Чертовски неправильное свидание - С. Р. Джейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Облаченная в черную мантию, которая обволакивала ее как плащ власти, она, наконец, обратила свое внимание на меня.
– Я знаю, что нельзя подобрать слов, которые могли бы исправить прошлое и тот вред, который был вам причинен… Вернуть вам потерянные годы. Но я надеюсь, что это хотя бы даст вам возможность вдохнуть полной грудью в настоящем. Суд постановил: с сегодняшнего дня опека прекращена, все права возвращены мисс Джонс; юридические, финансовые и любые другие. Также суд обязывает Джолетт Джонс и Марко Дэвина выплатить компенсацию за ужасающее злоупотребление средствами мисс Джонс. За все время моей работы судьей в округе Лос-Анджелес я никогда не видела такого вопиющего злоупотребления опекой. Большую – если не всю – часть своей жизни они проведут в тюрьме за мошенничество, злоупотребление и другие преступления, которые они совершили. Все деньги, которые они заработают, пойдут на компенсацию ущерба мисс Джонс, а любое имущество, которым они сейчас владеют, будет изъято в пользу мисс Джонс.
Слова судьи эхом отдались в ушах, волна эмоций захлестнула меня, будто начался внезапный ливень, и заставила все внутри закипеть. Облегчение, недоверие и невероятное чувство свободы наполнили мою душу, смешались с трепетом сердца и тугим узлом тревоги, который как будто прирос к моему телу.
Я недоверчиво взглянула на Уолкера и задалась вопросом, не сон ли все это. Может, я моргну и проснусь в своей постели, несчастная и одинокая, в квартире в Лос-Анджелесе?
Казалось, будто все эти годы меня сковывали цепи, и только теперь они исчезли. Это ощущение было головокружительным, волнующим и пугающим одновременно, оно было похоже на прыжок в обрыв неизвестной глубины.
Слезы защипали в уголках моих глаз, я обвела взглядом зал суда и заметила фанатов, которые пришли, чтобы выразить поддержку. Публика узнала обо всем быстро: почти сразу стали просачиваться новости о том, что Марко и Джолетт сделали со мной.
Я могла бы воспользоваться их поддержкой еще несколько лет назад, но и сейчас их забота была мне приятна.
Судья ударила молотком, завершая заседание. Я встала и застыла, не зная, что делать дальше. Мой взгляд упал на Джолетт, и я решила подойти к ней. Уолкер последовал за мной, его присутствие успокаивало.
– Моя клиентка не желает говорить с вами, – пробормотал ее адвокат, звуча так, словно ему было стыдно произносить эти слова.
Должно быть, это ужасно, защищать такого никчемного человека, и я была уверена, что у нее даже нет денег оплатить его услуги. Она точно не сможет теперь заплатить ему, взяв деньги с моего счета.
– Иначе и быть не может. Я хочу сказать ей всего пару слов, – произнесла я с сарказмом в голосе и посмотрела на свою мать, которая пыталась избежать зрительного контакта со мной. – Это последний раз, когда я думаю о тебе, – начала я, – но, к сожалению для тебя… Я абсолютно уверена, что ты будешь думать обо мне до конца своих дней.
Джолетт вздрогнула от этого заявления… Потому что знала, что это была чистая правда. Она не думала обо мне все эти годы, но сейчас все определенно изменится. Теперь у нее будет больше свободного времени. Я развернулась, чтобы уйти, довольная тем, как все закончилось.
– Он пришел к нам, – окликнула она меня. – Твой драгоценный парень предлагал встречаться с тобой в обмен на повышение узнаваемости. Это так, пища тебе для размышлений.
Я фыркнула от нелепости ее слов и даже не обернулась. Но Уолкер застыл на месте, услышав, что она сказала, его пальцы сильнее врезались в мою поясницу.
Она ведь не могла сказать правду… не так ли?
Люди, стоявшие на дорожке возле суда, радостно гудели, волна вспышек ослепляла нас, подобно стробоскопу в темноте клуба. Голос моего адвоката заглушил творящийся вокруг хаос.
– Я сделаю заявление, – сказал он уверенным голосом. – Тебе лучше уйти отсюда.
– Спасибо, – сказала я ему, и он на мгновение улыбнулся и кивнул, а после тут же повернулся к толпе.
– Машина вон там, ангел, – прошептал Уолкер, который находился прямо за моей спиной, чтобы никто не смог подойти слишком близко.
Я опустила глаза в пол, пытаясь избежать встречи взглядами с репортерами, которые столько лет смаковали мое падение.
Мы добрались до тротуара, водитель открыл дверь внедорожника, который должен был доставить нас в аэропорт. Я хотела уехать из этого адского города как можно скорее.
Я уже собиралась сесть на кожаные сиденья, но вдруг толпа начала аплодировать. Это звучало и чувствовалось так, будто с неба сорвались первые капли дождя после долгой засухи.
Я замерла, одной ногой уже будучи в машине. Сердце бешено колотилось в груди, и я обвела толпу недоуменным взглядом.
Папарацци аплодировали и поддерживали меня. Те самые люди, которые унижали меня, те люди, которые с радостью разносили ложь и сплетни, которыми Джолетт и Марко пытались запятнать мое имя.
И вот теперь они аплодируют мне, поддерживают так, как никогда раньше.
Я послала всех их и села во внедорожник.
Потому что пошли они все к черту за то, что решили вести себя человечно сейчас.
Двигатель взревел, ровный гул автомобиля успокаивал бушующие в груди эмоции.
По крайней мере, мы ехали в аэропорт. Мне всегда думалось легче за пределами Лос-Анджелеса.
– Хочешь поговорить о том, что она сказала? – наконец спросил Уолкер.
– Нет. Не сейчас, – пробормотала я и перевела взгляд на водителя, который делал вид, что не слушает. На сегодня было достаточно незнакомцев, которые знали все о моей жизни.
Навсегда…
– Мы поговорим об этом, – настаивал он. – Когда вернемся домой.
Я наконец повернулась, чтобы посмотреть на него, вглядеться в его прекрасное, обеспокоенное лицо. Дом. Это все еще мой дом?
Не существует ни единой вселенной, в которой он мог предать меня. Так не может закончиться наша история.
– Она говорила правду? – Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать. Мой голос был едва громче шепота, но звенел громко в тесном пространстве машины.
В глазах Уолкера был океан эмоций, его лицо исказилось от внутреннего конфликта, который мешал ему подобрать нужные слова.
– Все сложно, – наконец ответил он напряженным голосом, когда встретился со мной взглядом. – Но нет…
Сложно. Слово отозвалось эхом в моем сознании, как диссонирующая мелодия, которая заставила мое тело дрожать. Гнев, боль, предательство – все это бушевало внутри, пока я
