Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович - Антонина Коптяева

Так представляла себе Варя разговоры на сессии по волнующему ее вопросу.

„Как будет доволен Иван Иванович!“ — подумала она и попыталась вообразить его скорое возвращение, радость предстоящей встречи с ним. Странное чувство охватило ее: счастливое волнение, кружащее голову легким хмелем.

Может быть, в том было повинно весеннее солнце, щедро лившее в комнату потоки золотого света. Якутские дети и женщины, целую зиму сидевшие раньше в юртах, всегда радовались весне и солнечному теплу… Но сейчас такое настроение никак не соответствовало деловой обстановке заседания, и Варвара осмотрелась почти испуганно, не заметил ли кто того, что творилось с нею. Глаза ее встретились со взглядом Логунова. Логунов сидел наискосок от нее за столом президиума. От него, наверно, не укрылось ее необычайное состояние, и, возможно, чтобы обмануть его наблюдательность, она улыбнулась ему. Чуть-чуть, уголками губ… Она не успела обдумать этот маневр, он вышел не преднамеренно, сам собою, но Логунов сразу вспыхнул и потом все время посматривал на ее лицо, строго нахмуренное, но тоже так и полыхавшее румянцем.

Снег размяк от тепла, оттиски маленьких ног, обутых в резиновые ботики, остались на чьих-то глубоко вдавленных больших следах, разломавших тропинку. Логунов шел, присматриваясь, вспоминая улыбку и взгляд Варвары, брошенные ему во время сессии районного Совета. Означало ли это перемену в ее отношении к нему? Потом она выступала по докладу с таким нервным подъемом, что у Логунова от волнения пробегали по спине холодные мурашки. Девушка не прислушивалась к своим словам, как некоторые опытные ораторы, и не сбивалась, как новичок, а, увлеченная ярким представлением того, о чем говорила, сумела увлечь и слушателей. Вернулась на место под общие аплодисменты, бледная, но внешне спокойная и ни разу не взглянула в сторону Логунова. Где же ему было разобраться в ее настроениях?

Тропинка вывела его на дорогу, истоптанную множеством ног, изрезанную полозьями саней. Эта дорога вела в тайгу, сначала по левому берегу Каменушки, потом через водораздел… Куда же направилась Варвара: вверх по речной террасе или к прииску? Логунов задумался и пристыженный пошел обратно. Если бы она хотела поговорить с ним, то не ушла бы так быстро, воспользовавшись его короткой задержкой среди депутатов, и не заставила бы его рыскать по ее следам.

А Варвара была уже далеко. Выйдя из райсовета на несколько минут раньше Платона, она так и ахнула, пораженная красотой майского дня. Солнце разгулялось вовсю, прорвавшись наконец сквозь массу согретого им воздуха, и теплый золотистый его свет колыхался над землей, как прозрачные волны, ослепляя и нежа. Потом выделялись голубизна неба и белизна сверкающего снега, покрытого мокрыми крупинками, блестевшими вдали и почти черными вблизи, под ногами. Да-а, это была уже настоящая весна! Тропинка, местами разломанная пешеходами так, будто по ней проходили лоси, вывела легкую на ногу, улыбающуюся Варвару, как и Логунова позднее, на санную дорогу.

По обочинам стояли побуревшие лиственницы, опьяняющий запах тек от их изогнутых отмякших ветвей. Кусты стланика обозначались под сугробами провалами в осевшем снегу: вот-вот рванутся — и встанут, охорашиваясь и отряхиваясь на весеннем ветру. Река пока спит в своем глубоком ложе. До ледохода еще далеко. Еще промчатся по ней оленьи упряжки, на которых с часу на час должен выехать из тайги Иван Иванович.

Девушка запела вполголоса, точно ручеек зазвенел среди тающего снега, и пошла быстрее. Ее потянуло вдаль. Она отдежурила в больнице круглые сутки и теперь освободилась на два дня до следующего дежурства. Гусев отстранил ее от работы в операционной, ему помогала другая сестра, и Варвара не жалела об этом. Она не любила работать с ним, потому что его нервозность и мнительность, с которыми он оглядывал каждый предмет, переходящий от нее в его руки, были оскорбительны. Даже принимая участие в операциях молодого, не очень опытного хирурга Сергутова, она чувствовала себя лучше, но только в операционной Ивана Ивановича ее душа находилась на месте. Исполняя обязанности палатной сестры, Варвара все время с тоской и нетерпением ожидала возвращения Аржанова.

Несколько оленьих упряжек догнали ее. Олени шли мелкой рысцой, облезлые, тощие, с пушистыми наростами молодых рогов, а то и вовсе еще комолые, с кровоточащими ранами на месте старых, только что свалившихся. На нартах разный домашний скарб, железная печка; к брезенту свернутой палатки привязаны двое новорожденных оленят.

— Капсе! — крикнула Варвара, улыбаясь и щурясь от солнца.

— Капсе! Говори ты, — сказала якутка, сидевшая на нарте с ребенком на руках. — Расскажи, друг, что нового есть?

