Остров - Виктория Хислоп

У Маркуса хватало ума не задавать лишних вопросов, он уважал желание Софии избегать любых упоминаний о ее прошлом. Но дети росли, и их критская кровь проявлялась все отчетливее: у Алексис были прекрасные темные волосы, а у Ника – черные ресницы, эффектно обрамлявшие его глаза. София постоянно боялась того, что однажды ее дети могут узнать, какими людьми были их предки, и у нее все сжималось внутри. Но теперь, глядя на Алексис, София сожалела о том, что не была более открытой. Она видела, что дочь смотрит на нее изучающе, как будто никогда прежде ее не видела. И в том была только ее вина. София сама превратила себя в незнакомку для детей и мужа.

– Мне очень жаль, – сказала она дочери, – что я никогда раньше не говорила с тобой обо всем этом.

– Но чего ты стыдишься? – спросила, наклоняясь вперед, Алексис. – Это история твоей жизни, но ты-то сама никакой роли в этом не играла!

– Те люди были со мной одной крови и плоти, Алексис. Прокаженные, изменники, убийцы…

– Да ради бога, мама! Кое-кто из них был настоящим героем. Взять только твоих дядю и тетю – их любовь пережила все, а работа твоего дяди спасла сотни, если не тысячи человек. А твой дед? Каким примером мог бы он стать для сегодняшних людей! Никогда не жаловался, никогда ни от кого не отрекался, просто страдал молча.

– Да, но моя мать…

– Ну, я, конечно, рада, что она не была моей матерью, но я не стала бы так уж огульно ее осуждать. Да, она была слаба, но ведь в ней всегда жил бунтарский дух, разве не так? Похоже, ей куда труднее, чем Марии, удавалось делать все то, что она обязана была делать. Но она справлялась.

– Ты слишком снисходительна, Алексис. Анна безусловно была слабой, но разве ей не следовало сопротивляться природным инстинктам?

– Нам всем следует, мама, только не у каждого хватает на это сил. Ну а Маноли сумел воспользоваться ее слабостью насколько мог. Люди ведь всегда так поступают.

Наступила долгая пауза. София беспокойно теребила серьгу в ухе, как будто хотела еще что-то сказать, но не могла набраться храбрости.

– Но знаешь, кто вел себя хуже всех остальных? – произнесла она наконец. – Я. Я повернулась спиной к этим двум добрым, прекрасным людям. Они дали мне все, а я их отвергла.

Алексис была потрясена признанием матери.

– Я просто повернулась к ним спиной, – повторила София. – А теперь уже поздно сожалеть об этом.

Глаза Софии наполнились слезами. Алексис никогда в жизни не видела, чтобы ее мать плакала.

– Ты не должна быть слишком сурова к себе, – прошептала она, придвигая свой стул поближе и обнимая мать за плечи. – Если бы вы с папой обрушили на меня такое, когда мне было восемнадцать, я бы, наверное, поступила точно так же. Вполне понятно, что ты была разгневана и расстроена.

– Но я до сих пор чувствую себя виноватой, и это продолжается уже много лет, – тихо произнесла София.

– Ну, не думаю, что в этом есть смысл. Все в прошлом, мама, – прошептала Алексис, крепче обнимая мать. – Судя по тому, что я узнала о Марии, она, скорее всего, простила тебя. И вы ведь писали друг другу письма, так? Они приезжали на твою свадьбу. Уверена, Мария не затаила горечи, это не в ее натуре.

– Надеюсь, ты права, – ответила София приглушенным голосом, борясь со слезами. Она посмотрела вдаль, на маленький островок, и постепенно взяла себя в руки.

Фотини молча слушала разговор матери и дочери. Она видела, что Алексис пытается заставить Софию взглянуть на прошлое с новой точки зрения, и решила оставить их на какое-то время наедине.

Трагедия Вандулакисов, всем известная, до сих пор обсуждалась в Плаке, и маленькую девочку, потерявшую отца и мать, не забыли те, кто был свидетелем событий той памятной летней ночи. Кое-кто из этих людей до сих пор жил в деревне. Фотини отправилась в бар, перекинулась словечком с Герасимо, и тот сразу принялся энергично жестикулировать, что-то объясняя жене. Они готовы были бросить все дела и отправиться к Фотини – за баром пока мог присмотреть их сын.

Все трое поспешили к таверне.

Сначала София не узнала людей, вдруг появившихся за столиком по соседству с ней и Алексис, но вскоре поняла, что пожилой мужчина нем, и догадалась, кто он таков.

– Герасимо! – воскликнула София. – Я тебя вспомнила! Ты ведь работал в баре, когда я туда приходила?

