Смута - Владислав Бахревский

– Не исчезнешь из табора, не уберешься, будет с тобой то же, что случилось с паном Меховецким.

Вор, не дожидаясь, пока гетманская клюка обрушится ему на голову, кинулся искать защиты у Марины Юрьевны. Плакал, как ребенок, уткнувшись ей в юбку.

Марине Юрьевне стало жалко этого всегда нарочито гадкого человека.

– Что с вами, ваше величество? – Она погладила блестящие, с паутиной проседи темные волосы государя.

Волосы были жесткие, голова потная, но она не находила в себе обычной гадливости. Она тоже осталась чуть ли не в полном одиночестве среди множества мерзавцев, убийц, среди скотов. Отец на письма не отвечает, ни на серьезные, ни на самые отчаянные, слезные. Брат Станислав стесняется быть в ее свите. Не предали Казановская да монахи-бернардинцы. Выходит, ближе Вора человека нет.

– Ваше величество, кто обидел вас? – спросила взволнованно, искренне. – Откройте мне ваше сердце.

Вор промокнул лицо подолом юбки, поднял на Марину Юрьевну огромные и, может быть, единственный раз за все время правдивые глаза.

– Этот негодяй! Этот Рожинский! Он при мне палкой поколотил Адама Вишневецкого.

– Боже мой!

– Я не могу защитить от тирана даже дорогих мне людей.

Он вдруг упал ей в ноги.

– Гетман выдает меня королю! Я должен спасаться! Прости меня! Прости!

Марина Юрьевна подняла его.

– Ложитесь в постель. У вас совершенно ледяные руки. Я согрею вас.

Она сама раздела его, укрыла, разделась и легла с ним. Ласкала нежно, как любящая сестра.

– Я пожалуюсь пану Сапеге, – говорила, утешая. – Я попробую привлечь к нам того, кто так далеко, но чей авторитет не подлежит сомнению. Я напишу папе римскому.

И она действительно на следующий же день отправила в Рим Авраама Рожнятовского со своим письмом.

«Искренно признаем, – писала Марина Юрьевна наместнику Бога на земле, – все победы, одержанные до сих пор нашими войсками, и все полученные выгоды следует приписать лишь благодати Божьей и молитвам Вашего Святейшества. Поэтому мы горячо молим Ваше Святейшество о даровании нам Вашего благословения. Можем также клятвенно заверить Вас, что все, что Вы потребуете от нас письменно или через своих послов, с готовностью будет нами исполнено, как вообще, ради славы Божией, так и для распространения святой католической веры».

Нежданно-негаданно маленький человек Аника попал на службу в дворцовые конюшни. Прежних слуг и конюхов от царя забрали, а кому-то надо за конями ходить, печи топить, еду поставлять. Люди подскарбия Корнюхи были степенны, в грабежах и драках не замешаны. Их и взяли на конюшню.

Прежние конюхи загадили стойла, и вот теперь Аника вывозил навоз.

К нему и подошел королевский шут Кошелев.

– Ты русский человек? – спросил он Анику.

– Русский.

– Это очень хорошо. Поляки хотят взять русских людей в рабство. Государь разгадал их намерения. Теперь важно, чтоб его величество окружали свои, русские люди.

Аника послушал царского шута, да и ладно, от него самого ничего не хотят, ничего не просят, а то, что он русский, это и так видно. Кто же он еще?

Утром 29 декабря, в день четырнадцати тысяч мучеников-младенцев, от Ирода в Вифлееме избиенных, на заднем дворе царского дома появился козел. Козел! Это был козлище, ростом чуть не с корову, производитель, с тяжелой мошонкой, с двумя ядрами напоказ. Белый, желтобородый, с мощными, жутко заостренными рогами. От козла несло козлом за версту. И это не все! Один рог был у него вызолочен и сиял, а переднее левое копыто обуто в железо. Кто загнал козла на царев двор, охрана не видела или не пожелала объявить.

– Кому-то показалось мало, что я заперт в моем доме! – кричал Вор на ротмистра, ведающего охраной. – Меня хотят уничтожить нелепейшим суеверием. Козел – это же символ дьявола! Я отошлю сию улику враждебного ко мне отношения патриарху Филарету. Пусть он совершит над козлом молебен и посрамит моих врагов.

Отвести козла поручили Анике, говорить с патриархом был назначен телохранитель Вора пан Казимирский. Ужасаясь козла, Аника посыпал солью каравай хлеба и всю дорогу угощал. Впрочем, для своей же безопасности он привязал козла к саням.

– Молебен?! Над козлом?! – Филарет почувствовал себя оскорбленным.

Казимирский пытался объяснить положение государя, но его не слушали.

– Куда же нам его девать?! – испугался Аника. – У меня хлеб кончился.

Пан Казимирский в сердцах перерубил саблей веревку, и козел пошел себе гулять по табору, косясь на людей так грозно, что от него шарахались и казаки и дворяне.

