Жить для возвращения - Зиновий Каневский

Портрет и комментарий к нему привели к знакомству, о котором необходимо рассказать отдельно. И озаглавить этот сюжет так:

ЛЕЖАЧЕГО БЬЮТ!

Однажды в телефонной трубке раздался звонкий голос:

— Зиновий Михайлович, мне ваш номер дали в журнале «Знание — сила». Тут как-то мне попался в руки экземпляр с вашим изображением, я все про вас прочел и хочу предложить вам познакомиться со мной. Я тоже инвалид, не такой, как вы, совсем другой. Нахожусь сейчас в командировке в Москве, гостиница «Урал» на улице Чернышевского. Прямо как выйдете из метро «Площадь Ногина», садитесь на троллейбус 25 и дуйте до Земляного вала. На втором этаже меня найдете, меня тут, слава Богу, всякая собака знает!

Спросите Гуськова Геннадия, и все. Давайте прямо сейчас, ладно? Мне обычно никто в моих просьбах не отказывает.

Я поехал.

На ковре, покрывавшем пол гостиничного номера, лежал на животе молодой человек с приятным лицом, умными большими глазами, аккуратной рыжеватой бородкой и усами. Обе его безжизненные ноги были как бы сплетены в кожаный корсет-гетры на шнурках. Правая рука была столь же безжизненно вытянута вдоль тела, левая — неестественно вывернута, и живы на ней лишь пальцы, бойко шевелящиеся, хватающие то карандаш, то папиросу, то трубку стоящего рядом на полу телефона. Зазвучал молодой задорный, даже задиристый голос:

— Что, Зиновий Михайлович, не ожидали такое русское чудо-юдо увидеть? Ладно, ладно, не убеждайте меня, будто я жених на славу! Лучше скажите, вы ко мне на троллейбусе ехали от метро? В окно глазели? Город видели, людей… А мне все не везет. Как привезут на поезде, вынесут носильщики, впихнут в такси на заднее сидение — и конец, еду впотьмах, тычусь мордой в стекло, а дотянуться не могу, ничего не вижу. Потом меня у порога гостиницы выгружают, сносят в вестибюль, кладут на мою вечную спутницу-тележку на подшипниках и катят до лифта. Затем по коридору, в номер, на пол — и гуляй, Гена!

Я четверть века лежу, с восьми лет — полиомиелит. Жил в Саратове, отец был шкипером на Волге, потом он умер, а я сразу после войны заболел. Мать умерла, меня увезли в Воронеж, в богадельню. Ну, в интернат для престарелых и больных. Пенсия у меня пять рублей. Да нет, ничего я не путаю, пять. Кормят на 84 копейки в сутки, одевают. Меня-то просто — на много лет хватает и обуви не надо! Так что расходы лишь на курево и на женщин!

Встрепенулась Марь Иванна, пожилая санитарка из интерната, сопровождавшая Геннадия:

— Ох, и шутник он, прости Господи! Все шутит, все озорничает, у нас в дому, в Воронеже, нет лежачего тяжелее его, а он, видишь, шутит себе, прибаутки сыпет, красавец наш!

— А как же иначе, — снова вступил в разговор Геннадий. — Меня все друзья болтуном считают, и верно — я болтун, но не трепач — улавливаете разницу? Однако соль не в этом (позже я понял, что это любимая присказка Геннадия Григорьевича Гуськова, особенно, когда он хочет от «болтовни» перейти к делу).

А в чем соль, Гена пояснял мне на протяжении добрых десяти лет, наведываясь в Москву, и всякий раз я приходил в волнение, в восторг, в негодование. Попробую передать все, что испытываю, его собственными словами, благо, я много за ним записывал и даже опубликовал кое-что в столичных журналах. Вот его растянувшийся на годы рассказ.

