Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме - Кристофер Роннау

В ту ночь мы спали в зоне Рино. Каждый час выставлялся всего один караульный на целый взвод. Моё имя не прозвучало, так что мне предстояло спать всю ночь. Это была исключительная роскошь, когда мы не стояли в Лай Кхе. В тот день происходили волнующие события, и я некоторое время писал в свой дневник, когда взошла луна. В ту ночь я решил называть свой опус «Журналом апельсиновой газировки», потому что меня до предела разозлил тот АРВНовец, который пил газировку и смеялся надо мной за то, что я делаю его работу.

Я поставил воображаемый киноэкран в своей голове на обратную перемотку и попытался увидеть, пил ли кто-нибудь из солдат АРВН, бездельничающих в храме, апельсиновую газировку. Я не смог определить. Почему они не разбудили этих парней и не отправили их против снайпера? На мой взгляд, этот эпизод прямо указывал на одну из проблем, что мы встретили, пытаясь выиграть войну.

Я решил написать президенту Джонсону письмо и рассказать, почему мы не можем выиграть войну с такими союзниками. Письмо должно было быть вежливым, и я собирался попросить у него автограф, чтобы он понял, что я его друг, предлагающий искренний совет, а не просто какой-то крикливый парень, протестующий против войны. Возможно, он прислушается к пехотинцу, который там побывал. Конечно, письмо должно было подождать до моего отъезда из Вьетнама, чтобы я не стал целью для возмездия. Я ещё не сошёл с ума. Если бы я отправил письмо до возвращения в Штаты, на своём следующем задании мне пришлось бы в одиночку высадиться с парашютом над Северным Вьетнамом.

На следующий день нас держали в резерве в зоне Рино. Нас не хотели снова отпускать в Фу Лой и прямо об этом сообщили. В предвкушении ничегонеделания я, когда мы утром зашли в армейский магазин, выбрал из их ограниченного ассортимента две книги в мягких обложках. Первую из них, «Бугенвиль» я закончил в тот же день. В описанной в книге битве за этот остров во время Второй Мировой войны один из членов кабинета президента Джонсона, министр сельского хозяйства Орвилль Фримен, был ранен в рот. Это звучало ужасно неприятно и засело у меня в памяти. Я никогда не видел такого в кино.

Не желая таскать с собой лишний груз, я предложил книгу всем желающим. Сиверинг счёл необычным, что я прочитал книгу в один присест и начал называть меня «Профессор».

Наверное, я выглядел, как парень, которому нужно прозвище, даже несмотря на то, что ни одно из них ко мне не прилипло. Тайнс и Хьюиш некоторое время называли меня Ганг-Хо [90]после того, как я лазил в тот туннель. Ортиз называл меня Чу-Чу за мой растворимый напиток. Я бы предпочёл какое-нибудь крутое и мужественное прозвище, вроде «Убийца» или «Охотник». Ни одно из моих не годилось. «Ганг-Хо», «Чу-Чу» и «Профессор» звучали как имена героев из субботнего мульпликационного шоу.

В своих путешествиях в страну грёз меня называли Стрелок. На самом деле это было невозможно, потому что до сих пор я ни одного сраного раза никуда не попал. Если бы командование в Сайгоне узнало о моей доблести и решило бы использовать меня в секретных операциях, они сделали бы моё прозвище кодовым именем. Я бы стал Стрелком из Канзас-Сити, потому что там я родился. Мне хотелось быть особенным.

Одного из ротных лейтенантов перебросили в тыл. По всей вероятности он справлялся с обязанностями в поле и командир опасался, что кого-нибудь убьют. Будучи требовательным человеком, наш командир пожаловался командованию дивизии и добился, чтобы этого парня перевели в тыл. Все было проведено без огласки. Я был поражён, про это узнав. Мне никогда не приходило в голову, что офицера могут выпереть с войны.

На сцене появился новый офицер. Лейтенанту Билли Мёрфи предстояло привести в форму один из взводов, который разболтался. Некоторые парни из 1-го взвода считали, что мы большего положенного ходим в патрули и ночные засады, потому что этот другой взвод то и дело оказывается не готов или ненадёжен.

Одно из первых дел, что Мёрфи сделал – накрыл одного командира отделения за выпивкой в засаде. Вместо того, чтобы спустить всё на тормозах, он отправил сержанта под трибунал. Приговором стали шесть месяцев в тюрьме Лонг Бинь – и все во взводе поняли, что настали время приходить в чувство. Было не вполне ясно, засчитывается ли время в тюрьме в двенадцать месяцев службы во Вьетнаме, или нет.

На следующий день мы отошли на километр, или около того, а затем начали «клеверный лист». Наш взвод без происшествий добрался до места, где джунгли примыкали к рисовым полям. Там мы обнаружили несколько однокомнатных домиков, стоящих возле неглубокого ручья. В доме, который обыскивал я, обнаружился старый автомобильный аккумулятор и несколько бутылок из-под газировки на полу, но в остальном ничего не указывало на что, в доме кто-то живёт. Сам по себе дом выглядел ухоженным, как будто кто-то им владел и пользовался им, чего не должно было быть, поскольку мы находились в запретной зоне. Никому не полагалось находиться на этой территории.

Внезапно Спенглер увидел ВК метрах в десяти слева от себя, выстрелил в него, но промахнулся. Гук кинулся наутёк, и кто-то еще выпустил пару пуль в его сторону. Теперь мы знали, что они здесь, а они знали то же самое про нас.

Мина «клаймор» взорвалась перед одним из наших взводов метрах в пятидесяти от нас. Взрывом накрыло двух или трёх джи-ай, и разгорелась перестрелка со взводом, или более, ВК. Все имеющиеся рации заработали, и наш взвод бегом выдвинулся в направлении боя. Мы пустились рысью в полный рост. По мере приближения звуки стрельбы усиливались, и отдельные пули пролетали в нашу сторону. Наше продвижение замедлялось, потому что мы начали пригибаться или падать на землю.

Когда добрались, я стал замечать части снаряжения, повсюду разбросанные по земле. Сержант Смит, укрывшийся за деревом, посмотрел на меня и сказал: «Брось свою лопатку». В его голосе явно звучало раздражение. Ситуация была сложная, более чем серьёзная и я этого ещё не понимал. А если бы понимал, то моя лопатка давно была бы брошена, и я держал бы свою винтовку наизготовку обеими руками, что я тут же и сделал.

Двигаясь вперед, мы с Джилбертом проходили мимо наших раненых, на которых страшно было смотреть. Затем нас направили вперёд, чтобы установить М-60 в промежутке между ранеными позади нас и ВК впереди. Звучало столько выстрелов и столько пуль проносилось вокруг со всех направлений, что трудно было собраться с мыслями. Листья и ветки срезало с кустов, небольшие облачка пыли вырастали на земле повсюду вокруг нас, и куски коры срывало с окружающих деревьев.

Метров через пятнадцать после раненых мы залегли на земле и зарядили пулемёт. Джилберт открыл огонь очередями по три-пять патронов по густым джунглям впереди нас. Мы ничего не видели сквозь них, просто кое-где виднелись отдельные вспышки, и листва шевелилась от летящих в нас пуль. То и дело пролетали трассеры. Одной из моих задач было вскрывать патронные ленты, соединять их вместе в одну гигантскую ленту и заправлять в пулемёт, чтобы он не заглох. Когда я не был занят сцепкой лент и питанием пулемёта, я стрелял из своей М-16. Когда остальные парни подходили сзади, они сбрасывали возле нас свои ленты с патронами и отходили правее или левее, чтобы занять свои позиции в линии.