Мы всякую жалость оставим в бою… - Александр Авраменко

О! Письма привезли. Торопливо вскрываю конверт и сперва смотрю на фотографии, затем читаю письмо из дома, любуюсь на обведённую карандашом ручку маленькой Катерины. Дочка растёт на глазах. Уже говорит первые слова. Светлана благодарит меня за подарки, присланные с оказией из Франции и Англии. Я смог достать ей ещё немного побрякушек и мехов. Дядя передаёт спасибо за фотоаппарат и великолепное седло в серебре и настоящие английские хлысты для рабочих-лагерников. Тётя очень довольна чудесной шубой из шиншиллы. Одним словом, все счастливы и довольны, желают мне скорейшей победы и возвращения домой. Дядя две страницы исписал о нашей усадьбе. Оказывается, наша идея про организацию модного санатория, увенчалась полным успехом: от желающих нет отбоя. Все вложенные деньги полностью вернулись и даже принесли небольшую прибыль. И это в первый заезд… Чёрт! Опять зовут… Вечно эти дела, не дают побыть наедине с собой. Ну что поделать, война же… Беру трубку телефона. О! Знакомый голос! Мой старый друг Вилли! Он, оказывается рядом, всего в двадцати километрах, и уже гауптштурмфюрер! Молодец! Не так быстро как я, но тем не менее уверенно движется вверх по карьерной лестнице. Приказываю подготовить автомобиль к выезду и положить туда немного спиртного и деликатесов. Затем беру взвод охраны на броневике и мы едем в расположение пятьсот второго батальона СС. Дорога спокойна. Все окрестные жители уже либо на том свете, либо интернированы по сборным лагерям, но чаще трудятся на разборках своих бывших городов и деревень. Причём абсолютно добровольно, так как это единственный способ достать еду. Мы, лётчики, постарались чтобы с английских полей нельзя было ни собрать урожай, ни посеять. Наслаждаюсь великолепной погодой, тёплый ветерок овевает моё довольное лицо. Удачный сегодня день: письмо из дома и встреча с другом. Сзади в броневике отсвечивает синим цветом касок охрана… Наконец вот он, лагерь батальона. Ого! А Вилли молодец! Мощное у него подразделение… Кого только нет, и танки, и пехота, и спецы. Все отдыхают. Замечаю на некоторых машинах следы от вражеского оружия. Наконец мы останавливаемся и нас встречает мой друг. Обнимаемся и он ведёт нас в палатку, где ждёт богато накрытый стол. Заговорщически подмигиваю и отправляю адъютанта за содержимым багажника машины, вскоре на столе появляются наши деликатесы и коньяк. Затем начинаются воспоминания и дружеская попойка. Пьём шнапс и настоящий шустовский коньяк, постепенно палатка заполняется офицерами, многие лица мне знакомы, они были на крестинах моей дочери, эсэсманы тоже рады видеть меня и стараются в свою очередь показать себя хлебосольными хозяевами. Наконец решаем сделать перерыв и выйти подышать немного свежим воздухом. Вилли устраивает мне экскурсию по расположению и с гордостью демонстрирует мне своё вооружение. Его огромные «Корниловы» просто великолепны! Мне опять вспомнилась Испания и старые маленькие «двойки» и «Т-26», который мы с Севой защищали на той, выжженной дотла долине под Сарагосой… Кто осмелится противостоять нам, нашей могучей силе? Безумцы?

Мой друг рассказывает как дрались англичане. Он восхищён их отвагой и упорством, их исступленным фанатизмом. Но всё-равно мы перемололи их и победили. Наши доблестные объединённые части добивают остатки их сопротивления дальше к северу Острова. Завтра Вилли и его батальон уходят сражаться опять, этот отдых их награда за ожесточённые бои в Лондоне… наконец возвращаемся в палатку и продолжаем отмечать встречу. Мало у солдата радости на войне, поэтому необходимо ценить такие минуты. Вилли всё ещё не женат, выговариваю ему за это. Неужели он не понимает, что вредит этим своей карьере? Достукается до женитьбы на прялке, ну, это когда его женят заочно, и он едет в отпуск к своей новой половине, которую выбрали по решению Партийного комитета. Может ведь и такой крокодил достаться, что при одном виде инфаркт хватит… Тот неожиданно становиться хмурым и сквозь зубы рассказывает мне историю о своей встрече с польской шлюхой. Я умолкаю, так как понимаю, что рана в душе ещё не зажила до конца. Но он быстро приходит в себя и подозвав обслуживающего нас солдата что-то шепчет на ухо. Кивнув, тот исчезает, а через несколько минут к нам в палатку приводят двух девиц. Выглядят те неплохо, по сравнению с теми, что работают у меня на аэродроме, и после пары стаканов шнапса устраивают нам представление с раздеванием и прочими радостями жизни… Наконец мы прощаемся и я еду в расположение своего авиасоединения. Хорошо мы встретились, отлично посидели, нет, такие минуты на войне редкость, и тем дороже мы их ценим…

