Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не в силах совладать с собой — он припустил им навстречу. Боль, уже задремавшая было в груди — встрепенулась, ожила. Картофельный Боб хрипнул горлом, почти сразу же сбившись с дыхания. Это не имело уже никакого значения — первый пограничный ряд картофельных кустов наклонился ему навстречу, словно шелестящее зелёное море выходило из берегов.
Он чуть не выронил и шляпу, и палку, которую всё ещё зачем-то сжимал в руке… и остановился… замер… среди кустов… среди шелеста и гула.
Кусты картофеля зашумели, когда он сделал так… оплели его ноги, гадливо сторонясь раскисших остатков носков, проникли в прорехи на коленях, в разошедшиеся брючные швы — коснулись голой затрепетавшей кожи… и Картофельный Боб тоже дрогнул, когда они сделали так… Гул в ушах усилился, и шелест постарался его перекричать, наполнив его голову изнутри — он весь сделался вместилищем этих двух звуков. Пустой раковиной, в которой они резонировали, множась и густея. Он будто сам стал сейчас своим полем — ощущал этот шелест так же явно, как шумный пульс крови по височным венам, как толчки воздуха, с трудом протискивающегося в грудь. Этот шелест — был понятен ему куда лучше, чем собственные мысли. Картофельный Боб почувствовал, как едкой горечью наполняется рот — в этом шелесте, разлитом над полем, была и обида, и потаённая, убаюканная до времени боль. Так собака мусолит языком пропоротую стеклянным осколком лапу — одновременно успокаивая боль и будоража её.
Картофельный Боб расширил глаза от ужаса.
С его полем было что-то неладно. Поле болело и плакало — не от тоски по нему, как он решил сначала, и не от внутренней хвори, а открытой сочащейся раной.
Конечно, Картофельный Боб сразу подумал о дядюшке Соропе, о его механической косилке. Об острых, скоблящих друг по другу ножах. Обычно дядюшка Сороп далеко стороной объезжал поле Картофельного Боба, и тому приходилось видеть косилку лишь издали, но она всё равно внушала ему ужас. Страшно было подумать, каких бед натворила бы она, пройдя по его полю, по нежным веерам ботвы.
Картофельный Боб панически сучил ногами, когда пробирался вдоль первого ряда кустов. Он отыскивая тропинку, которую уплотнил специально, чтоб спокойно ходить через влажную рыхлую землю, когда к середине лета начнутся дожди…
Он уже видел — косилка дядюшки Соропа была ни при чём… Пробираясь по обочине грунтовой дороги, Картофельный Боб натыкался и натыкался на следы того человека, что так же, как и он, вышел из леса. Этот человек ходил по его полю… мягкая земля была густо осквернена следами, но ещё не успела брезгливо подобраться в комья — дождь ей не позволил. Судя по следам, человек этот был невысок, но довольно тяжёл при этом… Грузен, как сказала бы тетушка Хамма. Вмятины от его следов собрали в себе дождевую воду. Он, этот человек, пожалуй, весил столько же, как покойный дядюшка Туки, но был гораздо ниже того ростом… Какой-то толстячок с коротким рыскающим шагом — шаткая, бесцельно блуждающая, выходила у него походка.
Плохой человек, — тотчас решил Картофельный Боб… и уже через несколько шагов — окончательно в этом уверился.
Да, это был Злой Человек. Причиняющий окружающим боль легко и походя, совершенно не слышащий чужих воплей… или не обращающий на них внимания.
Картофельный Боб добрался до того места, где пришельцу надоело вязнуть в земле, и он — забрался с ногами на ряд ломких картофельных кустов и пошёл дальше прямо по ним… В глазах у Картофельного Боба аж потемнело от увиденного… Чёрная ночь набухала под серым небом — даже солнце испугалось ярости Картофельного Боба и потихоньку отхиляло за горизонт.
Это была именно ярость — не привычный испуг, не знакомое желание укрыть и уберечь…
Совершенно новое чувство!
Вокруг то там, то сям валялись разорванные плети и целые охапки выдранной с корнем ботвы — словно Злой Человек постарался причинить полю Картофельного Боба как можно больше страданий.
Может, это были воры? Картофельный Боб слышал иногда, что на поля соседей кто-то совершал набеги… Но нет — пропитанная дождём земля была контрастно черна, и голыми беззащитными бока желтели повсюду на этой земле брошенные клубни… вынутые из земли почём зря.
Картофельный Боб упал перед ними на колени. Он ведь так и знал, что подобное может случится… Даже видел это в странном своём видении. Как же он мог — ради глупого любопытства оставит поле без присмотра?!
Горе — захлестнуло его с головой. Уже ничего нельзя было сделать… Ниточки корешков были оборваны и сами клубни уже почти уснули, лишённые земляных соков — даже не стонали больше… лишь еле слышно попискивали, когда Картофельный Боб согревал их, укрывая ладонями от рассыпающего мелкую сырость ветра. Нечего было и думать спасти их, вернув обратно в землю. Язвочки на месте оборванных корешков успели подсохнуть.
Картофельный Боб давился слезами — сердце его было теперь сплошным скользким сгустком боли… Перевернутой чернильницей, из которой растекалась по нутру чёрная душная злость.
Он принялся было собирать рассыпанный картофель, укладывая его кучкой, пытаясь облегчить клубням хотя бы последние минуты страдания — а собственное чёрное сердце всё душило и душило его… Воздух вокруг кипел — был сыр и обжигающе горяч…
На поле навалилась, а потом и закончилась ночь…, но не было конца этому скорбному труду… Картофелины — всё находились и находились вокруг. Их было великое множество — молчаливые трупы, выглядывающие повсюду из земли… как после большой войны. У Картофельного Боба оттягивало ладони, когда он сносил их в общую груду по несколько за раз. Но многие, безвестные, до сих пор оставались под землёй — кусты, разумеется, никто не выкапывал, как положено… Злой Человек просто дёргал кверху макушку ботвы и встряхивал ею…
Говорят, что раньше, до обычных людей, сюда пришедших — в этих местах жили одни Злые Люди. Увидев на своей земле чужака, они хватали его за волосы и полосовали поперёк лба острым ножом — вот точно так же сдирая скальпы с голов. Картофельный Боб слышал о старых временах на проповедях, куда тётушка Хамма иногда водила его за руку, но сам никогда не смог бы поверить в такое…
А теперь те злые времена вдруг вернулись — Картофельный Боб тонул коленями в своём изувеченном поле…
Ладони его скорбно черпали прах — он запускал их в землю до самых пястных костей, бережно подводил под ещё погребённые картофельные тела, вынимал их на
