Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что, – насмешливо Бая прищуривается, – думаешь, все рубахи мои уже переглядел? Не вечно мне белое носить, и другие я цвета знаю. Может, к лицу твоему подходить хочу?
– К моему лицу?..
Да не краснел он вроде бы.
Или Бая…
…о другом чем-то говорит?
Не исчезли от мази волшебной у Врана отметины чоморовские – полосами красными расцвели, рубцами свежими. Пересекает теперь лицо его несколько полос таких, не слишком-то глазу приятных, – но не говорила о них Бая раньше, и не в её это нраве – над недостатками чужими так жестоко шутить.
Тем более – над недостатками Врана.
– Сама ты не своя какая-то сегодня, красавица, – замечает Вран, продолжая улыбаться. – Может, на охоте что-то случилось? Опять Лесьяра про меня что-то наговорила? Ты мне расскажи, ты же знаешь – я всегда тебя выслушаю.
– Много чести – о тебе во время охоты разговаривать, Вран, – замечает и Бая, но тоже улыбается всё же – и, как ни старается Вран, ничего странного, ничего неискреннего в улыбке этой разглядеть не может. – Пойдём, ты мне лучше расскажи – что нового сегодня узнал, чему у леса научился, чем со мной поделишься?
– Было бы неплохо, если бы лес меня чему-нибудь учил, – хмыкает Вран, за Баей поспешно припуская – трогается она вперёд, даже на него не оборачиваясь. – Да как-то не приходит ко мне Хозяин ваш с уроками, разминаемся мы с ним. А нового… Ну была вещь одна занятная – молоко из двери в крынку выливалось, как из-под коровы. Это что за приёмы ведьминские у вас?
– Ведьминские? – смотрит на него Бая через плечо, не замедляя шага.
И куда торопится так – неужто и правда из-под надзора материнского ускользнула, Врана охоте предпочтя? Совсем уж это Лесьяре заявление очевидное. Ну да ладно – Бая лучше знает, что и когда Лесьяре заявлять.
– Ну у нас говорят – только ведьмы так делают, – пожимает Вран плечами. – Молоко так из-под коров воруют, урожай с полей, что там ещё… да любую еду украсть могут – и дрянью её какой-нибудь в плошке твоей заменить.
– Украсть? – вновь Бая повторяет, уже полностью ко Врану разворачиваясь – да так перед ним спиной вперёд с той же скоростью и шагая. – Забавно – вор в воровстве других обвиняет. А ты хоть что-нибудь на место украденного положил, Вран?
– Ну а что я мог им положить? – вздыхает Вран с раскаянием притворным. – Снега из леса в погреба навалить да из веток хлеб сложить? Ты же знаешь, красавица – приходилось мне это делать, не кормила меня совсем Лесьяра и другим не давала – а голыми руками человек зайцев ловить не приучен…
– А волки коров лапами доить не приучены, – отвечает Бая. – Поселились люди ваши во владениях чужих, все сосны выкорчевали да из них дома построили – не любо Хозяину, когда ни за что детей его обижают, хоть волчьих, хоть из земли растущих. Благодарна ваша деревня должна быть за то, что молоко только у них берётся, а не кровью чужая кровь смывается. Не на своей земле они живут и не думают даже платить за неё – вот и решил Хозяин сам детям своим заплатить. Скажешь, не прав он?
– Да ничего я против не имею, красавица, – миролюбиво Вран говорит – что-то и впрямь плохое сегодня у Баи настроение, обычно с куда большей добротой она Врана в тонкости волчьи посвящает. – Разве сказал я, что плохо это? Напротив – очень удобно даже. Молока-то от деревенских не убудет, не убывало же – и не чувствовали мы, что кто-то у коров наших подвор… одалживает.
– Одалживает? – тянет Бая. – Ну нет, Вран. Одалживание – это когда вернуть ты потом что-то собираешься. Воровство – это когда без спроса ты то берёшь, на что права не имеешь. Ни то, ни другое нам не подходит.
– Да, да, оговорился я, – кивает Вран. – Берёт. Просто берёт.
– Берёт… – задумчиво говорит Бая. – Ну, может, и берёт.
И обратно разворачивается, и в молчании они уже до речушки доходят.
Шумит речушка приветливо кваканьем да стрекотанием, лес надвое разрезая и в солнце заходящем поблёскивая. Узкая она, но глубокая, не стоит на камнях скользких прибрежных гладь водную разглядывать да лягушек считать: один шаг неверный – и легко ты по подбородок в поток прозрачный провалишься. Сталкивал уже Вран так Верена с Неревом туда забавы ради, и они его туда сталкивали. Думает Вран, не провернуть ли то же самое с Баей – может, хоть это развеселит её немного, – но смотрит, как на один из камней она со спиной своей, струной напряжённой выпрямлённой, на носочки опускается, и решает: нет, не в этот раз.
– Ну и что, – спрашивает Вран, небрежно всю одежду слева от себя сгружая и слева же от Баи и присаживаясь, – неужто и впрямь тайны какие есть стирки этой проклятой, которые Бушуя заставят в ладоши хлопать да меня благодарить? Ты уж мне их поведай тогда, красавица.
Проста задумка Вранова: чтобы хоть одну вещь Бае взять, нужно ей будет через Врана за ней потянуться – тут-то Вран её и поймает.
Но не спешит почему-то Бая ни за чем тянуться.
Только к воде пальцами своими тонкими.
– Как жаль порой, что нельзя душу отмыть, – говорит она негромко, ладонями по зеркалу водному водя.
– Душу? – озадаченно Вран переспрашивает. – Ну это ты с перебором уже хватила. Тут и с рубахой иной раз вода не справляется – куда уж до души ей?
– Да, – соглашается Бая. – Не справляется. А хорошо бы как было – закинешь кого в воду, и всё сразу с него смывается, вся грязь, все нечистоты, всё чужое, всё уродство…
Поднимает Бая на Врана глаза – и по лицу его вдруг пальцем влажным проводит.
Ровно по одному из рубцов скользя – от начала у скулы и до конца у верхней губы.
Сглатывает Вран. Совсем ему намёки эти не нравятся.
Да и не намёки даже – прямое заявление.
– Ну так уж и уродство, – сдавленно он говорит. – Уродство – это когда…
– …смотрят на тебя и думают – ну ты и урод, – заканчивает за него Бая. Улыбается – широко и снисходительно. – А ты как думаешь?
– А что я думаю?.. – выдавливает из себя Вран.
– А что Бая с болот Белых, Бая от Лесьяры думает, когда на тебя глядит? Уж не это ли часом?
Молчит Вран.
На гладь водную косится,
