Сталин. Битва за хлеб - Елена Прудникова

Описание, конечно, не лишено примет времени — например, в нем ни слова не говорится о доходности, поскольку тогда считалось, что деньги в ближайшем будущем отменят, заменив их прямым распределением. И сама эта картина среди окружающей войны и нищеты изрядно напоминает речь Остапа Бендера о блестящем будущем городка Васюки. В 1924 году, видя, что творится вокруг, ученый имел полное право иронизировать — но впоследствии этот проект реализовался: и «фабрики проводольствия», и переработка, и электричество, и племенные заводы, и Дома культуры — разве что минус производство сельхозмашин, которое осталось в городах. Причем реализовалось не только в совхозах, но и в колхозах, естественно, не во всех — однако уже перед войной ничего эксклюзивного в нарисованной картине не было.

…Первые совхозы начали появляться сразу после Октябрьской революции. Основные же принципы их организации были сформулированы в том самом «Положении о социалистическом землеустройстве».

Совхозы организовывались на землях единого государственного фонда, в основном на базе бывших крупных имений с высокой культурой производства, сложным техническим оборудованием и т. д. Работали в них наемные работники, труд их оплачивался по ставкам, выработанным профсоюзом сельскохозяйственных рабочих и утвержденным Наркоматом земледелия. Во главе стояли назначенный заведующий и рабочий контрольный комитет. Управлялись совхозы по тому же принципу, что и отрасли промышленности, — через местные, районные и губернские управления советскими хозяйствами, которые, в свою очередь, подчинялись отделу обобществления сельского хозяйства при Наркомате земледелия. Урожаем распоряжались по принципу продразверстки: всю продукцию, за вычетом семян, фуража и норм потребления рабочих и их семей, совхозы сдавали продорганам, зарплату рабочим платило государство, все недостающее получали от него же по твёрдым ценам.

Те, первые совхозы были от нарисованных теоретиками «блестящих Васюков» куда как далеки! Спасти от стихии передела удалось лишь незначительную часть национализированных земель. В 1916 году на территории РСФСР (без Украины и Крыма) насчитывалось 76,2 тыс крупных хозяйств. В среднем на каждое из них приходилось примерно по 50 дес. земли и по 10 голов рабочего скота, но в реальности, как мы знаем, существовали «экономии» и с тысячами, и с десятками тысяч десятин посевной площади. По состоянию на 1920 год на той же территории насчитывалось 5,6 тыс. совхозов с посевной площадью 308 тыс. десятин, или по 54 дес. на хозяйство, и по те же 10 голов рабочего скота. На сей раз это был действительно средний размер — какие-то хозяйства имели по 20, а какие-то и но 200 десятин, но многотысячных не осталось.

До революции в таком хозяйстве обитало в среднем 20 человек, после неё — около 45, или почти по человеку на десятину. Впрочем, это ни о чем не говорит, поскольку помещики и крупные кулаки вовсю пользовались батрацким трудом крестьян соседних деревень. Однако некоторый переизбыток рабочих в совхозах все же имел место, поскольку во многих хозяйствах — «фабрики» ведь! — на практике попытались ввести 8-часовой рабочий день — летом! Естественно, это тут же вызвало резкое увеличение числа работников. А зимой, когда работы было мало, они дружно околачивали совхозные груши — но зарплату получали. Пока шла война и бушевала продразверстка, такое положение было терпимо: люди просто кормились возле земли, как и единоличники, и не были заинтересованы в производстве излишков — все равно сдавать! Но как только начался нэп и всем, в том числе и совхозам, пришлось научиться считать деньги, излишек рабочих сразу начал оказывать себя.

Неприятным сюрпризом стала и «несознательность» селян. Вопреки описаниям народного характера, у них не оказалось склонности к работе на общество — даже за плату! Нет, они все понимали и даже говорили правильные слова, но на практике в русской деревне свое обрабатывалось более-менее старательно, общинное — хуже, а общественное — кое-как. Пошло такое отношение еще от барщины, и наивной надежде, что если его назвать хозяином страны, то человек труда автоматически ощутит хозяйскую гордость и начнет работать на державу, как на себя, — этим чаяниям сбыться было не суждено. А если уж взглянуть правде прямо в глаза, то опущенный народ в массе своей даже к собственному хозяйству относился кое-как (Лев Толстой, например, еще в 1891 году отмечал, что крестьянские поля обрабатываются плохо), а к не своему — из рук вон. Без надсмотрщика мужик на чужом поле не работал, а изображал видимость. А для присмотра за работами нужны были толковые управленцы, чудовищный дефицит которых Советская Россия испытывала с первого дня.

