Превыше всего - Карен Рэнни

— По крайней мере я не растрачиваю себя, подобно вам, милорд, — произнесла Кэтрин, опуская подол платья. Она не смотрела на него. Щеки ее пылали то ли от страсти, то ли от стыда. — Или вы уже забыли ту грязную девку, с которой провели первую ночь после нашей свадьбы?

— Ревность, конечно, весомый повод для мести. — Рука его погладила ее шею и замерла на затылке. Кэтрин попыталась отстраниться, но граф лишь наклонил ее голову еще ближе к себе. — К сожалению, — произнес он мягко, — по отношению ко мне она напрасна. Свою первую брачную ночь в той маленькой гостинице я провел в праведном созерцании пламени камина. Так что ревность твоя напрасна. Как теперь ты оправдаешь свой образ мстительного ангела? Какого наказания, по-твоему, я заслуживаю за приятно проведенное с тобой время?

Он склонился к ней, и Кэтрин ощутила на своих губах его горячее дыхание.

— Я хочу тебя, моя любимая жена, со всей силой юношеской страсти, которая еще сохранилась во мне. В моих ушах до сих пор звучат твои стоны. Я жажду тебя сейчас. Но ведь может прийти и такое время, когда я буду смотреть на тебя как на постороннюю женщину.

Фрэдди убрал руку и помог ей слезть с коня. Лучше им быть на расстоянии, иначе он просто бросится на колени и начнет молить ее о любви.

— Я всего лишь мужчина, Кэтрин. — Его слова доносились словно издалека. — Да, я не бесчувственная статуя. Но позволю себе сказать, что и ты тоже не святая.

— А я никогда и не претендовала на это.

— Однако ты вооружилась ангельским гневом, чтобы отомстить мне, моя дорогая.

— Прекрати называть меня так! — огрызнулась она. — Меня это раздражает.

Когда она обернулась, Фрэдди рядом уже не было.

Это были самые шокирующие и неприятные ощущения в ее жизни. Их даже не с чем сравнить. Зажженное его ласками страстное желание отзывалось болью. Оно отпустило ее только через несколько часов. Однако в глубине души еще тлели искры этой страсти только для него. Ее мужа.

Кэтрин не могла понять, то ли ей хочется никогда больше не видеть Фрэдди, то ли навсегда приковать его к себе. И то, и другое казалось невозможным. Она не знала, что ей делать.

И только одно было очевидно: она совершила ужасную ошибку!

Она смогла закрыть дверь в свою комнату, но не знала, как выбросить его из своей памяти. И как ей жить дальше, разрываясь между растущим уважением к мужу и полным отчаянием? Как заставить себя не любить этого человека? Как удержать свое желание к нему?

Чувства неумолимо заявляли о себе. Зачем она так мучается?

Почему она так себя ведет? Зачем заставляет их обоих проходить через эти страдания? Они поженились, и это было ее добровольным решением. Она дала клятву перед Богом и людьми и предназначена быть его женой до конца дней своих. Она едва может выдержать больше одного дня такой муки, как же она сможет прожить так всю жизнь?

Она боится полюбить его? Полюбить и не быть любимой? Она уже испытала такое со вторым сыном герцога, и, несмотря на весь оптимизм и сильный характер, рана была слишком глубока.

Мысли Кэтрин бились в ее голове, словно птица в клетке.

Разве он прав после всего, что было между ними? Может, это ее месть держит их на расстоянии друг от друга? Кто она ему? Партнер для его любовных игр?

Спрятанный гнев вырвался наружу и оказался весьма сильным оружием. Она рисковала своей жизнью, убегая из Мертонвуда в ту ужасную зиму, чтобы спасти его дочь от его же несправедливости. И ни одного намека на раскаяние с его стороны. Это она встречала с улыбкой осуждающие взгляды деревенских женщин. А его не было рядом, чтобы защитить ее. Она едва не умерла, рожая его ребенка. А он даже не знал об этом. Она вопреки всему тайно родила сына, а он украл его у нее.