— Поедем в тайгу! — крикнула другая, с любопытством оглядывая пальто Варвары, отделанное мехом выдры, и такую же меховую маленькую шапочку.

Весь транспорт замедлил, остановился. Это были колхозники из дальнего наслега, приезжавшие перед распутицей на прииск погостить и сделать кое-какие покупки.

— Откуда ты, девка? — спросил пожилой кривоногий каюр в темных очках, привязывая свернувших с дороги оленей к грядке нарты и доставая из кармана кисет и трубочку.

Варвара ответила и присела на нарту, где грубыми голосами хоркали привязанные оленята. Продолжая разговаривать, она гладила их бархатные мордочки, трогала мягкие уши.

— Поедем к нам, — смеясь, предложил ей молодой якут, — я тебя закутаю с руками и ногами в свою праздничную доху — не замерзнешь. У нас весело. Комсомольцев много. Выберешь там жениха. А чем я плох? — И он смутился под взглядом Варвары.

Может так посмотреть девка! Словно ведро холодной боды на тебя выльет. А отстать от нее неохота!

— Поедем! — сказал он уже тихонько и серьезно.

— Глупый ты! Ах, какой глупы-ый! — вскричала Варвара, но те же искорки, что обожгли Логунова, ярко вспыхнули в ее глазах. — Что ты сватаешь невесту, не зная, кто она! Я замужем.

— Неправда! Я вижу. Ты вся ясная, бабы такими не бывают.

— Как вы живете у себя в наслеге? — спросила Варвара, желая перевести разговор, лаская узкой рукой пугливого олененка.

— Юрта с хотоном — теперь уже не пуп земли! — сказал совсем присмиревший парень. — Раньше жилье от жилья на версту отброшено; несколько юрт — наслег, за пятьдесят, за сто верст другой, день пути — еще юрта. Вот тебе и улус — район. А теперь мы строимся в колхозе большим поселком. Дома настоящие. Скоро проведем электричество. Хорошо у нас, — говорил молодой якут, ловя взгляд девушки.

Но Варвара смотрела в сторону.

— Да. Я знаю. Скоро будет у вас электричество» — Она засмеялась, прильнула лицом к мордочке олененка, расцеловала его и, соскочив с нарты, побежала обратно к прииску, то и дело проваливаясь в снегу, оглядываясь и махая меховой перчаткой.

И все махали ей вслед, только молодой якут стоял опустив руки, пока олени не тронулись с места.

У самого прииска Варвара опять оглянулась. Транспорт давно исчез за поворотом. Солнце блестело на талом снегу, а даль манила по-прежнему. Или это вид оленьих упряжек в майский день смутил Варвару? Какой мрачной была раньше жизнь в наслеге. Всю зиму проводили якуты в усадьбах — зимниках, среди лугов, возле стогов сена. Трудное и долгое время — зима. Все в юрте — и одежда и посуда — пропитывалось запахом навоза и прокисшей коровьей мочи, стекавшей под голый бревенчатый пол хотона, на котором стояли привязанные подряд мученицы коровы. Лишь перед концом мая якуты перебирались в летники, расположенные в горных падях. Вот в такой яркий хороший день выгонялась скотина, облезшая и опаршивевшая в грязи хотонов, гнали ее целыми гуртами. Тянулись нагруженные повозки, запряженные быками. Шли и ехали радостные мужчины, шумели ребятишки и женщины, вырвавшись из зимнего плена. Только раз в году было что-то похожее на настоящую жизнь — веселое весеннее переселение. Луга, где проходили зимовки, исчезали под разливом реки. Потом там косили сено. А осенью перебирались обратно.

Сколько времени прошло с тех пор! Двадцать три года уже минуло Варваре, но кажется ей, что только теперь она стала молодая и все у нее впереди, а в детстве жила, как маленькая старушка.

Дома никого. Только то же всевидящее солнце засматривало в оттаявшие окна, играло зайчиками на стенах и потолке.

— Весна, весна, весна! — повторяла Варвара, усталая, веселая, снимая у вешалки пальто, высокие, как сапожки, боты и шапочку. — До чего же интересно жить на свете! — Вспомнила якута, не на шутку сватавшего ее возле нарт на талой дороге, и рассмеялась беспечно: — Совсем ошалел парень!

Схватив кусок хлеба, она пошла к себе в комнату, на ходу кусая его, чувствуя себя беззаботной девочкой, быстро переоделась, сунула ноги в мягкие туфли, отороченные мехом, мимоходом заглянула в зеркало, висевшее на стене. Волосы растрепались. Почему-то ей пришла мысль устроить прическу, как у Ольги. Пойдет ли так?.. Варвара мигом расплела косы и стала расчесывать блестящие, потрескивавшие волосы, приподнимая их рукой, чтобы провести гребенкой до самых концов. Затем откинула их назад, помотала головой, но когда они сплошной, тяжелой массой повисли за ее плечами и она собиралась сделать себе зачесы, дверь стукнула, и в квартиру вошел кто-то. Это не Хижняк, не Елена Денисовна. Кто же? Мужские, твердые шаги… Они знакомы ей!