Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жму Вашу руку, уважающая Вас Народная артистка Союза ССР
В. Мичурина-Самойлова.
Р. S. Об одном прошу, ответьте скорей.
4 февраля 1942 года».
5 февраля 1942 года
Кожемякин рассказал. Встретил знакомую молодую женщину. Разговорились о жизни. Она сетует на трудности.
– Одно время хорошо мне было. В нашей квартире водилось много крыс и мышей. Я ставлю на них капкан и мышеловки, и таким образом мы (у нее двое детей) каждый день ели дичь. А сейчас вся эта дичь перевелась. <…>
– Слушай, неужели ты до этого дошла?
– Я бы и человечину ела, если б не боялась ответственности [А. Г-ч].
К завтраку не опоздал. По пути на В.О. на улицах насчитал 12 трупов. Их раздевают, разувают. Жуткие поиски продовольственных карточек. У двух трупов от колен до туловища обрублены мягкие части ног. Кто-то доходит до предела отчаянья и рубит трупы на мясо. Жутко представить мучения ленинградцев. Терпеливо и стойко борются за жизнь. Обстрел и разрывы снарядов более никого не беспокоят. Безразличие к жертвам и кипучая ненависть к врагу, бьющему по городу. Ведь все равно тщетны надежды на возмущения. Умирают спокойно в родном городе. Смерть витает повсюду, но она никого не пугает. Сердце сжимается, а воля и сознание говорят – все равно все перенесем [А. Б-в].
<…> Трупы умерших от голода валяются на каждом шагу, в том числе и у нас во дворе. Они не убираются по несколько суток кряду, другие голодные люди отрубают им головы, ноги и варят из этого студень и едят. Таких изуродованных мертвецов я видел часто. Были они и у нас во дворе, а особенно много их на кладбищах, где трупы лежат в снегу штабелями, дожидаясь захоронения неделями. Трупы в гробах самых невероятных видов: в ящиках из-под яиц или другой таре, в фанерных коробках, завернутые в картон, обои, тряпки, в одежде или нагие. У многих трупов отрублены головы. Это все я видел на Волковом кладбище, где лежат горы трупов, умерших от голода и сданных на захоронение за 20 рублей в общей могиле. За рытье индивидуальных могил кладбищенские не берутся и возьмутся только за 200–300 рублей или 1,5 килограмма хлеба. <…>
В городе ежедневно от печек-времянок сгорает несколько десятков домов. Уже сгорела треть Гостиного двора. Потушить эти пожары невозможно – нет воды, и здания горят по несколько суток кряду.
Отсутствие воды остановило все поезда, подвозившие продовольствие Ленинграду от Ладожского озера, и на несколько дней парализовало работу хлебозаводов, создав огромные очереди за хлебом и мукой, выдаваемой вместо хлеба. Мама простояла за мукой около полутора суток, и мы ничего не ели, дожидаясь этой муки. Сейчас паровозам воду качают пожарными рукавами из Невы, а хлебозаводам пожарные машины качают воду из уличных колодцев и также через пожарные рукава. <…>
Макар Григорьевич болеет уже около двух месяцев. На него голод повлиял хуже всех. Мама высохла, болеет кучей болезней, но еще держится. Я хожу с опухшими ногами. Живем на паек хлеба (ныне увеличенный до 400 г рабочим, 250 г иждивенцам) и редкие подачки из магазина. За последний месяц на карточку выдали 200 г крупы (вернее, дурандовой муки), 200 г сахарного песку и сегодня (за два месяца в первый раз) 200 г масла. Кроме того, берем баланду из столовой, воды с 3–4 крупинками и 100 г жидкой каши из муки и целого зерна риса или пшеницы. Это на троих. <…>
Началась усиленная эвакуация населения. Ежедневно уезжает 3000 человек, с большой радостью за бесценок продающих свои вещи, лишь бы спастись из ленинградского ада. Мама и Макар Григорьевич записались на 14 марта. Не знаю, сумеют ли они уехать, имея в виду их крайнее истощение? [А. А.]
5 февраля заместитель председателя СНК СССР т. А. Н. Косыгин вызвал к себе директора треста ресторанов и столовых Фельдмана и спросил:
– Сколько ваших людей умерло или заболело от истощения?
– Ни одного. <…> Они же работают у пищи.
– Хорошо. Значит, это народ стойкий? – спросил, улыбаясь, Косыгин.
– Да <…> [А. Г-ч].
ЭВАКУАЦИЯ
Вспоминают учащиеся 2-й Ленинградской спецшколы ВВС[74]
Андрей Соколов. Так, 22 января 1942 г. Военный совет Ленинградского фронта принял решение эвакуировать личный состав 2-й Ленинградской спецшколы ВВС. Нам предстояла далекая и совершенно неизведанная дорога в Сибирь городок Ойрот-Тура. До ближайшей железнодорожной станции Бийск – 94 км. <…>
С 1 декабря 1941 г. мы потеряли 90 человек убитыми, умершими и от голода. В одной из комнат Петришуле[75], где в то время размещалась спецшкола, лежали тяжелобольные ребята. Накануне отъезда их навестил директор школы В.П. Широков. Мальчишки плакали и просили директора взять их с собою. О том же умоляли и некоторые родители. Широков понимал, что эти ребята умирают. Спасти их было уже невозможно. Некоторые ребята, жившие в домашних условиях, ослабли настолько, что не могли самостоятельно или с помощью родственников добраться до железнодорожного перрона.
Борис Евдокимов. Утром 5 февраля я из дома приехал в Петришуле. Основная группа учащихся построилась у здания спецшколы и нестройной колонной пошла по улице Софьи Перовской (ныне Малая Конюшенная). Шли тяжело, медленно, некоторых приходилось поддерживать, чтобы не упали. По пути пришлось перелезать через сугробы. Свернули на набережную и пересекли Неву у Литейного моста. Шли молча. На душе было тоскливо и тяжело, у каждого в городе оставались умирающие от голода родные и друзья.
На Финляндском вокзале нас загрузили в пассажирские вагоны так, что яблоку негде было упасть. Принесли хлеб. Он оказался таким замороженным, что его никак не удавалось разрезать. Выход нашли. Буханку засунули кому-то под шинель, на грудь. Когда хлеб оттаял и размяк, его разделили на пайки весом 100–120 граммов. За весь первый день эвакуации больше пищи мы не получали.
Андрей Соколов. Ребята сидели на скамейках, кто-то устроился на верхних багажных полках, на полу, тесно прижавшись друг к другу. Ждали отправки. Время тянулось. Давно наступила темнота. Свет в вагоне не зажигался. Дыхание людей в ограниченном объеме железнодорожного вагона привело к тому, что обитатели на верхних полках начали задыхаться от спертого воздуха. С верхних полок кричали:
– Откройте двери, жарко, дышать нечем!
Сидящие на полу и нижних полках отвечали:
– У нас ноги мерзнут, мы замерзаем, нам холодно, давайте меняться местами.
Двери вагона не открывали, но и местами не менялись. Так и продолжали сидеть каждый на месте, которое ему досталось при посадке.
Кто-то