Герасимо кивнул и улыбнулся. Немота Герасимо всегда очень интересовала маленькую Софию. Она помнила, что немножко побаивалась этого человека, но вспомнила и то, как ей нравился лимонад со льдом, который он готовил специально для нее, когда они с Марией заглядывали в бар, чтобы повидать дедушку.

Вспомнить Андриану Софии оказалось труднее. Теперь Андриана была полной и очень страдала от варикоза, из-за которого носила толстые вязаные чулки, но она напомнила Софии, что в те годы, когда та навещала Плаку, она была подростком. София смутно вспомнила красивую, но довольно апатичную девочку, обычно сидевшую на улице перед баром и болтавшую с подругами, в то время как поблизости бродили мальчишки, старавшиеся привлечь к себе внимание. Фотини снова принесла коричневый конверт с фотографиями, снимки в очередной раз раскидали по столу, и фамильное сходство между Софией, Алексис и их предками стало очевидным.

Таверна в тот вечер была закрыта, но пришел Маттеос, который должен был вскоре принять дело родителей. Он вырос настоящим гигантом, и они с Софией горячо обнялись.

– Как здорово снова тебя увидеть, София! – тепло сказал Маттеос. – Много времени прошло.

Маттеос начал накрывать длинный стол. Ждали еще одного гостя. Фотини днем позвонила своему брату Антонису, и к девяти вечера он приехал из Ситии. Он теперь был совсем седым и сутулым, но у него были все те же темные романтические глаза, которые много лет назад привлекли Анну. Он сел между Алексис и Софией и, утратив после нескольких порций спиртного застенчивость, перестал смущаться того, что ему приходится говорить по-английски после многолетнего перерыва.

– Твоя мать была самой прекрасной женщиной из всех, кого я знал, – сказал он Софии и добавил, словно спохватившись: – Кроме моей жены, конечно. – Антонис немного посидел молча, прежде чем снова заговорить. – Ее красота была и даром, и проклятием. Женщины вроде нее всегда притягивают к себе мужчин и заставляют их выходить за рамки. Но это вовсе не ее вина, ты ведь понимаешь.

Алексис наблюдала за лицом матери и видела, что та действительно поняла.

– Эфхаристо, – тихо произнесла София. – Спасибо.

Было уже далеко за полночь, и свечи почти догорели, когда наконец сидевшие за столом собрались расходиться. Всего через несколько часов Алексис и Софии нужно было отправляться в путь. Алексис намеревалась вернуться в Ханью и встретиться с Эдом, а ее мать хотела сесть на обратный паром в Пирей.

Алексис казалось, что с момента ее приезда сюда прошло много месяцев, хотя миновало всего несколько дней. А для Софии ее визит, пусть он и был мимолетным, имел неоценимое значение. Она обменялась со всеми объятиями, теплыми, как сам этот летний день, и пообещала вернуться на следующий год, чтобы побыть здесь подольше в более спокойной атмосфере.

Алексис отвезла мать в Ираклион, откуда София и должна была отправиться паромом в Афины. Всю дорогу они говорили без передышки. Высадив мать, которая собиралась провести день в городском музее, поскольку паром отходил только вечером, Алексис направилась в Ханью. Она наконец разгадала загадку прошлого, теперь ей следовало побеспокоиться о будущем.

Примерно три часа спустя Алексис добралась до своего отеля. Это была долгая поездка по жаре, и ей отчаянно хотелось чего-нибудь выпить, так что она перешла дорогу и заглянула в ближайший бар, выходящий окнами на берег. Там Алексис увидела Эда, сидевшего в одиночестве и смотревшего на море. Она тихо подошла к нему и села напротив. Скрип ножек ее стула вернул Эда к реальности, и он, слегка вздрогнув, повернул голову.

– Какого черта, где ты была?! – тут же закричал он.

После того сообщения, которое отправила ему Алексис четыре дня назад и в котором говорилось, что она задержится в Плаке на пару ночей, она ему не звонила. И ее мобильник был выключен.

– Послушай, – начала Алексис, понимая, что была не права, скрываясь от Эда, – мне действительно жаль. Все это очень важно для меня, и я как-то утратила чувство времени. Потом еще приехала мама, и…

– О чем ты говоришь? Куда приехала твоя мама? Так вы там устроили нечто вроде семейного воссоединения или что-то в этом роде и ты просто забыла мне об этом сообщить? Вот уж спасибо!

– Послушай, – снова начала Алексис, – это действительно очень важно…

– Да какого черта, Алексис! – саркастически выдохнул Эд. – Что вообще важнее? Удрать, чтобы повидаться с матерью, к которой ты можешь приходить каждую неделю дома, или провести отпуск со мной?