Закон гор - Лев Пучков

На породистом лице Махмуда отразилась напряженная работа мысли — парень мучительно изогнул бровь и начал шевелить губами, соображая, как ему поступить в столь нестандартной ситуации.

— Слушай, они что, действительно собираются прострелить мне ноги? — вдруг озаботился Грег, видимо, присмотревшись повнимательнее к тупым злобным рожам «индейцев» и осознав, что университетский курс прикладной психологии наверняка не распространялся на таких патологических типов. — Ты посмотри на их лица!

— Нет, они сейчас выстроятся в очередь и начнут ударно целовать тебя в задницу! — желчно проскрипел я. — У некоторых горских бандитов есть такой обычай: если кто-то большой и сильный дал в рожу их предводителю и ведет себя крайне хамски, с ним обязательно проделывают такой ритуал! Подожди, сейчас увидишь и почувствуешь!

— Мне бы не хотелось… — начал было Грег, отступая назад и приседая на корточки. Я так и не дослушал, чего же ему не хотелось — ложиться в грязь или подставлять свою волосатую задницу для поцелуев: работа мысли в породистой башке Махмуда завершилась.

— Ми били утром у Мурат, — заявил он, подмигнув своим соратникам — те вновь направили стволы на ноги Грега, который пригнулся еще ниже и, по всей видимости, уже согласился с тем, что придется все-таки поваляться в грязи. — У нэго нэт гост. Сабсэм, воабще нэт! Такой кунак — тожь нэ видел!

— Так мы к нему едем! — воодушевленно воскликнул я, от всей души радуясь, что попал в яблочко: Мурат жив и, судя по реакции главаря бандитов, имеет какой-то вес в данном районе. — Мы к нему тайно — он нас ждет не дождется и никому не говорит — секрет. Не веришь — поехали к нему, спросим.

— Вставай, — распорядился Махмуд, сделав нам с Филом жест, означающий, что можно более не валяться в грязи. Мы не заставили себя упрашивать, моментально встали и уставились на главаря, ожидая дальнейших распоряжений. На породистом лице Махмуда опять отразилась мучительная борьба мыслей: судя по всему, необходимость заниматься аналитической деятельностью повергала сына гор в состояние уныния. — Тебе Мурат ничего не говорил? — наконец поинтересовался Махмуд у полумилицейского. — Ну, типа гости к нему едут или как?

— Ничего, — отрицательно помотал головой полумилицейский и как-то подозрительно цыкнул зубом. — Если бы ехали, он бы мне сказал. Может, действительно секрет? Государственная тайна?

— Что будем делать? — удрученно пробормотал Махмуд. — И кстати, что за шишка такая — Аслан Баграев?

— Наверно, какой-то придурок в Грозном, — пожал плечами полумилицейский. — Для нас одна шишка — Мурат. Сам знаешь.

— Точно, — согласился Махмуд. — Это Мурат их всех знает, дела делает… Однако не нравится мне это — первый раз вот так… Ну давай, соображай, ты же у нас умный!

— Если эти придурки действительно по государственному делу, тогда надо отвезти их к Мурату, — глубокомысленно рассудил полумилицейский. — А если врут, а мы отвезем их к Мурату, тогда он все равно их отберет у нас и сам наварится. Тогда мы останемся с носом — с Муратом не поспоришь.

— В общем, нехорошо получается, — резюмировал Махмуд. — Может, ну их к шайтану, не будем Мурату говорить? Сделаем как обычно… Как ты думаешь?

— А если действительно государственная тайна? — возразил полумилицейский. — Мурат узнает, тогда огребемся по самые уши… Вот что — давай их пока к нам посадим, а сами поедем к Мурату и попытаемся осторожно выведать, не ожидал ли он кого оттуда, — полумилицейский потыкал пальцем вверх и изобразил на лице некое подобие почтительности.

— Хоп, — согласился Махмуд и сообщил нам, показывая на кузов «66»:

— Давай лез внутр. Немного сидет один мэст, пока ми пайдом сказат Мурат — ви приехал. Если врал — убиват на фуй! Давай!

— Одну минуточку, — попросил я, пропустив вперед Фила с Грегом и подбирая из грязи две половинки изнасилованного мандата. — Одну минуточку… Эта бумажка — послание к Мурату. Надо немного почистить и отдать ему — там как раз для него написано.

— Ладно, — великодушно согласился Махмуд, обменявшись многозначительным взглядом с полумилицейским и забирая половинки мандата. Будим отдат.