Месть? Конечно!

Но Боже, как пресна придуманная ею месть! Нет, это не вполне верное решение.

Блестящие маленькие мышиные глазки показались в отверстии. Скоро правда о нем совсем прояснится.

Эта месть имела привкус горькой печали.

Глава 22

Кэтрин смотрела на приближающуюся карету Мириам с благодарностью и огромным облегчением. Последняя неделя, проведенная только в компании вездесущих слуг была ужасной. Работать рядом с мужем она не могла. Граф же строго соблюдал установленный распорядок. Он проводил большую часть дня в своем кабинете, ужинал в точно назначенный час и в полночь скрывался в своей спальне. Их короткие, прохладные встречи проходили в молчании, которое он перемежал гневными взглядами.

Это была тяжелая неделя для Кэтрин. Виной тому оказалась не скука и даже не постоянное присутствие слуг. Ее мучил стыд. Она обнаружила за собой множество грехов, и среди них были те, в которых она обвиняла Фрэдди. Одним из них был грех гордыни. Она совершенно несправедливо отгородилась от него сплошной стеной. Она виновата также в смертном грехе лжи, обманывая главным образом себя. Ведь она на самом деле вовсе не была такой храброй, целеустремленной и самостоятельной. Она вовсе не хотела воспитывать детей в одиночестве из-за выдуманного ею благородного целомудрия. Она просто хотела наказать его. Она была намного более гневной и яростной, чем даже мог вообразить Фрэдди. Это была неделя саморазоблачения Кэтрин, и ее собственный портрет оказался безжалостным и разоблачающим.

Графиня вышла из кареты. Кэтрин торопливо сбежала по ступенькам парадного крыльца навстречу. Первой к ней бросилась нарядная Джули, на которой было красивое дорожное платье, почти такое же, как на бабушке. Дочка изо всех сил обняла ручонками колени матери. Кэтрин подняла ее на руки, прижала к груди и пошла к Мириам.

— Ты была хорошей девочкой? Слушалась свою… Как вы решили называть себя? — спросила она через плечо Джули.

— Grandmere. В честь твоих предков, дорогая, — ответила, улыбаясь, графиня. — Однако мы все еще упражняемся в произношении. Джули необычайно умная девочка и вела себя прилично. Правда, половина слуг Фрэдди подумывает об увольнении. Они слишком привыкли к тишине, — сообщила она и передала невестке самую драгоценную ношу.

Кэтрин взяла сына на руки, но он сразу же запищал и потянулся ручками к бабушке. Испуганная Кэтрин беспомощно посмотрела на Мириам.

— Он изменился, не правда ли? — нежно улыбнулась Мириам и, не обращая внимания на рев Робби, пошла вверх по лестнице.

За прошедшие две недели крошечный проказник буквально купался в бабушкиной ласке и внимании и явно не хотел, чтобы это прекращалось. Мириам понимала, что немного избаловала внучат, но ничуть не раскаивалась. В конце концов для чего же нужна бабушка, как не для этого?

Вздохнув, она вытащила булавки из своей шляпы — громадного сооружения, украшенного букетом роз, — и с удовольствием опустилась на единственный, с ее точки зрения, удобный стул в этой прихожей. Монкриф нельзя было даже сравнить с уютом ее собственного дома. Для вдовствующих графинь был построен отдельный коттедж в дальнем конце имения. Мириам в последние шесть лет почти не бывала здесь. Она жила или в Лондоне, или в двухэтажном коттедже, который был для нее намного удобнее. Мелисса была почти устроена, и она вполне может побыть в Лондоне одна. Графиня посмотрела на стремительно бегающую из комнаты в комнату внучку и впервые подумала, что Монкриф, возможно, не такой уж и огромный. Хорошо, что у бабушек есть привилегия вернуть детей их родителям, если они устали. В данном случае она устала ужасно.