Эксперт по уничтожению - Роман Глушков

Страсти в районе орбиты Марса разыгрались нешуточные. Смотрители судили об этом по факту, что одна из комет, случайно залетевших в гущу разноцветных всполохов, обратилась в пар быстрее, чем заметившие ее смотрители успели моргнуть.

Четвертой планете Солнечной системы повезло, на момент битвы Повелителей она находилась по другую сторону от Солнца, иначе после сражения ее порядковый номер был бы присвоен Юпитером – не Повелителем, а названной в его честь планетой.

В ближнем Космосе пировала Смерть, которая ничем не отличалась от той Смерти, что совсем недавно пировала на Земле. Чем или кем олицетворялась Смерть у небожителей, неизвестно, но, как бы то ни было, праздник у нее и в безвоздушном пространстве удался на славу.

Больше часа наблюдали изможденные смотрители за битвой небожителей, понимая, что становятся свидетелями исторических событий не только по земным меркам, но и по меркам Вселенной тоже. Кому из землян приходилось когда-либо воочию видеть гибель богов, а тем более принимать в этом непосредственное участие? Правда, цена за такую привилегию была заплачена слишком высокая…

Последняя вспышка, на этот раз самая яркая и продолжительная, и мельтешение в небе пропало. В окружающей Землю пелене, в том самом месте, где только что сверкали разноцветные всполохи, зияла огромная рваная брешь, сквозь которую просматривалось вполне обычное, черное и звездное небо. Однако брешь эта продержалась недолго и постепенно полностью затянулась желтой пеленой, не оставив после себя никаких следов.

Исходя из того, что легионы Кроноса продолжали находиться в пределах Солнечной системы, смотрители сделали вывод: Юпитеру вырваться из ловушки не посчастливилось, иначе окружающие Землю полчища наверняка бросились бы за ним в погоню. Первый злейший враг не только смотрителей, но и землян был повержен вторым их злейшим врагом, который с некоторых пор считался временным союзником.

Вот только срок этого союзничества, похоже, подошел к концу.

Желтая пелена дрогнула, словно легионы Кроноса выполнили общую команду «Шагом марш!», а после пришли в движение и стали надвигаться на Землю, норовя охватить ее, как кулак охватывает горошину.

– Возвращаемся в город! – приказал Гавриил своему потрепанному воинству. – Если Кронос надумает взяться за старое, мы для него уже не противники.

Схватки Повелителей Мефодий не видел. Проводив взглядом «летающие тарелки», он снова впал в забытье; даже не впал, а рухнул в него, словно сорвался с зыбкого подвесного моста над пропастью. Забытье было столь глубоким и вязким, что надежд на выход из него уже не возникало. Видимо, нечто подобное чувствует человек, утопающий в трясине и знающий, что помощи ждать не от кого.

Холод ледяной земли стал вовсе нестерпимым, переходя в лютый холод смерти. От холода этого пропали не только последние мысли, но и остановилось дыхание. Легкие просто замерли после выдоха, а на следующий вдох сил у акселерата уже не хватило.

«Ну вот, теперь-то наверняка все…» – успел подумать Мефодий, прежде чем умереть.

Никакого отлета души и созерцания ею лежащего внизу тела не произошло, как бы красиво ни описывали этот момент те, кто якобы вернулся с того света. Однако версия о том, что после смерти душа человека не способна что-либо видеть и слышать, поскольку растворяется в Вечности, тоже оказалась ошибочной. Мефодий все видел и слышал, мало того, он даже помнил, что он – Мефодий. Правда, проку от этого не было.

Перед глазами лениво перемещался однообразный серый фон, на котором взгляду зацепиться было почти не за что. Иногда в беспросветной серости мелькали какие-то непонятные вкрапления, но они не разнообразили общей унылой картины.

Такая же неразбериха была со звуками. Откуда-то иногда доносились негромкие постукивание и шарканье, что вместе с движущимся фоном создавало вокруг Мефодия, а точнее, его души атмосферу настоящей загробной жизни, вялотекущей и серой.

И это все, что ожидало его после смерти? Целую Вечность видеть и слышать подобную тягомотину? Нет, конечно, если не оставлять надежду на то, что сия тягомотина – это прелюдия к чему-нибудь более интересному… Хотя кто поручится, что действо, которое последует за прелюдией, будет действительно интересным, а не окажется еще скучней – замрет на месте и погрузится в полную тишину?

Да… Какой бы неблаговидной ни казалась порой жизнь, даже в те моменты она была во сто раз краше существования после смерти.

