Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

— Вы должны дождаться нужного корабля.

— Господин, я не стану отказываться от корабля из-за того, что у него на носу медвежья голова, а мне бы хотелось непременно дра­конью, — возразил Офети.

— Вы должны дождаться нужного корабля.

— Мы захватим первый корабль, который увидим, — сказал Офети.

— Вам нужна девушка? — спросил Жеан.

— Какая девушка?

— Которую вы пытались поймать под Парижем.

— Если встретим ее, то заберем. Она же станет отличным подар­ком для князя Олега, верно? Все знают, что он о ней мечтает.

— Что ж, в таком случае вы должны дождаться нужного корабля. Разве я не принес вам состояние?

— Принес, господин.

— Хотите быть слугами Христа?

— Хотим.

— Тогда доверьтесь мне и дождитесь нужного корабля.

Викинги посмотрели на него как-то странно, но Жеана это не волновало. Он был уверен в двух вещах. Во-первых, Элис рядом. Во-вторых, он начинает испытывать голод.

Первый корабль, причаливший к монастырю, оказался потре­панным карви данов, маленьким суденышком всего на шестнадцать весел. Он подходил им идеально, и Офети пришлось немало попо­теть, чтобы сдержать викингов. Но потом Жеан велел им оставить корабль в покое, и они оставили. Они видели, что он сделал с бур­гундцами, и теперь одного его слова было им достаточно.

Через неделю прибыли очередные морские разбойники на семи больших судах, два из которых были быстрыми, стремительными драккарами, настоящими боевыми кораблями. Тут уж норманнов не пришлось уговаривать оставить эти корабли в покое и убраться подальше, пока пришельцы обыскивали монастырь. Пираты пере­ночевали на берегу, а на следующий день ушли.

Прошло еще две недели, и корабли больше не появлялись. Же­ан сидел в разрушенной церкви, глядя на опустошенный алтарь. Он проголодался, в том не было никакого сомнения, и молил Господа даровать силу, чтобы сдержать свой аппетит. Молитва заставила его глубоко уйти в себя в поисках Бога, в поисках Его наставления, которому он стал бы покорно следовать. Но он находил только ее, Деву, он находил ее на морском берегу, где солнце играло у нее в во­лосах, у очага в доме, который казался ему одновременно странным и знакомым. А затем он увидел ее совсем другой: она лежала на острых камнях в узкой пещере, обессиленная. Он решил, что это символ: вот что его мысли сделали с ее непорочной душой. Он хо­тел ее, духовно и телесно. Духовное желание было благородно, за­то телесное — нет. Он боролся со своими грешными мыслями, про­тивился, когда разум пытался замарать Пречистую Деву.

Бледная девочка сидела рядом с ним, цепляясь за его руку, не же­лая расставаться с ним ни на секунду. Он молился, надеясь освобо­диться от ее присутствия. Она была демоном, нежным, доставляю­щим утешение, внушающим симпатию. Дьявол вкрадчив. Неужели Жеан ожидал, что тот явится ему в дыму и пламени? Нет, он при­шел в образе ребенка, который сидит над ним, когда он засыпает, смотрит ему в лицо, когда он просыпается.

Девочка жестом поманила его из церкви. Луна, похожая на сере­бряную монету, висела в небе, прочертив на волнах океана серебри­стую дорожку. Девочка остановилась у земляного холмика, и Жеан понял, что под ним лежит Волк, тот самый, который грыз и терзал его разум, заполнял собой мысли, вытеснял всю его личность.

Он услышал голос — осиплый, перхающий голос, к которому примешивался звук, похожий на удары комьев земли о крышку гро­ба. «Я его голыми руками откопаю». Чей это был голос? Да его же, только сильно изменившийся. Ему казалось, что он стал толще, од­нако это вовсе не сделало его медлительным или неловким. Мыш­цы распирало от новой силы, и мир в темноте был прекрасен, с пол­ной луной, с лунной дорожкой на море, с бледной девочкой рядом с ним и всеми ночными запахами пробуждающейся весны.

