Клич войны - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он утешал себя двумя мыслями. Во-первых, его полет все еще оставался чистым и незапятнанным как выражение его истинного "Я". А во-вторых, он был более осторожен, чем кто-либо мог себе представить, когда описывал воздействие Гитлера на него. Он видел, как разъярился Конрад, когда узнал, что его презираемый брат был благословлен фюрером так, как он никогда не был благословлен. Но он также заметил первые признаки самодовольства, вернувшегося на лицо Конрада, когда услышал то, что, должно быть, прозвучало для его ушей, как похвала одурманенного, обожающего преданного. Ибо Конраду никогда бы не пришло в голову, что Герхард не преклонялся перед силой гипноза Гитлера, как это сделал бы он сам, что на самом деле Герхард был напуган тем, как его соблазнили, и тем, что это сказало ему о том, как вся страна попала под чары Гитлера.
Но смогу ли я избежать этого заклятия? - Спросил себя Герхард. Хватит ли у меня силы воли и мужества противостоять этому?
И причиной того, что он все еще не мог заснуть, был страх, что ответ будет: нет.
***
Шафран вернулась в Родин в сентябре и устроилась на последний год учебы в школе. Когда осенний семестр закончился, за две недели до Рождества, она обнаружила, что ей почти жаль лететь на каникулы в Кению: не потому, что она не хотела видеть отца и Гарриет, а потому, что это означало пропустить так много балов и домашних вечеринок, на которые ее приглашали школьные друзья и члены семьи. Вернувшись в Лусиму, где все ремонтные работы были наконец закончены, она обнаружила, что Харриет создала миниатюрную галерею семейных портретов, которая тянулась вверх по лестнице от прихожей до спален. Она связалась с бабушкой Кортни в Каире, и та прислала ей маленький карандашный портрет Леона в детстве и несколько старинных фотографий его родителей и братьев. Сантен прислала фотографию, сделанную Шафран и Шасой во время визита в Кейптаун четыре года назад, и еще один снимок Шасы в его костюме для игры в поло, готовящегося выступить за Южную Африку на Олимпийских играх в Берлине. Здесь же было представлено детство самой Гарриет, а также фотографии всех продавщиц, включая ее саму, в магазине школьной одежды, где она впервые встретила Леона и Шафран. И там, среди них, была незаметно помещена голова Евы, которую Васильев скопировал со своего портрета. Он каким-то образом придал ее лицу немного задумчивое выражение, которое создавало ощущение ее отсутствия, как будто она мягко сожалела, что не может быть там среди них всех лично. Включив Еву в более широкую семью, Харриет нашла способ почтить ее значимость для Леона и Шафран, ни в коей мере не омраченную прошлым.
Шафран была тронута глубокомысленностью этого жеста и тем, как Гарриет, должно быть, старалась собрать все эти изображения. Но никто не скрывал, кто теперь хозяйка поместья Лусима. Гарриет председательствовала на большом Рождественском чаепитии для всех работников поместья и их семей, с небольшими подарками для всех детей. В честь приезда Шафран из Англии был устроен обед, на котором присутствовали местные семьи, которых она знала всю свою жизнь. Когда дамы удалились из-за стола, Шафран была поражена тем, до какой степени другие женщины в местной эмигрантской общине, даже те, кто происходил из гораздо более умных семей, не только приняли Гарриет как свою, но даже немного уступили ей. Конечно, Гарриет была женой одного из самых богатых людей во всей стране, но это само по себе не помешало бы язвительным замечаниям, призванным поставить ее на место: нежные и даже не очень нежные напоминания о том, что не так давно она была управляющей магазином. Однако в том, как она держалась, чувствовалась уверенность, а также сильный намек на едва скрытую сталь, которая заставляла замолчать любого сомневающегося еще до того, как он открывал рот. Если уж на то пошло, изменив внешность Лусимы и так резко повысив стандарты домашнего хозяйства - от вкусной еды до безупречного обслуживания, от корзины идеально выглаженных полотенец для рук в безупречно чистой уборной на первом этаже (где на стенах висели забавные карикатуры, а на глубоком подоконнике стояла ваза с ароматными цветами), - она заставила людей увидеть Леона в ином свете. На него смотрели как на бывшего белого охотника: красивого, даже обаятельного, когда ему этого хотелось, но все же немного грубоватого, который при загадочных обстоятельствах получил крупную сумму денег. Теперь он быстро обретал новую личность - джентльмена-землевладельца и столпа общества.
Лежа в постели после званого ужина и прокручивая в голове события этого вечера, Шафран вдруг поняла, что она тоже меняется, как и ее отец. Благодаря квартире на Чешем-Плейс она могла проводить выходные, половину семестра и несколько дней в ожидании рейса в Лондоне. Теперь она узнала город немного лучше и вела жизнь, которая сильно отличалась от ее жизни сорванца в Кении. Она встречалась с подругами за обедом или чаем в модных ресторанах и кафе. Они помогали ей приобщиться к удовольствиям шопинга, даже когда на самом деле покупаешь не так уж много, а просто осматриваешь все самые красивые магазины, рассматривая других покупателей не меньше, чем товары на полках или платья на вешалках, получая представление о том, что стильно, а что нет, что подходит, а что нет. Она покупала журналы вроде "Вог", "Татлер" и "Куин" и обнаружила, что в равной степени знакома с именами самых умных лондонских и парижских модельеров, а также с именами красивых женщин – актрис и аристократок, – которые носили платья, сшитые модельерами, и ходили на вечеринки, где нужно было просто идеально одеться, чтобы тебя воспринимали хотя бы отдаленно всерьез. И с каждой вечеринкой, на которую она сама ходила, Шафран понимала, что даже если она и не знает Леди Ту или достопочтенную Миссис Эту, она знает ее младшую сестру или племянницу.
Проведя еще две недели с фон Шендорфами в Баварии на Пасху, Шафран сдала экзамены на аттестат зрелости в июне
