Жить для возвращения - Зиновий Каневский

В полете надо льдами я испытал страшнейшее укачивание, впервые в жизни — до того мне бывало плохо только в море. Я просто забыл, радуясь приглашению на борт «ледовика», самолета ледовой разведки, что он будет находиться в воздухе часов восемь-девять без посадки и, что куда серьезнее, свой разведывательный маршрут станет осуществлять галсами, по ломаным линиям, с резкими разворотами на 180 градусов, а значит, с неизбежными наклонами, качаниями крыльев и корпуса. Не говоря уже о болтанке над морем с обширными разводьями и полыньями, с парением и восходящими токами воздуха над ледяной акваторией!

Тем не менее все это я выдержал. Настолько выдержал, что часа через три после начала разведки уже избавился от противной тошнотной испарины на лбу, начал потихоньку расхаживать по фюзеляжу, заполненному дополнительными баками с бензином, подсаживаться к столику гидрологов, вычерчивающих немыслимые зигзаги на карте ледовой обстановки, которую затем сбрасывали в пластмассовом пенале (так называемом вымпеле) прямо на палубу судна, ищущего пристойный и безопасный путь во льдах. А в награду за стойкость получил от командира корабля Александра Николаевича Ефимова приглашение посидеть в кабине на месте второго пилота, пока тот хлебал вкуснейшую уху из какого-то муксуна-осетра, сваренную заботливым бортмехаником.

Когда уже к вечеру полет завершился и мы сели на уютный аэродромчик Кег-острова в дельте Северной Двины (вскоре Архангельск обзавелся современным аэропортом Талаги, не хуже нашего Внукова, разве что много меньше), меня ждали Цыкины, восторженно внимавшие моим совсем уж восторженным рассказам об увиденном-испытанном.

В январе 1974 года мы вновь отправились в наш любимый город. Еще при первых испытаниях своего струга Женя обратил внимание на то, что одной из главных трудностей в жизни полярных ледокольщиков является забитость самого канала, проделанного судном, — в нем бултыхаются крупные и мелкие обломки льдин, снежно-ледяная крошка, просто снег, облипающий борта, что весьма затрудняет продвижение даже мощного ледокола. Родилась идея разгонять эту «шугу» ударами струй от винтов ледокола, для чего требовались кормовые и носовые винты, встречные струи от которых сталкивались бы под днищем и с силой вышвыривали бы на ледяные «берега» все, что скопилось в канале.

Придумано — сделано. В Архангельске как раз находился один из таких немногочисленных ледоколов-«тянитолкаев» с винтами спереди и сзади, «Капитан Воронин». Удалось договориться, что портовые власти, в чьем ведении было судно, одолжат его цыкинской группе на несколько суток.

По дороге в Архангельск произошел забавный инцидент. В поезде «Северная Двина» имелся так называемый спальный, он же бывший международный, вагон, и в нем ехали одновременно с нами, обычными купейниками, два крупных морских чина из Минморфлота, призванные осуществлять контроль над испытаниями и давать в итоге ответственные рекомендации. Мы познакомились с ними на перроне, разошлись по своим вагонам и договорились о встрече у них в купе на перегоне Загорск — Ярославль. Правда, номер купе не спросили, но в таких привилегированных вагонах их, купе то есть, всего восемь. Не промахнемся, надо думать!

Пришли. Проводник сразу встал перед нами грудью: куда, к кому? Женя начал обстоятельно объяснять ситуацию. Он, Женя, значит, научный сотрудник, а я, понимаете ли, товарищ, специальный корреспондент ведущего столичного журнала. Проживаем мы в семнадцатом вагоне и идем на встречу с вышестоящими людьми, один в морской фуражке, высокий, другой — в шапке, но тоже высокий. Они нас ждут и…

Проводник перебил Женю и твердо заявил, что таких граждан у него в купях (именно так!) не было и нет. Мы настаивали, он все более резко противился. Наконец терпение проводника лопнуло, и он разразился речью, которую я через несколько минут записал по памяти почти дословно:

— Не верите, значит, что нету таких? Ладно, давай по порядку. Первое купе берем. Кто в нем? Тут всегда ездиит адмирал из Северодвинска, с базы атомных подводных лодок, секретных до ужасти. Он каждую неделю ездиит в Генштаб и обратно, с супругой, опять же. Во втором — адъютант его, тоже с бабой, но — с разными бабами. И, конечно, с портфелем, бумаги в котором. Третье купе. Тут — снабженец с той же базы с помощником, пьют до изумления, чаю ни стакана не просят, только тару. Не, вы меня не торопите, я вам все докажу, чтобы сомнений у вас не возникало. В четвертом базируется полковник из Плесецка, из самого города Мирного… Тут не выдержал я:

— Какой-такой город Мирный в Архангельской области? Мирный — в Якутии, столица наших советских алмазов, на всю планету знаменитый город, а вы нам тут, папаша, баки заливаете, можно сказать!

Видели бы вы в тот момент этого повествователя! Он весь зашелся от предвкушения полной победы, от жажды поделиться с первым встречным всеми доступными ему государственными секретами! Мы услышали следующее:

— Это станция так называется, Плесецкая, или Плесецк, кто его знает, а город при ней вот именно Мирный, только город он засекреченный, об нем никто посторонний знать не обязан, не должен то есть. Вы ведь про космодром Байконур слыхивали? Вот то-то, а Мирного ведать не ведаете, а он — тот же наш космодром, только ракеты с него без людей вылетают и спутники — без собак. Полковник этот, который в четвертом, Сергей Сергеевич, фамилию не упомнил, стройкой командует. Ох, какую он мне рассказал историю — закачаешься! Этот самый космодром Мирный, Плесецк по-иному, весь огорожен бетонным забором. Ну, проходные там, понятно, прорублены, сквозь них и идут. А полковник-то мой, Сергей Сергеевич, каждый день принимает внутри бригаду строителей, вольных, гражданских, короче, из-за того забору. И ежедневно их надо через проходную оформлять, по головам считать, строем, опять же, выпускать под вечер — словом, хлопотно. Так он сыскал в заборе пролом и велел рабочих тех через дыру и водить, туда и сюда, безо всякого оформления! А уж верить-не верить — дело ваше. Так, теперь купе номер пять. Кто же там у меня едет нынче, интересно знать, что-то не упомню. Можно войти к вам, уважаемые товарищи?

И, обращаясь к нам:

— Гляньте, может, эти и есть ваши. Точно? Ну, а я вам что говорил? Я их всех помню, обещал же вам, что найдутся ваши, которые в фуражке и в шапке! Чайком будете баловаться или попозже? Сию минуточку, у нас все будет в ажуре.

По прибытии в Архангельск мы сразу направились в морской порт, к его коменданту капитану дальнего плавания Кременскому, молодому, жизнерадостному крепышу, веселому ругателю и азартному рассказчику (кто мог подумать, что несколькими годами позже он добровольно уйдет из жизни?..). Вячеслав Иванович сразу огорошил нас сообщением о том, что искомого ледокола «Капитан Воронин» в порту в настоящее время нет, он… катает иностранцев по замерзшей Северной Двине! Мы потребовали объяснений и услышали их, произнесенных невероятно привлекательным и трудновоспроизводимым на бумаге поморским говорком: