Жить для возвращения - Зиновий Каневский

— Нет, ни в коем случае!

Ну, я досыта повоевал с «лицемеркой», до хрипоты декламировал Роберта Рождественского:

Хочет он, чтоб другие парниЗа него ночами не спали,Хочет он, чтоб другие гиблиПод пробитые пулями гимны.

Значит, товарищ мать, пусть другие дети других родителей ломают себе позвоночники на всех этих Шхельдах, Шхарах, Ушбах, пусть их крики влетают с ужасом в чьи-то уши: по рассказам тех же гляциологов, предсмертные вопли сорвавшихся с двухкилометровой ледяной крутизны страшной «Безенгийской стены» долетали до экспедиционного лагеря за двадцать с чем-то километров…

Мы едва не рассорились, я категорически отвергал любые доводы «за альпинизм», противопоставляя им единственное: не должны люди гибнуть в мирное время ради удовлетворения собственных прихотей. Не существует, орал я, никаких страховочных приспособлений, гарантирующих безопасность скалолаза. Любая веревка рано или поздно перетрется, любой «костыль» вырвется из гнезда, любой сейсмический толчок в Гималаях непременно отзовется и на Памире, и на Кавказе, и даже в совсем уж не высокогорном Крыму — и тогда грош цена всяким сверхпрочным нейлоновым канатам, железякам, шипам на ботинках и т. д.

И вообще, заключил я, со Стихией не борются, к ней в лучшем случае приноравливаются, если угодно — приспосабливаются или укрываются от нее, но ни в коем случае не лезут на нее с поднятым забралом, не грозят ей залихватски кулаком (дескать, «мы не раз отважно дрались, принимая вызов твой, и с победой возвращались», так сказать, восвояси, в свою тихую гавань, заводь или что там еще!). Словом, любительскому альпинизму отпускников-интеллектуалов решительное нет!

Разумеется, продолжал я спор с женой (и, чего уж там, с самим собой), альпинисты-профессионалы стране и миру необходимы: воины, топографы-высокогорники, спасатели. Их надо готовить, им надо повышенно платить, ведь их работа под стать профессии летчика-испытателя, невероятно рискованная, грозящая подчас, увы, гибелью, причем шанс погибнуть у них в мирное время, на мой взгляд, выше, чем у кого-либо другого. Но лезть на погибель в считанные недели отпуска, обрекать на страдания близких — это, по-моему, запредельный, подлейший эгоизм.

Кажется, я тогда плакал, глядя на прекрасные лица с фотографий. Зачем, во имя какой воистину святой цели отдали они жизни? Чтобы их родные и друзья утешались потом песнями Визбора и Высоцкого, действительно талантливыми и много объясняющими? Например: «Лучше гор могут быть только горы»; «Если друг оказался вдруг…»; «Нет алых роз и траурных лент, и не похож на монумент тот камень, что покой тебе подарил»? Решили убедиться в том, на что способны — и кровью оплатили любопытство, так надо ли самоутверждаться такой ценой? Преодолеть себя, как написала однажды в газете моя добрая знакомая Лидия Ивановна Графова, можно и на асфальте, для этого не нужно идти ни к Северному полюсу, ни на Эверест. А я добавляю: «Брось курить, брось пить и безобразничать — это ли не высшая победа личности? И помни, что ты, сукин сын, здоров и обладаешь двадцатью шестью степенями свободы собственных рук, кои имеются в наличии далеко не у каждого!»

Наташа увела меня с кладбища, мы оба замолчали и долго не возвращались к болезненной теме. Тем более, что уже на следующий день испытали фантастические, ни с чем не сравнимые ощущения: на вертолете Ми-4, взлетевшем с площадки в окрестностях Нальчика (мы туда прибыли на машине), группа гляциологов и я вместе с ними совершили облет Большого Кавказского хребта на пространстве между Эльбрусом и Казбеком!

Когда говорят: «это нельзя описать словами», полагаю, имеют в виду именно то, что видели и испытали мы. Машина в течение восьми часов, с краткой заправкой бензином в одном ингушском поселении, летала на самой малой высоте над кавказскими вершинами, над горными склонами, над всеми без исключения ледниками и ледничками, спускающимися с Главного хребта на север, в Россию. Гляциологи фотографировали их, отмечали на карте перемены в их очертаниях, отмечали наличие снега на их поверхности, степень их загрязненности камнями и пылью, расположение трещин и ледопадов. И все, что я видел и слышал во время этого сказочного полета на ковре-самолете, слилось в моем сознании в единое ликующее кабардино-балкарско-северо-юго-осетинско-карачаево-черкесско-чечено-ингушское слово! Именно это я и попытался позднее передать в репортаже «Кавказ подо мною», напечатанном в «Знание — сила» в начале 1971 года. Были там и некоторые мои размышления об альпинизме. Вот за это я и получил по зубам.

Журнал «Журналист», издание газеты «Правда» (читай: «особа, приближенная к ЦК КПСС»), опубликовал разгромную рецензию на мой репортаж и на заметку «В горах» корреспондентки «Комсомолки» А. Левиной. Ей досталось в первую очередь, мне как бы в довесок. Автором рецензии был журналист и давний туристско-альпинистский деятель Евгений Симонов. Он постарался не оставить от нас даже снежной пыли, с первых же строк обезоруживая потенциальных оппонентов грозными напоминаниями такого толка: Советский Союз — могучая альпинистская держава, лучшие люди страны, писатели-поэты (Николай Тихонов), академики (А. Александров, А. Летавет, В. Векслер), не говоря уж о докторах-профессорах, лауреаты Ленинской и Государственных премий, отважные летчики, географы, геофизики, другие профессионалы-интеллигенты всегда были в рядах альпинистов. «Директивы XXIV съезда КПСС по пятилетнему плану предусматривают осуществить мероприятия по широкому развитию туризма» — таков был окончательный приговор автора рецензии А. Левиной и З. Каневскому.

В письме-ответе в редакцию «Журналиста» я написал как возражения, по-крупному и по мелочам, так и замечание, что тов. Симонов мог хотя бы мимоходом упомянуть, что на две трети, если не больше, мой репортаж посвящен не альпинистам, а гляциологам.

На этом сюжет оборвался, из «Журналиста» не последовало никакой реакции, я больше не предпринимал попыток «дискредитировать советский альпинизм». Мысли, однако, никуда не делись и за последующие четверть века не претерпели никаких принципиальных изменений. Каждый раз, слыша о чьей-то гибели в горах, я с содроганием вспоминаю урочище Миссес-Кош и думаю: «Сколько же там прибавилось фотографий?» Но достоверных цифр на сей счет нет, число погибших горовосходителей спокон века считалось одним из наиболее охраняемых секретов государства. Об этом я слышал от самих альпинистов.

С необъяснимыми, а точнее сказать — очень даже объяснимыми, чувствами я наведывался в Мурманск и особенно в Архангельск, откуда уезжал с Наташей в свадебное мореплавание на многолетнюю новоземельскую зимовку. В Архангельске я участвовал в уникальной экспедиции, совсем не похожей на обычные географические, хотя и возглавлявшейся географом. Евгений Николаевич Цыкин окончил геофак на несколько лет раньше нас, работал с Наташей в Институте географии, занимался разработкой новейших методов гляциологических исследований и вместе с женой Галей, тоже гляциологом, нередко бывал в тех же экспедициях в Кавказском высокогорье, что и Наташа.