— Скажем, что нашли на дороге, — предложил полумилицейский, когда мы забрались в кузов. — И посмотрим, как он отреагирует…

Что-то около полутора часов нам пришлось просидеть в плохо оборудованной для временного содержания пленников яме, в которую нас бесцеремонно бросили по прибытии на какой-то заброшенный хутор в густом лесу. Наши конвоиры ушли в небольшой домишко, на крыше которого торчала покосившаяся труба, испускавшая тонкую струйку сизого дыма. По всей видимости, здесь в обычное время размещался своеобразный караул, стороживший отловленных на дорогах недотеп неичкерского происхождения, рискнувших путешествовать без охраны. Я с удовольствием зафиксировал тот факт, что нас никто и не подумал охранять — привалили сверху катушкой от кабеля и оставили на произвол судьбы.

— Если что, можно будет ночером отсюда свалить, — пробормотал я, рассматривая через щель под катушкой неровные края ямы и прикидывая, как можно отсюда выбраться. — А ну, Фил, подставь плечико — полюбопытствуем, что там наверху…

Фил подставил — без особого удовольствия, правда, и предупредил, что заставит меня стирать свой качественный нубук — коль скоро повезет выбраться отсюда живыми и невредимыми. Я резонно возразил, что в таком случае нужно пленить злобного

Махмуда и назначить его на сутки дежурным по прачке, чтобы он привел в порядок все наши шмотки, изгаженные по его прихоти. Мысль Филу понравилась, он даже прогнал кислое выражение, столь обычное для его цэрэушной физиономии, и изогнулся у стенки ямы буквой «зю». Вскарабкавшись на плечи, я поерзал наверху, внимательно обследовал края ямы и тотчас же утратил свежеобретенный оптимизм. Нет, не зря товарищи «индейцы» бросили нас на произвол судьбы. Видимо, мы здесь не первые сидельцы — и не последние, система давно отработана и пока сбоев не давала. Катушка из-под кабеля была настолько тяжела, что мысль о возможности сдвинуть ее с места представлялась полным абсурдом. Вероятность подкопа также отпала, как только я убедился, что яма выдолблена в неподатливом каменистом грунте взрывным способом. Нам потребовались бы хороший лом и пара кирок — типа той, что я использовал в подземельях Грозного, — чтобы за ночь отковырять от края ямы кусок, достаточный для проползновения такого большущего мужика, как Грег. При этом было потребно еще одно малюсенькое, но совершенно необходимое обстоятельство, без которого производство земляных работ не представлялось возможным: надо было, чтобы наши конвоиры заткнули уши, опились или обкурились чем-нибудь нехорошим, а еще лучше — застрелились бы сразу, чтобы не мучиться самим и не усложнять нашу и без того несладкую жизнь. В противном случае они сразу бы услышали, что в яме что-то происходит: в лесной тишине каждый звук приобретал особую отчетливость…

Спустя полтора часа прибыл Махмуд с полумилицейским, и нас торжественно извлекли из ямы. Не знаю, что там у них получилось с Муратом, но, по всей видимости, не обошлось без тривиального рукоприкладства: лоб Махмуда украшала свежая царапина, а под правым глазом полумилицейского зиял свежайший бланш, с каждой секундой все более наливаясь мутной синевой. Судя по всему, расхожее утверждение о том, что на — горца никто не имеет права поднять руку — независимо от статуса и возраста, — в данном случае потерпело полное фиаско.

— Ты правилна сказал, — печально сообщил Махмуд, приглашая нас занять места в «Мицубиси». — Поехали, Мурат вас жыдет…

Еще через полчаса мы сидели за столом в гостеприимном доме главы администрации села Гирлихаш и за обе щеки уписывали сочный шашлык из молодого овна, которого, как положено по прибытии высоких персон, приговорили минут сорок назад. К шашлыку прилагались разнообразные заедки, прекрасное домашнее вино, и грустный Мурат Гиксоев (как вы уже догадались, именно он и является этим самым главой администрации Гирлихаша) — сей вельможный дядька — озабоченно соображал, наступят ли последствия ввиду не правильного обращения с бумаженцией, на которой сам грозный Аслан Баграев начертал свое лаконичное послание. Сама чудодейственная бумаженция, выстиранная, высушенная утюгом и склеенная скотчем, лежала на комоде, располагавшемся неподалеку от стола — время от времени Мурат бросал в ту сторону скорбные взгляды. Дело в том, что в процессе чистки написанные Асланом Баграевым буквы расплылись и потеряли отчетливые очертания, что придавало документу довольно подозрительный вид. Шрифт, нанесенный принтером, не пострадал — официальная часть письма сохранилась практически в первозданном виде, а вот чернила возроптали против такого хамского обращения.