Взбаламученное море - Алексей Писемский

«Вот, чорт, чем занимается!» — подумал Бакланов.

Петр Григорьевич возвратился что-то не с веселым лицом.

— Говорят, лошади не съезжены, не пойдут! — проговорил он.

— О, вздор! у меня пойдут! — проговорил Бакланов и, видя, что надеяться больше на распорядительность добродушного старца нечего, сам пошел. На дворе стояли старик-староста, молодой сын его, сельский даже староста и ямщик, приехавший с Баклановым. Все они в каком-то раздумье рассуждали.

— Пустяки, братцы, у меня пойдут; я вам заплачу за это! — говорил Бакланов.

— Нам, батюшка, не жаль, — отвечал старик-староста: пятнадцать лошадей на дворе стоят, ни одна не езжена; тетенька при жизни-то не приказывала, а после смерти их — мы сами не смели.

— Карька-то сходит; раз в телеге ездил я на нем, — подхватил молодой парень.

— Пустое дело, как тройки не выбрать из пятнадцати животин! — насмешливо заметил извозчик Бакланова.

— Выбери-ка, попробуй, и поезжай сам! — отвечал ему старикашка-староста.

— Ну и выберу, — али нет! — отвечал ему молодцевато извозчик.

— Попробуйте-ка в самом деле, ребята! — распоряжался между тем сельский староста, начинавший явно принимать тон полицейского чиновника.

— Ну и попробуй, и поезжай! — говорил старик-староста, идя с сыном и с извозчиком в конюшни.

— И поеду, покажу вам в зубы-то, как это дело надо делать! — говорил извозчик.

Вскоре они привели тройку лошадей и выкатили из саней телегу.

Смотреть на сцену закладыванья вышел на крыльцо и Петр Григорьевич, по-прежнему в одной рубашке.

Коренная вошла в оглобли с некоторым приличием; впрочем, извозчик имел осторожность, вынув из своего собственного кармана бечевку, взнуздать ее этим. Молодой парень стал ее держать. Лошадь как-то глупо-сердито поводила глазами.

Из пристяжных одна, когда ей поворачивали, как следует, голову, она зад отворачивала; зад подвернут, голову отнесет. Другая же при этом и лягнула. Старик-староста, отскочив от нее, проговорил: «дъявол, что ты!». Обеих их взялись держать под узцы сельский староста и пришедший какой-то уж новый мужик.

— В трок им головы-то, в трок, — кричал было с крыльца Петр Григорьевич, но его никто не слушал.

У извозчика, заправлявшего всем эти делом, заметно дрожали руки.

— Отпускай! — крикнул он, проворно вскакивая в телегу и подбирая возжи.

Все трое расскочились. Лошади сначала пошли хорошо.

В телегу поскакали молодой малый, сельский староста, новый мужик и даже бежал было и старик-староста, да не успел уж вскочить.

— Пойдут, ничего, пойдут! — ободрял с крыльца Петр Григорьевич.

Лошади однако начинали все больше и больше забирать.

— Батюшки, бьют, кажется! — проговорил бежавший за ними старикашка.

— В самом деле бьют! — говорил Бакланов, тоже бежавший за ними.

— Держи! держи! — кричали между тем в самой телеге, и все хватали за возжи и тянули в разные стороны.

Но коренная перекусила уже бечевку, одна из пристяжных беспрестанно взлягивала, другая попала ногой в постромку. Извозчик был бледен, как полотно.

Телега адски стучала.

Из усадьбы побежало еще несколько народу, и один только Петр Григорьевич оставался спокоен на крыльце.

— Сдержать, сдержать! — толковал он вышедшей на крыльцо старухе-сказочнице.

— Держите на стену! на стену! — кричал сельский староста, соскакивая сам с телеги.

Но на стену не попали, а вылетели за околицу, а там на пашню, на косорог, в овраг. Телега перевернулась, но лошади продолжали нести. Извозчик потащился было на возжах, но бросил; новый мужик побежал было, держась за задок телеги, но упал.

Молодой парень лежал и охал.

К нему подбежал батька.

— Что, батюшка, не убился ли?

Но парень ничего ему не ответил, а вскочил и побежал за лошадьми. Те, как неопределенная масса какая-то, мелькали вдали.

— Черти! лешие! — говорил извозчик, возвращаясь в усадьбу. Поедемте, барин, я вас на своих отвезу. Недалеко тут. В Захарьине, говорят, барыня-то кормит, — обратился он к Бакланову.

— Сделай милость, — отвечал тот.

Извозчику более всего было стыдно, что он хвастался, а лошади его разбили.

— Поедемте сейчас же! — прибавил он и затем, приведя еще дрожавшую от усталости свою тройку, заложил ее снова в бричку.

