехнулся. — Этим мы не спасем ничего. Даже свою жизнь. Я всегда знал, что монголы придут за моей головой. На месте Чингисхана я сделал бы то же самое. Когда меня убьют, хорезмшах порадуется. А ему плакать надо.

— Тебя… убьют? — Тафгач-хатун, кажется, только сейчас поняла до конца грозящую им опасность. — А как же я?

— Не думаю, что они убивают и женщин.

Они въехали в узкую, сжатую с обеих сторон крутыми горами долину. По дну ее бежал шумный ручеек. Красные блики зари плясали на стремнине. Кони тянулись к воде. Кучулук спешился, помог сойти с седла Тафгач-хатун.

— Отдыхай. — Он разостлал на берегу ручья чепраки. — Есть хочешь?

Она покачала головой.

Воины, отпустив коней пастись, молчаливые, угрюмые, валились на землю. Вершины гор осветило солнце. На косогоре, заросшем терновником, перекликались птицы. Кучулук хотел было послать на косогор караульных, но передумал.

— Ты спи, хатун, спи, а я поднимусь вон туда. Мне все равно не уснуть.

— Я пойду с тобой.

Косогор был крут. Ноги скользили по траве. Пока поднимались, Тафгач-хатун несколько раз упала, до крови поцарапала правую руку. Солнце быстро поднималось, горы были залиты теплым светом, снизу к вершинам ползли клочья тумана, далеко внизу поблескивала кривая сабля реки.

Тафгач-хатун сидела, уткнув подбородок в колени, смотрела на горы, на полоску реки повлажневшими глазами.

— Неужели мы должны умереть? Я не хочу, Кучулук!

— Я сказал: ты не умрешь.

— Но я не хочу жить без тебя, Кучулук. Что жизнь, если не будет тебя!

— Лучше не думай об этом.

— Знаешь что… Если придет час смерти, убей меня сам. Слышишь? Не смотри на меня так, господин мой! Убей, и я буду счастлива. Только сделай это как-нибудь… чтобы я не видела. — Она заплакала.

Кучулук сел с нею рядом. Она обхватила его руками за шею, мокрым лицом прижалась к щеке, поцеловала.

— Ты сделаешь это? Сделаешь? — Шепот ее звучал страстно, исступленно.

— Сделаю, — выдавил он из себя.

Ему тоже хотелось заплакать.

Она успокоилась, положила голову на его плечо, закрыла глаза. Внизу храпели воины, пофыркивали кони. Над травой порхали белокрылые бабочки.

Дыхание Тафгач-хатун стало ровным, глубоким. Он положил ее на траву, и она что-то сонно пробормотала. Дрема стала подкрадываться и к нему. Он встал, походил, растирая отяжелевшую голову. Внизу, у реки, вспыхнуло облачко пыли, покатилось на гору. Вскоре он увидел всадников. Рысили дозоры, ощупывая всю местность, за ними шло войско.

— Вот и все, — вслух сказал он.

Подошел к Тафгач-хатун. Она спала, подложив под голову ладони. Солнце разрумянило ее щеки, на носу выступали капельки пота, и в каждой горело по горячей искорке. Он вынул нож.

— Прощай, хатун…

Поставил конец ножа на грудь жены, туда, где билось сердце, с силой ударил кулаком по ручке и не оглядываясь побежал к воинам.

Заседлав коней, поскакали вниз, навстречу врагам, навстречу своей гибели.

Битва была недолгой. Монголы и приставшие к ним мусульмане окружили и посекли найманов. Среди павших отыскали, Кучулука. Джэбэ приказал отрубить ему голову, насадить на копье и показать во всех городах. Пусть мусульмане ничего не боятся, молятся своему богу, как молились в прежние времена.

Глава 8

Шагнув в комнату, где по утрам принимал пищу и беседовал с везиром, шах удивленно остановился. Везира не было. Не было и Джалал ад-Дина. Ну, сын опаздывает не впервые. А вот с везиром такого никогда не случалось.

Что с ним? Где он, сын ослицы? Резко повернулся на высоких каблуках, шагнул к дверям и лицом к лицу столкнулся с матерью. Она вплыла в комнату в сопровождении векиля Шихаба Салиха и шейха Меджд ад-Дина Багдади. Это было так неожиданно, что он невольно отступил назад.

— Ты, кажется, не рад видеть свою мать?

— Садитесь. — Он указал на подушки, разложенные вокруг дастархана, Я рад видеть тебя всегда. Но сюда без зова не ходят. — Тяжелым взглядом он посмотрел на векиля и шейха.

Людей более ненавистных, чем эти двое, не было во всем государстве.

По их наущению мать влезает в его дела…

— Матери идут к своим сыновьям по зову сердца. — Не дожидаясь, когда сядет он, мать опустилась на подушки, оправила складки шелкового платья. Ты ждешь своего везира?