После обеда к Анике снова подошел Кошелев и шепнул ему: – Государь просит тебя спасти от поляков одного благородного человека. Засыпь его навозом и вывези из табора – вот и все дело. Государь тебя не забудет, пожалует в дворяне. И вот золотой. Потом еще получишь.

В тайном предприятии участвовали все Аникины друзья. Переплюй с Зипуном-до-Пупа привезли мясо для кухни. Разгружая, заходили в задние сени дворца. В тулупе Переплюя Вор, одетый крестьянином, отогнал лошадь на конюшню, лег ничком в Аникины розвальни, тот забросал его навозом и, молясь Богу, сдерживая играющее в груди сердце, поехал через табор в поле.

Падал снег, небо было свинцовое. И тут опять явился козел. Под хохот встречных трусил за розвальнями. Аника уже из табора выехал, а козел все шел и шел за ним. Не зная, где нужно высадить человека, Аника свернул на поле, подальше от дороги. Показалась подвода, везущая доски. На облучке сидели Казимирский и Кошелев, повернули к Анике.

– Выходите! – сказал Кошелев Вору.

Тот выбрался из-под навоза, Кошелев и Казимирский подняли доски, Вор лег на дно саней. Доски опустили.

– Не хочешь голову потерять, молчи! – сказал Анике Кошелев и дал обещанный золотой.

– Мы рады послужить государю! – поклонился Аника и принялся вилами разгружать воз.

Казимирский и Кошелев сели в свои сани и уехали. Козел, стоявший поодаль, помотал-помотал бородой и побежал за уехавшими.

В спальню Марины Юрьевны вбежала Барбара Казановская.

– Пробудитесь, ваше величество! Не пугайтесь!

Гофмейстерина была встрепана, платье на ней перекошено, видимо, вырвалась из рук, за нею ввалилась толпа охранников, которые бесцеремонно обшарили комнату, заглянули под кровать и даже под одеяло.

– Что случилось? – спросила Марина Юрьевна, хотя все понимала.

Охранники, не отвечая, удалились, а Барбара Казановская все трогала себя за щеки и потом смотрела на ладони, ища на них следы пылающего лица.

– Я могу понять, когда признаки неуважения выказывают Лжедмитрию, но вы – царица, венчанная! Ваше величество обязаны заявить протест королевскому послу!

– Здесь не Вавель, дорогая Барбара! Здесь солдатский табор и война. – Марина Юрьевна была совершенно спокойна. – Он бежал?

– Бежал. С ним его шут и пан Казимирский.

Марина Юрьевна откинулась на заведенные за голову руки.

– В ближайшие дни мы узнаем: ушел ли он в никуда, откуда и явился, или он еще поборется за свое и за мое счастье.

На лице Казановской отразились брезгливость и недоумение.

– Драгоценная моя пани Барбара! – Марина Юрьевна выскочила из постели, обняла свою спасительницу, свой оберег. – Для меня обратный путь заказан! Уйдут Рожинский и Сапега, сгинет Вор, отступит Сигизмунд, а я останусь. Я – царица не по имени, не по молве, я помазанница! На мне Дух Святой. Как в антиминсе зашиты частицы святых мощей, так во мне пребывает частица Русского царства. Во веки веков!

Раздались дикие крики, стены и пол задрожали от топота, грохота. В спальню, лопоча по-немецки, вбежали фрейлины.

– Солдаты! Солдаты! Ваше величество, вы не одеты!

– Так оденьте меня. Какие солдаты, что им там надобно?

– Они грабят.

Прежние фрейлины-польки были отпущены Мариной Юрьевной на родину. Иудей Варух доставил ей немок, бедных, но отважных дворянок. Все они были милы, грамотны, но, увы, не родовиты. Казановская презирала их!

Оглядев свое испуганное прекрасное воинство, Марина Юрьевна сказала:

– Без солдат войны не бывает. Вам всем приказываю иметь при себе пистолеты. Для храбрости.

Выдвинула ящик туалетного стола и показала свой пистолет.

– Имея оружие, я спокойна.

Когда Рожинскому доложили о побеге Дмитрия Иоанновича, он ударил клюкой о печь и сломал клюку.

– Мерзавец! Всю игру мою сокрушил. Теперь ничего не остается, как присягнуть королю.

Перед домом гетмана уже гремели выстрелы. Стреляли в воздух, но грозили, что и по гетману пальнут.

– Куда девал царя? Верно ли, что в реку кинул ночью, тайно?

Пришлось предстать пред мятежниками. Волей одного одолеть неистовство множества. Утихомирил. Объяснил: Вор бежал по малодушию, ибо он безымянный проходимец, а не Дмитрий Иоаннович.

Все русские тушинцы сбежались к Филарету.

– Что делать? Из табора нас не выпустят!

Филарет, в черной рясе, румяный, русобородый, сидел на польском стуле с высокой спинкой, поглаживал на груди серебряный крест – подарок самозваного царя.