Мефодий отметил, что, умерев, продолжает испытывать гнев, обиду, тоску. Ностальгия по закончившейся жизни, что ли? Значит, осталось что-то в покинувшей тело душе от прежнего Мефодия. Наверное, по чьей-то неведомой воле осталось специально для усугубления его страданий.

Может быть, со временем – опять этим проклятым временем! – его душа привыкнет к окружающей обстановке и начнет находить в ней свои прелести, однако как долго придется дожидаться этого момента? И спросить не у кого… Да и нечем – душа видела и слышала, но говорить не могла. А раз так, значит, одиночество ей в этом тоскливом мире предопределено.

Единственной радостью в загробной жизни остались воспоминания – спасибо и на том… вот только кому спасибо? С другой стороны, надолго ли хватит их, чтобы скрасить душе Мефодия скуку в Вечности? Наверное, когда-нибудь придется начинать выдумывать для себя новые…

Эх, смерть-смерть, ну почему ты обязательно должна быть такой непривлекательной? Ты ведь и так приходишь, когда тебе заблагорассудится, так поимела бы хоть немного уважения к тем, кого тянешь за собой в Неизвестность!..

Как ни странно, смерть ответила. Ответила она неожиданно и запросто, голос ее прозвучал совсем рядом – либо она еще не успела удалиться от доставленной ею в Вечность души Мефодия, либо отныне находилась в контакте с ней постоянно.

– Нет, друг любезный, ты так легко не умрешь! – уверенным голосом сказала смерть. – Такие шустрые парни, как ты, или умирают сразу, или зубами цепляются за жизнь, но выкарабкиваются. Да и рано тебе умирать – молод еще!

Удивительно было слышать от смерти такие речи, но гораздо удивительнее оказалось то, что говорила смерть голосом полковника Сергея Васильевича Мотылькова.

– Поаккуратней! – пригрозил полковник споткнувшемуся бойцу. – Хоть рефлезианцы – крепкие парни, но им тоже больно!

Волочившие Мефодия на куске брезента мотыльковцы и без того двигались очень осторожно, но на всякий случай зажгли дополнительный факел. Споткнуться о шпалу и упасть в тоннеле метрополитена было проще простого.

Как человек, по должности обязанный быть в курсе всех городских событий, Сергей Васильевич не мог сидеть целых три дня взаперти и теряться в догадках насчет того, что происходит на поверхности. Поэтому, едва наверху стихли разрывы, он раздал нескольким бойцам противогазы и лично направился в разведку с дозорной группой.

Выйдя в город, Мотыльков и его бойцы оказались словно внутри аквариума с молоком – солнечный свет еле-еле пробивался сквозь плотную газовую пелену, и видимость была практически нулевая. В связи с этим пришлось больше четырех часов дожидаться в тоннеле метрополитена, пока ветер выдует из многострадального Староболотинска очередную смертельную заразу.

От Староболотинска осталось одно название. Знакомый Сергею Васильевичу с детства город выглядел так, словно был подвергнут обработке из установок залпового огня «Град», на действие которых полковник насмотрелся когда-то в Чечне. Оставшиеся от зданий обломки язык не поворачивался назвать даже руинами.

Мотыльков ожидал увидеть нечто подобное, но все равно зрелище повергло его в глубокое уныние. Да и как было не унывать даже такому выдержанному человеку, как полковник, если на том самом месте, где недавно текла привычная ему городская жизнь – двадцать лет назад Сергей Васильевич водил по этой улице за руку в школу недавно повзрослевшую и покинувшую Староболотинск дочь, – теперь расстилалась каменная пустыня с одиноко торчащими тут и там жалкими фрагментами зданий. Реальная картина постапокалиптического будущего: ни единой живой души, мертвый серый пейзаж до горизонта, грязный снег, и над всем этим, словно крышка саркофага, холодное мрачное небо.

Однако небо над городом все же выпадало из общей картины и выглядело очень странно. Уже давно должен был случиться закат, но небосвод почему-то не темнел и, мало того, – имел непривычно однотонную грязно-желтую окраску. Разумных объяснений подобным атмосферным явлениям Мотыльков не нашел, но слезоточивый газ такого натворить точно не мог. Впрочем, полковник не удивился: чему сегодня вообще можно было удивляться на этой планете?

Окрестности осматривали самым тщательным образом.

– Кажется, получилось! – подал голос заместитель Мотылькова подполковник Ерыгин, опуская бинокль. – Раньше парк кишел миротворцами, а теперь гляньте-ка: никого!