— У меня, между прочим, уже есть профессия — двигателист. Каково, а? Двигаться даже ползком не в состоянии, а о двигателях внутреннего сгорания брошюру написал, вон издательство «Знание» выпустило, сейчас накарябаю вам дарственную надпись. Иногда ртом пишу, как Владислав Титов, всем известный, иногда левой рукой, пока не устанет. Учусь в Воронежском политехническом институте, все никак с четвертого курса не слезу, они меня заставляют черчение сдавать, а я — ну никак не могу чертить, опрокидываю тушь, срываю линии и фигуры. Вообще-то я с черчением до поры до времени справлялся, по месяцу на лист уходило, однако сейчас пошли очень сложные задания, не одолеть. Пальчиками рейсшину зажимаешь, правую руку-колоду как груз используешь, в зубы рейсфедер берешь — это ужас кромешный, подвиг, можно сказать! А что? Подвиг и есть, только соль, понятно, не в этом.

Пусть без диплома, но стал я изобретателем, сумасшедшая должность — это все окружающие понимают, а мы, психи, того не осознаем. Лежу на брюхе в четырех стенах и придумываю новые двигатели, то в одиночку, то с приятелями по переписке, тоже инвалидами. Но и здоровые тоже вьются вокруг, помогают, а то и воруют мыслишку-другую, не без того в родном государстве. Дружок Ваня, без одной руки, женился, вышел из богадельни на волю. Мы с ним задумали оригинальную модель мотора к «Запорожцу». А то до чего доходит — они (власти, партия, хозяйственники. — Примеч. З.К.) удумали на валюту «Запорожец» строить, понравилось с «Фиатом»! Рады даже все потроха машин ввозить из-за границы, а тут мы с Ваней у них вовсю под ногами стали путаться, чуете?

Нам миллион рублей надобен для опытного образца. У вас нет знакомства с академиком Артоболевским, он ведь президент общества «Знание»? Мне обещали аудиенцию у него, да обманули. Он аналогичными вещами занимается, шагающими машинами-механизмами. Вы же полярник, должны бы заинтересоваться моими вездеходами — незаменимая вещь для тундры. Давайте, познакомьте меня с вождями Главсевморпути. Как нет? Главсевморпути нет? Давно? С 1962-го? Что они, остолопы, сдурели что ли, такую организацию разгонять?! Вот суки рваные…

— Завидую вам ужасно — всего-то делов, рук нет! В любой момент можете себе Крукенберга сделать, ходите-ездите куда хотите, людей на улицах наблюдаете. А я себя, как в зоопарке ощущаю. Нет, я уж не о клетке говорю, о публике. Это надо видеть, когда меня в такси загружают либо оттуда вынают. Знаете, как девушки на меня заглядываться начинают — ни одна не пройдет мимо, чтобы не оглянуться (смеется), ужас до чего любопытны, хоть билетами на меня торгуй (хохочет)! А чего, спрашивается, глазеть, лучше бы помогли грузить-выгружать меня, тут лишь двое мужиков и то с трудом справляются. Вот в мотеле на Минском шоссе, между прочим, лафа: там здоровенные парни-шоферы ночуют, никогда не откажутся помочь моей бедолаге-няньке.

— Не приходило ли вам в голову, что у нас в Советском Союзе нет Общества инвалидов? Общество слепых — пожалуйста, общество глухонемых — с нашим удовольствием, а вот объединяющей и направляющей силы (подмигивает и хохочет) нет. Слепых-то всего тысяч двести, а нас?! В любой стране примерно три процента населения — инвалиды, т. е. у нас, значит, не менее 6–7 миллионов. Я и название уже придумал: ВОИН, Всесоюзное общество инвалидов, а одновременно — «Воронежский инвалид», это мы у себя уже вроде организовали, будем выпускать ареометры — измерители плотности жидкости. Там у нас и безрукие, и безногие, и парализованные, а я над ними как бы мозговой центр. Зарабатывать начали, по сто, по сто пятьдесят даже, и мне выделяют определенную сумму, когда — пятьдесят, когда — семьдесят. Ну, мне-то они ни к чему, я сестре в Саратов отправляю, у нее трое детей и муж-алкаш, недавно она его выгнала. Вот у Шолохова был в Вешенской, он меня на крыльце своего дома принял и обещал в Верховном Совете слово замолвить за нашего ВОИНа. Как думаете, не забудет с запоя?