Гадюки в сиропе или Научи меня любить - Тильда Лоренс

 Он расположился в кабинете со всем комфортом. Не дожидаясь приглашения, сел в кресло, стоявшее напротив директорского. Был порыв позлить мерзкую бабу, закинув ноги на столешницу, но Дитрих сдержал свои не самые благородные порывы.

 С прошлого раза здесь ничего не изменилось. Все та же аскетичная обстановка, минимум мебели, какие-то идиотские фотографии в рамках на столе. Стоят вполоборота, чтобы каждый желающий посмотрел на то, с какими людьми знакома Кристина. На самом деле, так себе люди. Не особо известные личности. Местные знаменитости, чиновники не самого высшего ранга. Но Кристине казалось, что эти фотографии добавляют ей солидности, потому и выставила их на всеобщее обозрение.

 А еще грамоты в рамках, награды, какие-то благодарственные письма в адрес школы. Сплошная показуха, не более того. Зато ощущение собственной важности, наверняка, усиливают.

 Такие люди, как Кристина, однозначно, только и делают, что занимаются самолюбованием, да и лучшим комплиментом для них будет не что иное, как высказанное восторженным голосом: «В будущем я хочу быть, как вы».

 Стоит только сделать такое заявление, и они тут же расплывутся в улыбке, а человек, польстивший им, станет на веки вечные лучшим другом.

 Дитрих явно выбрал не ту тактику для налаживания диалога. Ему в итоге ничего не светило, кроме усиления ненависти со стороны мисс Вильямс.

 Стояла в коридоре до тех пор, пока Люси не скрылась из вида. Только потом соизволила пройти в кабинет, обошла вокруг стола и грациозно опустилась в кресло.

 Она смотрела на него, как удав на кролика. Старательно гипнотизировала, словно пыталась заглянуть в душу своему ученику, проникнуться его мотивами, понять, чем же он руководствуется в своих поступках. Почему вдруг решил кинуться на защиту Люси, словно она... Словно она, на самом деле, что-то для него значила, а не была очередным развлечением на пару дней, пока не наскучит. Пока не найдется другая на все готовая дурочка, только более привлекательная и не такая скованная, как Люси.

 Кристина скептически относилась к своей дочери.

 Любила, конечно, пусть любовь эта и выражалась своеобразно, но, тем не менее, трезво смотрела на вещи и никогда не вбивала дочери в голову мысли о том, что она прекрасна и неповторима. Скорее, пыталась убедить в обратном. Говорила, что в мире очень много красивых женщин, и Люси даже в первую сотню не входит. Обычно принято говорить дочерям, что они – самые красивые в мире. Многие матери так делают, но Кристина не собиралась обнадеживать дочку. Она знала, что красота – это всего лишь бонус. Её легко утратить, она быстро проходит. Ставку в жизни нужно делать на нечто иное, но никак не на физическую привлекательность.

 Любовь тоже в список приоритетов молодой женщины не входит. Эту истину Кристина активно вбивала в голову дочери, но, видимо, та плохо слушала мать. Урок прошел мимо, и сейчас перед мисс Вильямс сидел тот, кого Люси по своей молодости и неопытности решила записать в графу «моё будущее».

 Будущее нагло ухмылялось, глядя в глаза Кристине, и даже не пыталось отвести взгляд. На губах его играла косая ухмылочка. Волосы вновь были собраны в хвост, а одна широкая прядь выпущена, закрывая левый глаз. К одежде в этот раз у директрисы претензий не было. Дитрих не позволил себе ничего лишнего. Школьная форма; выглаженная и накрахмаленная рубашка, казалось, притронься к воротничку, и он захрустит под пальцами, брюки с идеальными стрелками, начищенные ботинки, а не те новомодные сапоги, что раньше.

 – Ну, что же вы молчите, госпожа директор? – спросил Дитрих, опершись локтем на стол и подперев ладонью подбородок. – Кричать на беззащитную девушку в коридоре, при свидетелях, вы горазды, а сказать что-то, находясь наедине со мной, не можете. Дар речи покинул или придумываете, как больнее уколоть?

 – А вы забываетесь, Ланц, – ответила Кристина, вернув себе былое самообладание.

 – Позвольте узнать, в каких моментах.

 – Во всех.

 – Могу я кое-что уточнить?

 – Что именно?

 – Не волнуйтесь, не количество ваших любовников, – хохотнул Ланц, упиваясь тем, сколько ненависти во взгляде у женщины появляется каждый раз, когда в ушах у нее звучит его голос.

 Это были чистейшие эмоции, без примесей. Те самые, что на вес золота. Истинная ненависть, а не просто злость, припорошенная пыльцой отторжения.

 – Что вы себе позволяете, Ланц! – крикнула женщина, ударив ладонью по столу. – Повторюсь, вы забываете о том, где находитесь и с кем разговариваете. Я вам не малолетняя дура, в присутствии которой можно отпускать пошлые шуточки, а она будет млеть от счастья.

 – Я позволяю себе глумиться над вами. Разве непонятно? – Дитрих искренне изобразил удивление. – Вы ведете себя так, что над вами просто невозможно не посмеяться. Но да, впрочем, собрались мы здесь не вас обсуждать, а вашу дочь. Так давайте о ней и говорить, а не болтать на отвлеченные темы.

 – Не боитесь вылететь из школы?

 – Я? – удивился Ланц. – Совсем нет. Вы говорите так, словно это единственная школа в Англии, и я обязательно останусь недоучкой, если сейчас выскажу вам все, что о вас думаю. Угрозы у вас глупые, как, впрочем, и вы сами.

 Кристина молча проглотила эту обиду.

 Уже поняла, что их разговор будет проходить на ином уровне. Здесь будет задействован не тип отношений директор – ученик, а нечто более близкое, родственное, почти семейное. Мать девушки и парень этой же девушки. В этом общении допускались и некие вольности вроде тех, что сейчас вылетали изо рта Дитриха.

 В то же время ей было крайне неприятно слышать подобные слова от человека, который ничего не добился, а уже пытается учить её жизни.

 Хотелось в очередной раз воспользоваться своей властью, пригрозить, заявив, что может испортить ему жизнь. Дитрих тут же отмел и это заявление.

 – В крайнем случае, вернусь в Германию. И там доучусь. Свет клином на вашей школе не сошелся, – подвел он итог своему выступлению.

 Вильямс все сильнее убеждалась в том, что в случае с Паркером ей было намного спокойнее, чем в случае с Ланцем. Этот парень не устраивал её вообще по всем пунктам. Он был чрезвычайно наглым, не проявлял никакого уважения к ней, женщине, родившей ту, кому он, вроде бы симпатизировал, да и просто, как к женщине. Он всем своим видом демонстрировал ей свое презрение, осуждал, пытался доказать свою правоту, в её доводы Дитриха совсем не интересовали.

 Ланц откровенно скучал, глядя на нелепые попытки Кристины донести до него свою точку зрения. Странно, что Паркер с его умением язвить, не поставил её на место в свое время. Скорее всего, его просто привели в замешательство угрозы о вылете из школы. В отличие от Дитриха, Паркер опасался потерять место, а потому вел себя тише воды, ниже травы. Ланц теперь отрывался от души, глядя на то, как на лице женщины проступают красные пятна, как она хватает со стола первую попавшуюся папку и начинает обмахиваться ею, стараясь привести расшалившиеся нервы в порядок.