— Он там? Волк там?

Бледное дитя ничего не сказало.

— Да, он там. Его глубоко зарыли, но я откопаю его.

Он отшвыривал землю, сваливал мокрыми кучками; руки у не­го были в грязи, одежда покрылась слоем мягкой влажной почвы.

— Господин, паруса! Паруса! — Это был Офети. — Красные! Это же Греттир, который участвовал в осаде. Всего три корабля. Это наш шанс!

Жеан слышал из-под земли утробное ворчание, которое сопрово­ждалось протестующим рыком, — так рычит испуганное животное. Он копал и копал, пока руки не стали кровоточить, однако тело ока­залось зарыто неглубоко. Сознание заполняло волчье рычание, от голода сводило живот, руки, ноги; голод, подобно водовороту, увле­кал его в бездну. Сердце бешено колотилось, как будто дождь стучал по крыше. Изо рта текла слюна, все чувства обострились. Ему было необходимо поесть, и он поел.

— Господин, паруса! Это наш шанс... Ты что делаешь? Во имя мошонки Фрейра, что ты творишь?! Ты что, это ешь? Что ты дела­ешь? Эгил, Фастар, монах рехнулся! Он выкопал покойника!

Офети — воина, который участвовал во многих битвах и лично убил десять человек, — стошнило посреди кладбища, когда он уви­дел, как исповедник сидит на корточках над сгнившим телом, об­ливаясь слюной и подвывая.

Жеан попытался подавить рык, зарождающийся в нем, но тут вспомнил, почему отказался крестить викингов. Однако он не ста­нет этого делать, не станет уничтожать этого человека. Офети был по-своему добр к Жеану, и, когда исповедник заглянул себе в душу, Господь, живущий в нем, не позволил телу поддаться порыву и убить викинга. Убивать можно и других, его настоящих врагов.

Исповедник поднялся и оглядел берег. К нему причалил корабль, один из трех. В лунном свете суда, которые выставили весла и дви­нулись к суше, показались ему крошечными и хрупкими. Жеан от­швырнул то, что держал в руках, и, когда взглянул на корабли, что- то блеснуло в темноте, какой-то свет, будто в воде зажглась вторая луна: символ, который гремел, словно град, и холодил, словно лед. На корабле было нечто такое, что не предвещало ему ничего хорошего.

Жеан вспомнил девушку, воду, солнечный свет, а затем тень — тень Волка, который заслонял все это, тень, в которую превратил­ся он сам. Он не услышал воя, он услышал лишь собственный го­лос, вопящий в ночи, тоскующий по Элис, по той, кем была эта девушка в его памяти:

— Я здесь, а ты где?

Глава сорок седьмая

ТЕНЬ ВОЛКА

Кюльва сидел, освещенный огнем, и недобро сверкал на Элис гла­зами. В «теплый дом» монастыря набилось столько народу, что Элис предпочла устроиться на углу крытой галереи.

Леший был внутри, развлекал викингов разными историями. Она услышала несколько слов на латыни: «верблюд», «мошонка» — и до­гадалась, что он рассказывает свой знаменитый анекдот о том, как сарацин лишился мужского достоинства, когда его лягнул верблюд, которого он пытался кастрировать. Элис слышала в голосе купца нервозные нотки, которых викинги, кажется, не замечали, и поняла, что Леший держится из последних сил. И голос у него был постарев­ший. Ему хотелось посидеть у огня с кружкой, но чтобы вокруг бы­ли друзья и у ног лежала любимая собака, а не в толпе чужаков. Она наблюдала за ним по утрам, когда он поднимался с постели у догорающего костра, хрустя суставами, приседал, замирал, вы­тягивал ногу, снова поднимался, сгорбившись и так и не выпрямив ногу до конца. Когда он заново разводил костер и усаживался, гре­ясь на утреннем солнышке, то был уже в полном порядке и мог дви­гаться дальше. Однако она понимала, что купец смертельно устал.