Бакланов сел.

— Прощайте! — произнес ему с крыльца своим добродушным голосом Петр Григорьевич.

Бакланов молча кивнул ему головой.

— Кричат все, лешие, а то бы я справился с ними! — продолжал, как бы оправдываясь перед Баклановым, извозчик, а потом, от сдержанной, вероятно, досады, стал неистово сечь свою тройку, так что та снова заскакала у него. Сердце Бакланова замерло в страхе, когда они стали подъезжать к Захарьину. «Ну, как ее нет тут!» — подумал он, и у него волосы на голове стали дыбом от ужаса. По крайней мере за версту еще он стал в повозке своей раком, выглядывая, нет ли на улице Захарьина экипажа Софи. Но его не было. Почти не помня себя, Бакланов обежал все дворы, и на одном из них сказали ему, что Софи приставала ненадолго, но уже с полсуток как уехала.

Выйдя на улицу, бедный герой мой сел на валявшееся бревно и горько-горько заплакал. О, как он любил в эти минуты Софи!

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

Изучение исскуств

В Петербурге судьба сжалилась над моим героем: он отыскал Софи, помирился с ней, и они вместе отправились за границу.

В одно светлое блистающее утро, оба они, счастливые и довольные, выходили из гостиницы Гота в Дрездене.

Рядом с ними шел немец, чичероне.

— Мы куда это? — спросила его Софи.

— О, madame, в Grunes Gewolbe, — отвечал тот.

— Это где сокровища хранятся, — пояснил ей Бакланов, внимательно заглянув в красную книжку Бедекера.

Немец многозначительно кивнул ему, в знак согласия, головой.

Войдя во двор королевского замка, он таинственно посадил их в каких-то сенях. Тут уже сидели полная дама с двумя девицами и толстый господин, должно быть, русский купец с бородой, в пальто, непривычно на нем сидевшем, и мрачно склонивший голову. Полная дама бранилась с дочрьми.

— Ты глупа, что не надела коричневой шляпки! — говорила она.

— И не надену! — отвечала дочь.

— И я не надену! — подхватила и другая.

— Дуры! — сказала им на это мать.

Все это, разумеется, было говорено по-немецки и самым скромным образом.

— Сейчас, как выйдут, так и мы войдем! — сказал таинственно и лукаво немец.

Купец при этом приподнял на него лицо и почесал у себя за ухом.

Наконец двери отворились, и из них стала выходить толпа.

Немец, почти с азартом, схватил Бакланова и Софи за руку и втолкнул их в дверь, а потом сделал им, в знак поздравления, ручкой.

Тем их уже встретил сам господин профессор, с почтенною физиономией, в очках и ермолке. Купец и дама с дочерью тоже вошли вслед за ними.

Профессор ввел их в первую, с статуэтками, комнату и, закрыв как бы от удовольствия глаза, начал им рассказывать.

— У нас это в каждом магазине есть, — сказала Софи.

— Да, — отвечал Бакланов, — но это древность!

В одной из следующих комнат, с шпагами и орденами, Софи уже села.

Но зато внимательно и как-то злобно рассматривал все купец.

Дочери полной дамы тоже восхищались разными поддельными и настоящими брилльянтами.

В следующих затем комнатах и Бакланов зевнул, и больше уж стал обращать внимание на изображения королей саксонских, смутно соображая, как это они их этаких диких рыцарей делались все больше и больше образованными принцами.

С купца пот градом катился; но он, как человек привычный ко всякому черному делу, продолжал смотреть и слушать.

— Ух! — сказал наконец Бакланов, когда их выпустили из «Грюнес Гевельбе».

— Голова заболела, — подтвердила и Софи.

С одной только дамой немецкою ничего не случилось, может быть, потому, что она прошла, решительно ни на что не смотря.

— Угодно в галлерею? — произнес было провожатый Бакланову и Софи.

Те переглянулись между собой.

— Нет, мы бы поесть хотели, — сказали они.

— О, да! — произнес немец и вежливо повел их из дворца.

Выйдя на площадь, он приостановился и принял несколько театральную позу.

— Мост! — начал он, показывая в смом деле на мост: — был разрушен французами… император русский восстановил его… Приятно вам это слышать?

— Да, — отвечал Бакланов.

— Терраса! — продолжал провожатый докторальным тоном, ведя наших путников на известную Брюлевскую террасу.

— Здесь очень мило! — сказал Бакланов.

Внизу, перед самыми почти их глазами, не очень шумно, да и не совсем мертво, катилась Эльба. По ней приплывали и отплывали веселые на вид и с веселым народом пароходы. Впереди, на другом берегу, раскидывался старый город, весь перемешанный с зеленью.