— Жду.

— Сегодня твой везир не придет.

— Что с ним?

— Успокой свое сердце, истерзанное заботами о благе государства. С везиром ничего не случилось. И ничего не случится. У его дома поставлена стража.

Шах бросил быстрый взгляд на дверную стражу — не сменили ли и его телохранителей? И гнев, и неясный страх смешивались в нем. Он ждал, что еще скажет мать, но она молчала.

— Кто и зачем поставил стражу? — раздражение все-таки прорвалось в его голосе.

— Плешивый возбудил недовольство опоры твоего могущества — кыпчакских эмиров. Он стал слишком стар, и жемчужина его ума утонула в луже глупости.

Я сочла, что будет благом уберечь тебя и всех нас от этого человека.

Шихаб Салих поглаживал седую бороду, пряча в ней усмешку. Шейх спокойно тянул из чашки чай, ел миндальное пирожное. Эти люди сговорились.

Он ждал, что так оно и будет. Везир не был угоден ни матери, ни имамам, ни кыпчакским эмирам.

— А если я желаю, чтобы везир и впредь был со мной?

— Твое желание свято! — Мать вздохнула. — Но у тебя будет много затруднений. И я не смогу ничем помочь тебе, мой сын. Сердце матери не выдержит этого.

— Хорошо, — буркнул он и, спасая свое лицо, добавил:

— Я и сам подумывал о другом везире.

— Достойнейшие из людей государства перед тобой.

Шейх слегка наклонил голову, векиль согнулся почти до земли. Шейх умен и тверд, с ним будет трудно. Если уж выбирать из этих двух, пусть везиром будет Шихаб Салих, этот сын свиньи достаточно хитер, чтобы не перечить ему. Ну, обождите, аллах свидетель, обоим оторву голову…

— Я беру тебя, Шихаб Салих…

— Ты утешил мое сердце! Но это еще не все. — Мать снова вздохнула, однако взгляд черных глаз был остер, жесткие складки желтоватой кожи залегли вокруг маленького, с усохшими губами рта. — Мать твоего сына и моего любимого внука Джалал ад-Дина — туркменка…

— Разве это кого-то удивляет?

Мать шаха должна быть дочерью племени кыпчаков. Так говорят эмиры.

— Ты моя мать, и ты из племени кыпчаков. О чем же говорят эмиры?

Но он уже знал, куда клонит мать и чего добиваются эмиры кыпчакских племен. Его мысли мчались, как бешеные кони…

— Мать твоего наследника, будущего шаха, — туркменка. И это тревожит верных тебе кыпчаков. Они думают, что ты немилостив к ним. Но я-то знаю, как любишь ты свою бедную мать и всех моих соплеменников…

Вкрадчивая речь матери бесила его. Если бы мог, выкинул ее за двери.

Но за ее спиной — кыпчаки. Если они покинут его… Они знали, когда надо приставить нож к горлу. Он отправил посла к халифу, требуя читать в Багдаде хутбу с его именем. Требование, конечно, будет отвергнуто. Тогда война. Но без отважных, неукротимых в сражении кыпчаков на Багдад не пойдешь. А кыпчаки, если он их не ублаготворит, уйдут в свои степи. Из его опоры превратятся во врагов, станут нападать на города и селения, убивать и грабить… И ни мать, никто другой уже не сможет ему помочь. В этом она права. Пусть же пока будет так, как они того желают. Но придет время, и они горько раскаются в своих неумеренных желаниях.

— Кого же вы хотели бы видеть моим наследником?

— Одного из самых достойных твоих сыновей — Озлаг-шаха.

— Он еще мал. Ему не по силам будет править делами государства в мое отсутствие.

— Пока аллах не призовет меня, я буду с ним.

«Вот-вот, — зло подумал он. — Это тебе и нужно — править. Тебе и твоим кыпчакам. Ну ничего, такая радость вам даром не достанется».

— Я внял просьбе кыпчакских эмиров, моя бесценная мать, — пусть будет вечно над тобой благословение аллаха, — и надеюсь, что они будут ревностно исполнять мои желания… Поход будет трудным, война тяжелой.

— Ты собираешься в поход? Но твой враг Кучулук убит.

— Кучулук убит, но жив халиф багдадский.

— Халиф?!

— Халиф, — спокойно подтвердил он, радуясь испугу, мелькнувшему в ее глазах.

— Но, сын мой, не превышаешь ли ты дозволенное богом?

— Дозволенное богом превышает халиф, и я покараю его. Меч аллаха — в моих

руках.

Теперь он был сильнее матери. Он уступил ей и ее кыпчакам, и они должны уступить тоже. Еще не известно, кто выгадывает больше.