Так что совхозы были… нет, не плохими. Разными. В целом, несмотря ни на что, они все же были и экономичней, и продуктивнее среднего (читай, бедняцкого) крестьянского хозяйства. Где-то удавалось организовать их очень успешно — случалось, кстати, что во главе такого хозяйства становился прежний управляющий, а то и бывший владелец[221]. Где-то они были слабыми, почти не отличающимися от крестьянских, где-то являли собой «мерзость запустения» — погибающий от бескормицы и отсутствия ухода скот, незасеянные поля. А случалось, что и вовсе никакими — иногда совхоз, не связываясь с постоянными рабочими, попросту нанимал батраков из окрестных крестьян, а то и управляющий с несколькими помощниками, не заморачиваясь сельским хозяйством, сдавал землю в аренду.

Тем не менее назвать эксперимент провальным нельзя даже при самом недобром к нему отношении. Совхозы существовали — тихо, незаметно делали свое дело в глубине воюющей страны. В Гражданскую о них мало писали — разве что иной раз в донесениях ЧК мелькнет информация, что очередные повстанцы уничтожили очередное советское хозяйство. Или в сводках борьбы с тамбовским восстанием проскочит строчка, что такая-то банда косит совхозный хлеб — стало быть, и в 1921 году в самом сердце горящей Тамбовщны какой-то совхоз пахал и сеял.

Так что никаких образцовых хозяйств не вышло, а в сравнении с помещичьими имениями большей частью получилась образцовая бесхозяйственность. И в целом можно вполне согласиться с Литошенко, который писал:

«Ни в количественном, ни в качественном отношении советские хозяйства не оправдали возлагавшихся на них надежд. Они оказались дорогой игрушкой, а не рычагом, при помощи которого можно было бы придать социалистический характер сельскохозяйственному производству».

Да, все так. Именно игрушкой.

Кстати, а для чего детям нужны игрушки?

…С переходом к нэпу перешли на самоокупаемость и совхозы. С них сняли госфинансирование и перевели на хозрасчет, исходя из той совершенно правильной мысли, что уж коль скоро крестьянин-единоличник может сделать свое микрохозяйство прибыльным, то совхоз просто не имеет права быть убыточным. И начался кризис. Слабые хозяйства погибали сами или их ликвидировал Наркомзем, передавая имущество крепким. Кое-где власти на местах, устав реанимировать убыточные хозяйства, были склонны вообще «закрыть лавочку», и если бы не жесткий нажим государства, совхозов уцелело бы намного меньше. Но взгляды государства на сельскохозяйственный идеал остались прежними. Поэтому если в хозяйстве теплилась хоть какая-то искорка жизни, его сохраняли, проводили реанимационные мероприятия и выводили на старт второй попытки.

Вернемся снова к основополагающей монографии И. Климина и посмотрим, что там у нас с цифрами. Статистика 20-х годов — глухая чащоба. Совхозы принадлежали самым разным ведомствам, все время распадались и появлялись, перепутывались с подсобными хозяйствами, наконец, существовали и вовсе странные сельхозпредприятия, вроде той же колонии Макаренко. Данные, которые хозяйства посылали наверх, представляли собой причудливый коктейль из реальности и приписок. Разве что валовому сбору зерна можно верить — и то если цифры урожаев не занижались, чтобы продать часть зерна «налево», ибо большинство начальничков имело свой гешефт. Так что не стоит обольщаться точными цифрами — речь может идти только о приблизительных данных.

Возьмём приводимую Климиным статистику историка И. Е. Зеленина. По его данным, в 1921/1922 гг. в РСФСР (без автономных республик) существовало 5318 совхозов, имевших 3106 дес. земли; в 1922/1923 гг. — 5227 и 2391 соответственно; в 1923/1924 гг. — 5199 и 2371,9; в 1924/1925 гг. — 4394 и 2303,6[222], в 1925/1926 гг. — 3348 и 2136 дес. Статистика очень интересная. Действительно, в той организационной свистопляске, которая бушевала на советских просторах, число хозяйств ни о чем не говорит, важны еще и размеры и динамика изменений. Вот смотрите, какой лукавый вывод делает Климин:

«За годы нэпа произошло обвальное падение числа советских хозяйств примерно на 40 %, а земельной площади — на 25 %… Эти показатели, на наш взгляд, служат важным объективным критерием, характеризующим нежизнеспособность социалистических форм хозяйствования в указанные годы».