Следующий день проходит спокойно. Аэродром строится, пленные послушны, никаких эксцессов. Дежурная эскадрилья ведёт патрулирование прибрежных районов к северу от островов, блокируя редкие попытки прорваться к американскому континенту. Впрочем, там успешно действуют военно-морские силы и патрульные дирижабли, топя всех чужих. Великолепно показывают себя наши авианосцы. С ними мы обманули всех: заложили на верфях огромные сухогрузы и корабли для перевозки паровозов. А когда настала пора — они превратились в могучие авианосные суда. Их переделка была изначально заложена в проектах. Устанавливалась заранее изготовленная броня на ангарные палубы, монтировались ёмкости под топливо, свинчивалась взлётная палуба, и вот готов корабль. А те два настоящих авианосца, которые были под пристальным наблюдением шпионов Антанты и САСШ заявили к сдаче аж в тысяча девятьсот сорок пятом году. И вели работы на них со скоростью черепахи… Лётчиков же готовили в обычных училищах, заставляя тренироваться во взлёте и посадке на ограниченные площадки. Сейчас у нас почти пятьдесят подобных красавцев бороздят просторы Атлантики, и к спуску на воду готовятся ещё столько же. На Тихом океане поменьше, пока только двадцать, но вскоре их тоже прибавиться. Наши верфи работают круглосуточно, беспрерывно наращивая спуск кораблей на воду. Не поздоровиться нашим врагам… Слушали сводку. На Восточном фронте идут ожесточённые бои. Наши выбили японцев с Сахалина, с Курильских островов, высадили десант на Хоккайдо и Хонсю. Подхожу к карте и ищу места, названные в сводке. Ого! Молодцы! Если будут так продолжать, то скоро Империи Восходящего Солнца наступит конец. С англичанами можно сказать, мы разделались. Лондон взят; Шеффилд, Манчестер пали на четвёртый день боёв, уже дерутся возле Эдинбурга. Капитулировал Дублин. Там бои только возле Белфаста. В принципе я считаю, что ещё десять, ну, пятнадцать дней и всё, Англия будет разбита. Мы больше боялись их, чем они того заслуживали. Поэтому и так тщательно готовились столько времени. Хотя другой стороны каждый день подготовки спасал жизни тех, кому пришлось бы иначе умереть в бою… Ладно. Что-то мысли у меня больно сегодня, пессимистичные… Достаю опять письмо и перечитываю. Фотографии моей семьи вновь приводят меня в хорошее настроение. Улыбающиеся лица домашних, светлая улыбка дочурки. Эх, хорошо всё-таки жить на этом свете…

Полковник Всеволод Соколов. Константинополь, 1941

Недоразумение разрешилось. В дивизию прибыли предписание и недостающие документы. Теперь я официально прикомандирован как офицер-эксперт по морским десантным операциям. В штабе дивизии уже началась работа по подготовке к учениям. Я составляю и согласовываю с начальником штаба программу учений, определяю троих офицеров для связи с флотом, начинаю вместе с начтыла расчет требуемого количества горючего, плавучих и спасательных материалов, вместе с картографами и разведчиками участвую в выборе мест для высадки и многое, многое другое. Короче говоря, к вечеру я, выжатый как лимон, с трудом добираюсь до своей квартиры, желая только одного — спать, спать, спать…

Но контрразведка думает иначе. Дома меня уже ждут двое корректных офицеров СМЕРШ — «смерть шпионам», как теперь именуется это учреждение, и двое священников-чекистов. «Чистота и кротость» в действии.

— Добрый вечер, соратники — вежливо здороваюсь со смершевцами, — Благословите, батюшка, — это уже к чекистам.

В ответ на приветствие смершевцы встают, а протопоп из «архангелов» благословляет. Я не спрашиваю, что привело их ко мне. Все ясно.

— Прошу прощения, господа. Я только что со службы. Возможно, Вы не откажетесь поужинать со мной, или хотя бы выпить чаю?

Пришедшие не отказываются. Вот и пригодился жареный индюк, который «ничего не кущал, толко изюм и орехи, да!» Мы лихо убираем индюка, выпиваем по рюмочке коньяку и теперь сидим за самоваром. Мой новый денщик, широкоплечий, высоченный архангелогородец Егор, смущенно отдуваясь, ставит на стол царское угощение — туесок с вареньем из морошки. При гостях не удобно, но я не забуду — я должен Егору. Никак не меньше пяти рублей или двух четвертей водки.

— Так как же, сыне, — протопоп о. Алексий аккуратно облизывает ложечку и прихлебывает ароматный чай, — когда ж ты понял, что он не просто сутенер?